Тингль-Тангль - Платова Виктория. Страница 17

Мика никогда не задавалась вопросом, любит ли ее Ральф на самом деле, или все дело в болезненной привязанности к ее стряпне; сначала – кокаин, затем – грибы-галлюциногены, а теперь вот – еда. Тот еще наркотик, особенно в Микином исполнении. Ральф – наркозависимый тип, и всегда был наркозависимым, тут и к гадалке не ходи. И Клаус-Мария, и Йошка с Себастьеном хорошо это знают, потому и позволили Ральфу отрешиться от своих невнятных обязанностей в сфере логистики и международных перевозок и полностью сосредоточиться на помощи Мике.

У Ральфа был новенький «фольксваген-пассат», и таким образом Мика получила водителя с личным транспортом для вояжей за продуктами на городские рынки. В свою первую поездку она еще трусила: сможет ли она найти то, что нужно, и каким образом это находить? Да еще Ральф с его рассказами о рыбных рынках Неаполя, мясных рынках Тюрингии и рынке специй в Мекнесе, вы когда-нибудь покидали Россию,liebe фройляйн?

Нет.

– Странно очень странно. Да это просто невозможно! Та чудесная рыба которую я ел… Ее мог приготовить только человек поживший на Средиземноморье. На Адриатике. На греческих островах.

Санторин. Мике всегда хотелось побывать на Санторине. Бело-синем, увешанном колоколами. Но рыба – вряд ли она приплыла из Греции. Гент, Утрехт, Антверпен – это гораздо ближе к истине. Следовательно, и Ральф совсем не такой дока, каким хочет себя выставить.

– Мы можем съездить куда-нибудь liebe фройляйн. Если вы конечно пожелаете.

– На греческие острова?

– На острова. На полуострова. Куда угодно.

Ральф жаждет хоть чем-то заинтересовать Мику, быть полезным, быть нужным.

– Для того чтобы поехать куда-нибудь, нужен заграничный паспорт. А у меня нет заграничного паспорта.

– У вас трудности с паспортом?

Есть ли у Мики трудности с паспортом? Ни малейших. Она давно могла сделать паспорт – взамен самого первого, того, с которым ездила в Египет. Срок его годности вышел, но Мика не торопится заводить новый. Завести новый означало бы уехать, отправиться в путешествие. Странно, но путешествия совсем не прельщают Мику, помнится, в Египте она хотела лишь одного – поскорее вернуться домой.

И Васька.

Она не может оставить Ваську.

Не потому, что Васька маленькая (не такая уж она маленькая) – потому, что Мика совсем не уверена, что обнаружит Ваську, вернувшись. Ту кошмарную, омерзительную, несговорчивую, упрямую Ваську, которую она знает. За время Микиного отсутствия Васька вполне может превратиться в кошку – и это далеко не худший вариант. Хуже будет, если Васька превратится в человека, нисколько от Мики не зависящего. Ни в чем.

Не-ет, покидать Питер Мика не собирается. Не нужно ей такой радости.

– Если у вас трудности с паспортом я помогу вам liebe фройляйн.

– Не стоит беспокоиться, Ральф.

В свой первый визит на рынок в качестве «апостола кулинарии» Мика прихватила нож, самый маленький из трех – с омелой на рукояти. Опять же – от трусости. От неуверенности, что произошедшее на ее кухне повторится на всех других кухнях.

– Чем вы собираетесь удивить нас на этот раз дорогая? – почтительно поинтересовался Ральф.

– Еще не знаю.

– Решите позже?

Мика провела языком по пересохшему небу и инстинктивно прижала к груди пакет с ножом. Жест получился неловким, замаскированный пакетом нож кольнул ее острием – совсем не больно, а ласково, ободряюще: успокойся, Мика, не бери в голову, Мика, все устроится самым лучшим образом.

Хорошо, если так.

– Пожалуй что… Решу позже.

Ничего экстраординарного на рынке (как впоследствии – на всех других рынках) не нашлось. Стандартный набор свежих овощей и фруктов, стандартные мясные и молочные ряды, мед, сыры, бакалея – все в пределах унылой среднестатистической нормы, самое время вспомнить о Неаполе, Тюрингии и Мекнесе. На скуксившегося Ральфа лучше не оборачиваться.

Мика и не оборачивалась.

Мика вообще позабыла о Ральфе, так увлек ее новый, удивительный мир. Она и раньше бывала в подобного рода местах, а на Сытном рынке, находящемся в двадцати минутах ходьбы от дома, – так и вовсе едва ли не дважды в месяц. Засилье азербайджанцев и таджиков; торгаши, назойливые как мухи; пьяницы, калеки, нищие; несколько десятков крепких еще пенсионеров, втюхивающих краденые смесители, паяльные лампы, блесны и порнокассеты; павильон «Все для кухни», павильон «Все для дачи», павильон псевдоживой рыбы, китайский копеечный ширпотреб в зазорах между павильонами – и в тот раз все было как всегда.

Или все же нет?

Мика не торговалась.

Она подходила туда, куда хотела подойти, и рыночный гул сразу же стихал, стихали разговоры продавцов, все они склоняли головы и застывали в немом почтении, как если бы Мика была августейшей особой, а все они – ее подданными; как если бы Мика была чудотворной иконой, а все они – жаждущими исцелиться. Такая реакция не испугала и не позабавила Мику, напротив, она сочла ее совершенно естественной – иначе и быть не должно.

Да и как могло быть иначе, если гранаты в ее руках вспыхивали, как драгоценные камни, яблоки и персики смущенно краснели, виноград истекал соком желания, а сыры пускали светлую, ничем не замутненную слезу. Видел ли это еще кто-нибудь, кроме самой Мики? Наверное, да. Во всяком случае, пожилой кавказец, у которого она купила миндаль, вышел из-за прилавка и попытался благоговейно коснуться ее запястья; женщина – по виду крестьянка, – у которой она купила творог, сложила руки в тихой молитве, как будто Мика явилась с небес, в одеждах золотых и пурпурных. Эти люди и другие люди (приставленные к мясу, битой птице, ягодам можжевельника, зелени, картофелю) – они могли бы сделать для Мики все. Пожелай Мика – и она получила бы горы провизии бесплатно: никому и в голову не пришло требовать денег с чудотворной иконы. С матери-земли, пришедшей навестить своих детей. Именно так и ощущала себя Мика – матерью-землей, прародительницей гранатов, винограда, персиков и груш – всего того, что насыщает, доставляет удовольствие, поддерживает жизнь. В волосах Мики запутались веточки кинзы и петрушки, с Микиных плеч свисали бычьи хвосты, шею украшали ожерелья из маслин и чернослива; колосья, свиные лопатки, растительное масло, вино – из этого состояла теперь Микина плоть и кровь.

– Люди… Они так смотрят на вас… Как будто готовы съесть вас живьем, – шепнул Мике вконец сбитый с толку Ральф.

– Пусть смотрят, – улыбнулась Мика.

– Они… Они идут за нами…

– Это ничего, – Мика улыбнулась еще шире. – Они скоро отстанут.

Люди и правда отстали, стоило только выйти за ворота рынка, а Мика снова стала Микой – ничем не примечательной девушкой двадцати одного года от роду. О странном, малопонятном происшествии на рынке напоминали только сумки, набитые снедью (их нес Ральф) и легкое покалывание в груди Мики – в той самой точке, куда попало острие ножа.

Покалывание исчезло к вечеру, и Мика и думать забыла о нем.

Как и о предложении, которое сделал ей Ральф, едва они уселись в «фольксваген-пассат».

– У вас есть друг liebe фройляйн Полина? – спросил он, глядя перед собой.

– Ну какая же я фройляйн, Ральф, не смешите! И вообще… Можете звать меня Микой.

Худощавый, невысокий, с растерянным лицом ребенка, застывшего перед экраном в ожидании девятичасовых новостей, Ральф не таил в себе никаких опасностей и уже поэтому был симпатичен Мике. «Liebe фройляйн» каждый раз выползало из его рта с натужным скрипом, так почему бы не упростить отношения? Никаких препятствий к этому нет.

– Мика?

– Точно. Все близкие люди зовут меня так.

Мика лукавила. Уже давно никто не звал ее так. Те, кто мог бы, – давно умерли или хуже мертвых. «Хуже мертвых» – безусловно относится к Ваське, в их отношениях нет ничего живого, ничего сердечного, между ними – тот самый холод стекла, о котором говорил Ральф.

– …Вы приглашаете меня войти в круг близких вам людей? – Мика даже поморщилась, так пафосно это прозвучало.