Такси для ангела - Платова Виктория. Страница 41

— А почему это ваш друг Ботболт не является отравителем?! — Tea сделала ударение на слове “ваш”. — Разве кто-то доказал обратное?

— Нет. Но это было бы нелогично. Ведь подозрение падет прежде всего на него. Вы же сами сказали: он подал Аглае Канунниковой… — Дарья едва удержалась, чтобы не скрипнуть зубами от застарелой ненависти к этому имени. — Он подал Аглае Канунниковой бокал. Следовательно, он — первый подозреваемый. Но ведь он не самоубийца, чтобы самому совать голову в петлю, правда? Ведь какова цель убийцы?

— А вы не знаете, деточка? Не в курсе дела? Цель убийцы — убить. Поэтому он и называется убийцей, а не истопником. — Автор семнадцати леденящих душу триллеров посмотрела на мою бывшую подругу со снисходительной улыбкой.

— Цель убийцы — убить и не быть пойманным. Иначе убийство, плодами которого нельзя воспользоваться, теряет всякий смысл. И может быть смело приравнено к самоубийству. Вы ведь не самоубийца, Ботболт?

— Нет, — после минуты мучительных размышлений выдоил из себя бурят. И тут же принялся шарить руками на своем поясе — очевидно, в поисках меча для харакири.

— Вот видите! — обрадовалась Дашка. — Значит, кто-то сильно постарался, чтобы вы были единственным возможным подозреваемым.

— “Кто-то” — это кто? — осторожно спросила Tea.

— Кто-то, кто знал о существовании этой двери. Все очень просто: злоумышленник хочет отравить Аглаю Канунникову. Он проникает на кухню через дверь в оранжерее и подсыпает яд в бутылку с шампанским. Ничего не подозревающий Ботболт наливает шампанское в бокал и… Остальное вам известно.

— Бред. — Минна покраснела.

— Полный бред. — Софья побледнела.

— Чушь собачья, — резюмировала Tea, сразу же перевоплотившись из цивилизованной мулатки в дикую, угольно-черную африканку племени кокофу.

Даже я, столь далекая от детективных хитросплетений, понимала, что Дашкина теория не выдерживает никакой критики. Она и держалась-то на одном-единственном зыбком, как песок, факте: Аглая разбила предназначенный ей бокал. Разбила, а ведь могла и не разбить, если шахматная партия с Райнером-Вернером закончилась бы в ее пользу.

— А если бы фрау Канунникова не разбила бокал? — Немец, страдальчески сморщив нос, озвучил мои собственные мысли. — Если бы она не разбила бокал, ничего страшного бы не произошло, не так ли?

— Ну, не знаю…

— А если бы даже она и разбила бокал, то почему тут же не взять другой? — Софья решила поддержать немца. — Или вы считаете, что все шампанское было отравлено?

— Не думаю. — Дашка растерялась. — Ведь мы же пили потом… Все пили. Кто успел, во всяком случае…

— Следовательно, злоумышленник подсыпал яд только в один бокал? Тот, который принесли позже? — продолжала наступать Софья.

— Выходит, что так…

— Вот именно! — Минна обмахнула декольте широким листом фикуса. — И как вы себе это представляете, деточка? Злоумышленник следит за дорогой Аглаей, он ловит каждое ее движение… Та грохает бокал об пол, и он опрометью бросается в оранжерею, уже зная, что там находится дверь на кухню. И всыпает яд в бокал…

— Нет, — Ботболт произнес самую длинную фразу за сегодняшний длинный вечер. — Не было никакого яда в бокале, на кухне их два десятка, они стоят на столе, донышками вниз, я просто взял чистый и даже протер его. А шампанское налил из бутылки.

— Вот видите! — Софья несказанно обрадовалась новости, которую сообщил Ботболт. — Следовательно, э-э.., злоумышленник добавил яд в бутылку, если уж мы пошли на поводу у вашей безумной теории. И провернуть все это он должен был еще до того, как наш громила появится на кухне. Такой план невозможно придумать на ходу, а тем более ввести в него элемент случайности. А тем более — осуществить его!

— И все-таки кто-то его осуществил. — Из-за папоротников показалась лохматая голова Чижа.

Пока Дашка препиралась с писательницами, он успел обследовать саму дверь и прилегающее к ней пространство.

— Осуществил?! — Теперь уже и Софья хлопнулась на кадку с фикусом.

— Дверь на кухню открыта! — выдохнул Чиж.

