Тингль-Тангль - Платова Виктория. Страница 26
– Я хотел сказать, что лишиться такой квартиры было бы неправильным шагом.
– Значит, ты на моей стороне?
– …она большая. Удобная. – Кажется, этот парень совсем не слышит Мику, а разговаривает сам с собой. – В ней чувствуется что-то…
– Мистическое, – подсказывает Мика. – Как и в любой старой петербургской квартире.
– Может быть. Не-ет, менять ее нельзя. Есть уйма других способов решить вопрос.
– Например?
– Например? Убить.
– Кого? – Микино горло мгновенно пересыхает, притом что волны внизу усиливаются и накатывают одна за одной. Без передышки.
– Ее или тебя. Оставшаяся и получит эту замечательную жилплощадь в безраздельное пользование. И ничего разменивать не придется.
Лицо этого парня безмятежно, в суженных азиатских глазах (с тех пор, как ящерицы и богомолы перебрались к Мике) нет ничего, кроме пустоты.
– Это шутка? – недоверчиво спрашивает Мика.
– Почти. Но на твоем месте я бы задумался.
– О чем?
– О том, что я сказал.
Мысли о Шаброле и о провинциальном поместье в духе Шаброля вовсе не были такими уж случайными и немотивированными – теперь Мика убедилась в этом окончательно. Возможно, этот парень и выглядит чересчур экзотично, но все остальное – в пределах нормы. Кинематографической, снятой широкоугольником, нормы: край стола больше не невинен – он так и ждет, чтобы кто-то (Мика или Васька) со всей дури стукнулся о него виском. Консервный нож больше не банален – он так и ждет, чтобы кто-то (Мика или Васька) со всей дури пропорол им внутренности. Даже на простенький деревянный молоток для отбивки мяса нельзя положиться: несколько сильных ударов по затылку (Микиному или Васькиному), и перелом основания черепа обеспечен.
А добить жертву можно, обмотав ее горло проводом от тостера.
Веселенькая перспектива.
– Если тебя… Или ее… волнует проблема, как избавиться от тела… – Он никак не хочет уняться, ну что за наказание!
– Не волнует…
– Так это и не проблема вовсе. В мастерской уйма укромных уголков, да и здесь их можно найти, если постараться.
Под укромными уголками он, очевидно, подразумевает садово-парковую скульптуру, оставшуюся от деда. Ее реестра не существует, как не существует подробного описания каждого, отдельно взятого экземпляра. Но даже Мике (не посещавшей мастерскую несколько лет) известно: некоторые скульптуры полые внутри. И как получилось, что вполне мирный и местами приятельский разговор перешел в такую опасную плоскость? Она впервые видит этого парня, не прошло и часа с тех пор, как они познакомились – и вот, пожалуйста, трупы, убийства, сокрытие улик.
Дичь какая-то.
– Это ведь шутка, правда?..
Неужели этот парень не сжалится над Микой?
– Ну, конечно! А ты испугалась?
– Не то, чтобы…
– Да нет, ты испугалась, я же вижу. Ты вся дрожишь…
– Нет.
– Прости. Никто из работавших на скотобойне не произвел на свет ни одной приличной шутки. Проверено опытным путем. С юмором у меня напряг.
– Ты… – Мика силится что-то выговорить, но комок, подступивший к горлу, мешает ей. Задействованы ли в образовании комка богомолы и ящерицы – неясно.
– Я мудак. Согласен, согласен.
Этот парень улыбается Мике. Вернее, просто растягивает губы, ни на секунду не размыкая их.
– Иди сюда, – тихонько зовет он.
– Зачем?
– Просто хочу тебя успокоить. По-родственному. Мы ведь почти родственники. Разве ты забыла?
Здравый смысл подсказывает Мике: не стоит приближаться к этому парню. А лучше вообще отойти на безопасное расстояние, ни на секунду не выпуская татуированное тело из виду. Выскользнуть из кухни, выскользнуть из квартиры, выскользнуть из города. И очнуться в самолете, совершающем рейс на бело-синий греческий остров Санторин.
За двадцать минут до посадки в аэропорту назначения.
Скорее всего, на Санторине нет аэропорта, – есть только причалы для яхт, катеров и прогулочных пароходиков, а этот парень все улыбается и улыбается.
Руки у него такие же цепкие, такие же длинные, как и пальцы ног.
Разглядеть их волнующие подробности Мика не успевает. Белая жилеточная ткань вовсе Не такая гладкая, какой казалась издалека. И древесная кожа этого парня тоже совсем негладкая. Совсем. Больше всего она смахивает на наждак, малейшее прикосновение к ней приносит Мике страдание и боль. И татуировки – они перестали быть плоскими. Они выпустили усики и выбросили споры подобно растениям-паразитам. Если бы Микино тело состояло из рыбок, рыбешек, рыбин, когда-то придуманных Васькой, – все они оказались бы сейчас на крючке.
И Мика оказалась на крючке.
Висит, не трепыхается.
– Ты и вправду дрожишь, – ласково шепчет этот парень, обнимая Мику.
– Ты не боишься, что сюда придет… моя сестра?
– Нисколько. Мы ведь не делаем ничего дурного, правда?
Правда, – такая прозаическая и жестокая мысль исторгает из Микиной груди вздох сожаления. Что с ней происходит в самом деле? Что, что?..
– Думаю, она не придет. Думаю, она спит и видит сны.
– С тобой в главной роли? – иронией в голосе Мики даже не пахнет.
– Конечно. Ты чудесная. Когда мы вернемся из свадебного путешествия, то обязательно привезем тебе эспарденьяс.
– Что такое эспарденьяс?
– Узнаешь, – он улыбается и кладет ладонь ей на губы.
– Хочешь, я расскажу тебе, какой она была в детстве? Моя сестра… – Высвободиться из-под его ладони не так-то легко.
– У нас еще будет время. Мы теперь будем часто видеться. Каждый день. И каждую ночь… Ты не против?
Мика молчит.
– А кофе был просто замечательный. – Этот парень осторожно (очень осторожно) и нежно (очень нежно) целует ее в лоб.
– Я вообще хорошо готовлю. – Мике кажется: еще секунда и она потеряет сознание. – Я работаю в ресторане. Она говорила тебе?
– Что-то такое было, но в подробности я не вникал. Теперь Мика знает, что ей делать. И как она раньше не сообразила – ресторан! Кухня, где все и вся подчинено только ей. Соусы, которые развязывают языки. Мясные блюда, количество ингредиентов в которых никак не меньше тридцати. Салаты с мятным листком. Имбирь ничуть не хуже пака-ити,а фенхель даст сто очков вперед пака-нуи,и где ты будешь тогда, смуглая, дерзкая, сексуальная Васька?..
Тебя останется только пожалеть.
Но теперь пусть это делают другие, пусть это делает гипсовая лошадь маршала Рокоссовского, а Мика умывает руки.
И берет в руки нож, нее-ет – сразу три ножа: омелу, мирт, тимьян. И… И…
– Я бы хотела пригласить тебя…
– В свой ресторан?
– Да. Приготовлю тебе что-нибудь особенное. Седло ягненка, например. Ты не против?
– Нет.
– Ты придешь?
– Конечно.
Теперь уже не этот, парень – Мика целует его в лоб. Осторожно. Нежно.
Что такое эспарденьяс?..
Часть 2
СТРАХОВОЧНЫЙ ТРОС. ВАСЬКА
… – Она пригласила меня в свой ресторан, – сказал Ямакаси. – Смех, да и только.
– Что же здесь смешного? – хмуро спросила Васька.
– Ты, наверное, переживала все эти дни? Места себе не находила?
– Еще чего!
– Не злись. Ты должна мне доверять. Тем более, что несколько событий уже произошло.
Он переспал с ней – вот и событие. Чем не событие? Эпохальное событие. Но Васька не унизится до расспросов о том, как это произошло.
– Потерпи немного, и я расскажу тебе о них. Пока мы будем пить шампанское и ждать развязки. А может, ты предпочитаешь «Совиньон Бланк»? Помнишь «Совиньон Бланк»?
– И думать о нем забыла.
– Ты тогда испугалась, признайся.
– Нисколько не испугалась.
– Испугалась, я знаю. Хочешь узнать, как я подцепил твою сестру на крючок?
– Нет.
– Мне и часа не понадобилось, чтобы влюбить ее в себя. Но если честно, я произвел на нее впечатление уже в первую секунду. Когда стоял к ней задницей.