Смерть в осколках вазы мэбен - Платова Виктория. Страница 14

— Это тебе, дорогая.

— Спасибо. — Я постаралась подыграть ему и держалась скромно и невинно.

— Кто бы мог подумать, что у тебя объявится такой кавалер, — не удержалась Лилька, пришедшая в себя гораздо раньше остальных. — Прими мои поздравления.

— Не с чем, — я вызывающе улыбнулась ей. — Это мой давний друг.

— Скажите, а вы не снимались в сериале «Дни осени»? — встрял Яша Лембаум и тут же, сконфузившись, спрятался за верные спины коллег.

— Я музыкант. — Герт олицетворял саму скромность.

— Конечно же, — Ирочка Кривцова оттеснила коллег и вышла на передний план. — Рок-музыкант, — уточнила она. — «Серебряный век».

— Вы совершенно правы, леди, — Герт слегка поклонился, превратившись в мистера Совершенство. — Мы идем, дорогая?

— Разумеется. — Я подхватила со стола сумочку и взяла Герта под руку. — До завтра, — кивнула коллегам.

— Всего хорошего, Леда, — ответила за всех Кривцова.

Мы прошествовали до нашей обшарпанной редакционной двери под звуки неслышимых фанфар и исчезли, оставив коллег переваривать новость.

Многие из них хотя и привыкли постоянно писать о знаменитостях, но, встретившись с ними лицом к лицу в такой вот неформальной обстановке, начинают чаще всего нести несусветную чушь или, напротив, становятся хамовато-развязными. Как все-таки действует на рядового обывателя ореол популярности, который окружает всякого, появившегося на экране телевизора. И каждый непременно норовит вспомнить, что это за человек такой. Знаменитостям тоже нередко нелегко приходится из-за повальной всенародной любви. Сколько курьезных случаев бывает, а сколько ходит анекдотов по этому поводу…

Но поразмыслить толком над этим я не успела, мы уже подошли к машине, которая просто сверкала отмытыми боками и стеклами так, что не смог бы придраться и самый въедливый инспектор ГАИ.

— Зачем ты это сделал, Герт? — спросила я, когда машина вырулила на залитый огнями проспект.

— Разве не прикольно получилось? — Он искоса посмотрел на меня. — По-моему, твои журналисты до сих пор приходят в себя.

— Они люди закаленные и к знаменитостям привыкли, — не удержавшись, кольнула я его. — И все-таки зачем?

— Просто хотелось сделать тебе приятное, — наконец сдался он, — и немножко подразнить твоих собратьев-писак. Думаешь, зря я туда приперся?

Герт был не похож сам на себя. Откуда эта скромность у вечного разгильдяя-рокера? Поприкалываться он ведь мог и по-другому, к примеру, ввалившись пьяным в стельку с гитарой наперевес и устроив настоящий погром. Одно время такие шуточки были в моде у рокерской тусовки. Теперь все как-то остепенились, даже молодые команды не позволяют себе подобных выходок, а пьяные дебоши устраивают больше звезды-однодневки из попсовой среды.

А Герт между тем уверенно вел машину и что-то мурлыкал себе под нос. Спокоен и невозмутим до безобразия, словно и не он каких-то десять минут назад явился причиной сумятицы в мыслях журналюг из «Вечерних новостей». Я не пыталась завязать разговор, разглядывая проносящиеся за окном витрины магазинов. Припарковавшись, Герт помог мне выбраться и повел к возвышающемуся зданию с плавно перетекающими линиями и золотыми буквами по фасаду: «Галерея искусств».

В новой галерее я еще не была, поэтому с удовольствием оглядывалась по сторонам. Старая постройка пришла в негодность еще в пору моей юности, но только год назад объявился богатый спонсор, который помог деятелям культуры со строительством нового здания. Так как за дело взялся состоятельный джентльмен с толстым кошельком, то он нанял невозмутимых скандинавов, привыкших соблюдать контракт и укладываться в срок, поэтому вся работа выполнялась быстро, качественно и в самое короткое время. Новая галерея впечатляла. Здание, построенное в стиле модерн, отлично вписывалось в архитектурный план проспекта. Соседние массивные здания из серого камня, постройки позапрошлого века, только подчеркивали изысканные формы и отделку своего соседа.

В вестибюле я ненадолго задержалась. Во-первых, чтобы поправить прическу и оглядеть себя с ног до головы в огромном трехметровом зеркале в затейливо-асимметричной раме. А во-вторых, я не смогла пройти мимо всяких проспектов, рекламирующих выставки, проходящие в галерее, и брошюр, рассказывающих о творчестве художников. Что-то о Карчинском попалось мне сразу же, и я вцепилась в тоненькую книжечку.

Если при первой моей задержке возле зеркала Герт только усмехнулся и пожал плечами: «Ты отлично выглядишь», то по поводу второй фыркнул, как рассерженный кот: «А это-то тебе, подруга, зачем?» Но я решила не поддаваться, промурлыкала что-то о необходимости иметь приятную мелочь на память о посещении выставки, подхватила своего кавалера под локоток, и мы стали подниматься на второй этаж.

Как и предполагал Герт, основной поток посетителей уже схлынул, но по залам еще независимо прохаживались студенты, наблюдая за своими торопливыми подругами, записывающими что-то в малюсенькие блокнотики, солидные деятели искусства, рассуждающие о живописи и лениво перебрасывающиеся друг с другом малопонятными терминами, усталые провинциалы, которые будут потом дома делиться впечатлениями. В придачу к ним бродили несколько гранд-дам с застывшей скукой на лицах, сопровождаемые гиппопотамоподобными супругами, парочка высохших старых дев в бархатных платьях, отделанных бисером, в одинаковых черных шляпках с вуалетками, да еще несколько совершенно непримечательных личностей, неизвестно зачем забредших сюда.

В углу шло какое-то обсуждение, оттуда доносился мягкий бархатистый баритон, обладателю которого почтительно внимали окружающие.

— Отлично, — Герт потер руки. — Он здесь.

— Кто?

— Как «кто»? — притворно удивился мой неисправимый друг. — Карчинский, конечно же, или ты забыла, мать, к кому мы сюда приехали? Пойдем, я тебя представлю.

— Подожди, — я вцепилась в него не на шутку. — Я не могу так сразу. Мне нужно походить, осмотреться, а там видно будет.

— Ну, смотри, — Герт примирительно похлопал меня по руке. — А я пока тоже кое с кем пообщаюсь.

Я кивнула и направилась к картинам. Ну как я могла забыть или перепутать с кем-то Карчинского? Пожалуй, в нашем городе не было другого столь оригинального художника. В искусство он пришел своей собственной дорогой и никогда не изменял своим пристрастиям.

А рисовал он, исключительно подражая манере средневековых корейских мастеров. У него были картины по известным мотивам корейской живописи, но на выставке представлялись и оригинальные работы мастера. Я завороженно ходила от полотна к полотну, разглядывая тонко прорисованные веточки бамбука, дрожащие на ветру цветы орхидей, ветки цветущей сливы, роняющей свои лепестки на белый снег, величественные хризантемы, держащие свои головы, подобно императорам.

Я не могла понять, как художнику несколькими штрихами удается передать напряжение крадущегося в зарослях бамбука тигра, поющего фазана, трясогузку, гордо вышагивающую по дорожке, зайца, замершего под кустом, дракона, гордо лежащего на склоне горы. Его дракон был мифическим существом и в то же время удивительно реальным каждым изгибом своего тела, каждой чешуйкой, не говоря уже о мудрых глазах под тяжелыми морщинистыми веками.

— Нравится? — услышала я голос за спиной.

— Конечно. — Я быстро обернулась.

— Вы здесь впервые и не можете оторваться, — сказал, улыбаясь, мужчина лет сорока пяти в аккуратном сером костюме.

— Да, — я улыбнулась в ответ. — По мне, наверное, сразу видно.

— Угу, — мужчина кивнул головой. — Вы хотите посмотреть все сразу, а те, кто уже здесь бывал, подходят к картинам, которые им больше всего нравятся. Это правильно, — добавил он. — Если вы придете сюда еще раз, то обязательно поступите именно так.

— А вы здесь уже бывали? — не удержалась я.

— Конечно, — мужчина кивнул. — Я давно знаю Володю, Владимира Карчинского, — пояснил он.

— А вы чем занимаетесь? — снова не удержалась я. Сработал рефлекс — от профессиональных навыков никуда не уйти.