— Она не может быть открыта. — Переубедить Ботболта было не так-то просто. — Я лично закрывал ее два года назад.

— А она открыта! — Чиж на цыпочках подошел к двери и аккуратно, одним пальцем, подтолкнул. Дверь тихонько хихикнула петлями и подалась: в образовавшейся щели можно было даже разглядеть кусок стола и бутылку.

Ту самую бутылку с “Veuve Cliquot Ponsardin”, которую мы уже имели счастье лицезреть. На нее так никто и не покусился.

— Она не может быть открыта. — Ботболт все еще продолжал спорить с очевидным. — Я лично закрывал ее два года назад.

— А ключи от нее сохранились?

— Ну да… Лежат в кладовке, в ящике с инструментами.

— Кладовка тоже заперта?

— Нет. Обычно ее не запирают… Она в коридоре, возле кухни.

Кладовка, ну конечно же! Кладовка, которую я уже окрестила подсобкой. Предпоследний приют алкашей-экстремалов Доржо и Дугаржапа, братская могила простыней, химикатов и прочей хозяйственной мелочи.

Чиж, на пару с неугомонным увеличительным стеклом от объектива, исследовали поверхность замка и дверной косяк.

— Никаких следов взлома. Дверь открывали ключом. Мы попытались сжать кольцо, чтобы и самим убедиться в этом, но снова были остановлены: густыми зарослями флоксов и пронзительным визгом Чижа.

— Я же сказал — ничего не топтать! Не вздумать прыгать на клумбе!.. — Он плотно прикрыл злосчастную дверь — от греха подальше.

— Никто не позволит вам прыгать на клумбе. — Бас у Ботболта был внушительный, ничего не скажешь.

— Вот именно! — Чиж даже обрадовался такой поддержке. — Не прыгать по клумбе и не приближаться!

— А почему это вы тут раскомандовались? — выразила запоздалое удивление Tea. — Вы кто такой, чтобы всем заправлять?

— Тем более что здесь есть люди, имеющие непосредственное отношение к правоохранительным органам! — Софья явно намекала на себя. — И не один год в них работающие, заметьте! Тоже мне, Нат Пинкертон!..

— А вы не догадываетесь почему? — Интересно, когда они успели так спеться, Дарья и Чиж: поют в унисон, ни единой фальшивой ноты!

— Почему же, деточка? — спросила Минна, по-прежнему терзая фикус.

— Потому что наш оператор был единственным, кто не выходил в оранжерею. Он снимал на камеру и все время находился в столовой. Он ни разу ее не покинул, разве нет?

— А вы откуда знаете?! Вы так и шмыгали туда-сюда, якобы покурить!

От такой несправедливости Дашка вспыхнула.

— Что значит “якобы покурить”? Я, к вашему сведению, курю с пятнадцати лет! Пачка в день и ни единой сигаретой меньше! Вот она, — Дарья кивком указала на меня, — знает. Правда, Алиса?

Мне оставалось только констатировать этот прискорбный факт, подтвержденный смятым “Капитаном Блэком”, который Дашка вывалила из кармана.

— Видите! — Она демонстративно потрясла опустевшей пачкой перед писательницами. — Последняя осталась! A “Captain Black” — это вам не дамские штучки типа сигарет с ментолом! Серьезная вещь! Его пока выкуришь — умаешься! Ни на что времени не останется!

"На подготовку убийства — во всяком случае”, — мысленно добавила я, а Дашка совершенно машинально пристроила в уголке рта кремовый сигаретный леденец. А Ботболт с Райнером-Вернером — также машинально — щелкнули зажигалками. Несколько секунд Дарья обдумывала, до кого бы снизойти, и решила остановиться на Ботболте. Райнер-Вернер пролетел мимо Дашки на бреющем, несмотря на умоляющий подбородок и исполненные скорби глаза. А все я со своими ариозо о пасторальной близости с немчурой!..

Райнер-Вернер посмотрел на меня с неприкрытой ненавистью. Я же ответила ему ничем не замутненным взглядом. Немец откровенно сох по Дашке, и меня вдруг страшно задело это обстоятельство. Ничего, ровным счетом ничего я не могла противопоставить ей, преуспевающей журналистке с преуспевающей грудью, преуспевающей задницей и преуспевающим множественным оргазмом (другого оргазма у нее и быть не могло, байки про множественный оргазм я слышала еще в универе: под водочку, болгарские перцы и нечленораздельные вопли попугая Кеши).