Тингль-Тангль - Платова Виктория. Страница 71

Велосипедное наваждение длится недолго, но, чтобы избавиться от него, Мике приходится несколько раз крепко зажмурить глаза и вновь открыть их.

Слава богу, под ней снова мопедное седло, а впереди – спина этого парня, к которой она прижалась. Но ощущение того, что он – еще и сзади, и обволакивает ее со всех сторон, сохраняется: Мика заключена в его тело, как в кольца Мирового Червя. А в нем, как известно, скрыто все сущее, он – всему начало и всему конец.

У Мики на этот счет нет никаких возражений.

– Поедем куда-нибудь, – говорит она.

– Не домой? – уточняет этот парень.

– Нет.

Вот она это и произнесла.

– У меня есть предложение, Мика… Я знаю одно местечко, которое должно тебе понравиться.

– Кафе? – слово опять выбрано наугад.

– Нет, не кафе. Думаю, ты уже устала от заведений подобного рода. Я прав?

Мика-Мика, какая же ты дуреха! Ты и думать забыла, что сама работаешь в ресторане и целый день стоишь у плиты, и тебе до смерти надоел один только вид продуктов, какими бы свежими и прекрасными они ни были. Вот интересно, какую еду предпочитает этот парень? Прошлой ночью разговор шел о бутерброде с тунцом, но, в конечном итоге, все ограничилось кофе. Хотя рыба, ему безусловно подходит. И не просто рыба, а сырая рыба, – тот же тунец, или сардины, или камбала, или даже осьминоги. При условии, что все это должно быть только что выловлено, но не при помощи сети, невода и трала, а при помощи чего-то более экзотического.

Копья, например.

Пойманная рыба складывается в черепаший панцирь, после чего разделывается прямо руками и тут же съедается.

Представить такую картинку Мике гораздо легче, чем представить этого парня скучающим в дорогом ресторане с меню в татуированных руках.

– Я прав? – снова повторяет он.

– Конечно.

– Тогда отправимся под небеса. Ты не пожалеешь, обещаю…

…Он не обманул.

Это и есть небеса.

Ну, почти небеса. Вот уже час они сидят на крыше дома в самом центре Петроградки, Мика видела этот дом тысячу раз, но не подозревала, что у него есть крыша.

Ни разу в жизни она не задумывалась о крышах, и это безусловное упущение.

Окна – вот что было для нее самым главным. Да и как иначе, если существуют витражные Гент, Утрехт и Антверпен, способные напрочь изменить реальность. Сидя на гребне крыши, она рассказывает этому парню о Генте-Утрехте-Антверпене, собаки и птицы тоже не забыты, что уж госорить о дароносице и дарохранительнице, об астролябии, арбалете, двойной свирели и виноточиле.

– Виноточило – это виноградный пресс? – осторожно спрашивает он.

– Верно. Виноградный пресс, – смеется она.

Кто бы мог подумать, что в абсолютно непролазных дебрях татуировок скрывается такой академический ум! Покончив с виноточилом, Мика переходит к медному эстонскому рыбаку из кухонной ниши и к «HOMO BULLA EST» [47], спрятанной в складках его дождевика.

– Человек есть мыльный пузырь, – тут же переводит этот парень.

– Верно! – Мика потрясена.

– Я не думаю, что это правда. Я думаю, что все обстоит как раз наоборот. Человек – это лучшее, что может произойти с миром. Или с богом, как тебе будет угодно.

Или со мной, мысленно добавляет Мика. Этот парень – несомненно, человек, хотя на языке у Мики вертится масса определений, самое безобидное из которых и есть бог. Бог, не имеющий отношения ни к одной из мировых религий. Бог, сам не ведающий о своем божественном происхождении. Простодушный, как тунец, сардина или осьминог.

Город, лежащий у ног Мики, по-настоящему красив.

И слишком велик для нее. Слишком огромен.

Чем занималась Мика все последние годы? Копалась в микроскопических вещах. Свежее мясо и свежие овощи, морепродукты, зелень, рыба, трюфели, крупы – все это было много меньше, чем сама Мика, все это умещалось в руке.

Город в руке не уместишь. И небо над ним – тоже.

Этот парень сидит напротив Мики, спиной к городу. Этому парню можно не волноваться по поводу города. Город и так принадлежит ему.

И немножко Мике.

– Тебе нравится здесь? – стрелы его улыбки пронзают Мику навылет.

– Очень. Я почти счастлива, – Мика только чуть-чуть лукавит, она действительно счастлива, впервые за много лет и без всяких «почти».

– Знаешь, что нужно сделать, чтобы счастье было полным?

– Что?

– Покурить.

– Я не курю, – произнеся это, Мика чувствует, что заливается краской, – как будто она совершила что-то постыдное и была поймана за руку.

– Это легко исправить. Даже интересно.

Мика в жизни не брала в руки сигарет, сигаретный дым ее раздражает, он противопоказан тонким химическим реакциям, которые происходят на кухне «Ноля», он плохо сказывается на здоровье привезенных из Неаполя крошек-анчоусов и привезенной из Иокогамы мраморной рыбы, он сбивает с ног филейные части теленка, привезенные из провинции Лимузэн. Потому-то Ревшан и Резо всегда курят на улице, а бедняжка Ральф вообще отказался от пагубной привычки смолить что бы то ни было.

Включая марихуану.

Мика ждет, что жилеточный бог вынет из своего кармана пачку сигарет, но вместо этого он вынимает сигару.

Мика знает, что такое сигары, посещения «Табачной лавки № 1», где торгуют кальянами, не прошли даром. Сигарам в «Табачной лавке» отведена целая стена, они лежат в цветастых коробках, плотно прижавшись друг к другу, толстые и смуглые, перетянутые цветастыми же полосками бумаги. Ассоциации, которые они вызывают:

Черчилль, Фидель Кастро, роман «Сто лет одиночества» 8 мягкой обложке, вместо закладки на семнадцатой странице лежит дисконтная карта обувного магазина на Большом проспекте.

Ах, да, еще – Че Гевара, а «Куба» расшифровывается как Коммунизм У Берегов Америки.

Не слишком-то оригинально.

Сигара, которую достал этот парень, не слишком-то похожа на толстомясых участников der Zigarren Karneval [48], устраиваемого «Табачной лавкой». Она много тоньше и изящнее, и к тому же из нее торчит совсем уж тонкая палочка. Но все же это сигара – ничто другое.

– Это сигара, – неизвестно чему радуется Мика.

– Точно, но не совсем. Это – бриссаго.

– Бриссаго? Что такое бриссаго?

– Я приучусь различать твой голос, расслышу, замечу его в тиканье телетайпа, в том, как колышется дым от моих сигар из Бриссаго.

Стихи. Мика не сразу понимает, что этот парень читает стихи, хотя она должна была сообразить: воздух над ним сгустился, а за спиной, подобно тюленю или морскому котику, перекатывается со спины на живот огромное закатное солнце.

Такого солнца с земли не увидишь.

– У тебя здорово получается читать стихи.

– Просто стихи хорошие.

Хорошие, и даже чувственные, вот только рифма немножко подкачала, но Мика скорее вырвет себе язык, чем скажет об этом.

– А зачем здесь палочка? – наивно интересуется она, указывая глазами на сигару в руке этого парня.

– Это не палочка. Это травяная лучинка. Прежде чем начать курить, нужно ее вынуть. Это обеспечит хорошую тягу и дым будет проходить свободнее. И не придется откусывать кончик.

Мика не слишком довольна лучинкой и не слишком довольна тем, что этому парню не придется откусывать кончик: тогда бы его губы коснулись сигары, а Мика коснулась бы сигары потом, и это тоже можно было расценивать как опосредованное прикосновение.

– Ну, ты готова к новым ощущениям?.. Еще вчера.

Еще вчера она была готова к ним и еще вчера их испытала: жжение внизу живота, томительная влажность между ног, торчащие соски, – впрочем, к сигаре бриссаго это не имеет никакого отношения.

– Да. Готова.

Мика ждет, что он отдаст сигару ей (галантный Ральф так бы и поступил, бедняжка), но он совсем не торопится сделать это. Сунув благословенную бриссаго в рот, он прикуривает ее от не менее благословенной зажигалки «Зиппо», Мика даже успевает заметить рисунок на ней: