Эшафот забвения - Платова Виктория. Страница 43

– Убийство всегда совершается по причине личного характера. – Кравчука злила беспечность Братны, но он ничего не мог с ней поделать. – У тебя есть версии?

– Да. Скажем так – да. Я думал об этом.

– Но сейчас это неважно. И неопасно, поверьте мне. Я хочу спокойно доснять кино. А насчет того, что записку написал убийца… – он широко улыбнулся мне, – что ж, тем лучше. Круг посвященных уменьшается на одного человека.

– И что мы будем делать теперь? – спросил Кравчук.

– То же, что и раньше. Каждый занимается своим делом. Ты – группой, я – кино, а Ева – актерами. Знаешь, Ева, наш уважаемый директор думал, что эти записки – твоих рук дело. – Братны сдал Кравчука с потрохами.

– А ты?

– Я сказал, что ты поступила бы по-другому. – Он критически оглядел мой затрапезный вид.

– Интересно, как же?

– Ты попросила бы денег. Ты не стала бы писать. Ты просто попросила бы денег за молчание с самого начала, вот и все. Если бы попросила…

– Кассета Ирэн, – сказала я.

– А что – кассета Ирэн? – насторожился Кравчук.

– Она в конечном итоге нашла ее там, где оставляла, – в гримерке. Кто-то взял ее, либо тот, кто совершил убийство, либо тот, кто написал записку. Я очень хорошо запомнила стол в гримерке, когда зашла и увидела тело. В экстремальных ситуациях визуальная память срабатывает, как фотоаппарат. Я помню стаканы, мятые салфетки, но никакой кассеты. А потом кто-то подбросил ее. Тот, кто увел “Пурпурную розу Каира”, был последним, видевшим старуху живой. Или первым, видевшим старуху мертвой. И это может быть именно тот человек, который писал записки…

– Слишком вычурно получается, – поморщился Кравчук.

– Это же площадка, ребята, почему нет? Это кино. – Братны даже, казалось, обрадовали мои выкладки.

– Скажите мне, что вы сделали с телом? – в который раз безнадежно спросила я. Спросила, зная, что они никогда не скажут мне этого.

– Это еще одна игра. Пусть это тебя не волнует. Мы просто обезопасили себя, а старухе уже все равно. Мертвые сраму не имут. – Братны снова широко улыбнулся.

– Тебе нужно взять псевдоним, – сказала я.

– Какой же, посоветуй. Люцифера, Брэма Стокера [3] и Стивена Кинга я отметаю сразу.

– Как насчет Хичкока?

– Я лучше, чем Хичкок. У тебя будет возможность в этом убедиться. Андрюша, ты не подбросишь меня в центр?

Все. Аудиенция закончена.

Я поднялась со стула, и уже у самой двери Братны окликнул меня:

– Ева! Советую тебе быть поосторожнее с Андреем Юрьевичем. По-моему, ты нажила себе врага.

– Я этого не хотела.

– Ты здесь ни при чем. Мы поспорили с ним. Я сказал, что ты никогда не написала бы подобных записок. Ты никогда не стала бы шантажировать нас. Я слишком хорошо чувствую людей, которые со мной работают. Кто угодно, только не ты… Он проиграл мне перстень Давида Строителя, а это девятый век. Фантастическая ценность.

– Я остаюсь при своем мнении. Никому нельзя доверять, – вклинился Кравчук. – Возможно, эта милая дама и ни при чем. И вообще, нет у меня никакого перстня. Это я так, прихвастнул.

– Очень некрасиво с твоей стороны, – поморщился Братны.

– Извини, – впервые за время разговора Кравчук улыбнулся, – если хочешь ехать, то поехали сейчас, у меня еще уйма дел… Почему не купишь себе машину, Братны? С тех бабок, которые у тебя крутятся, давно можно было бы.

– Не могу. В целях национальной безопасности. Слишком большое искушение наехать на зазевавшегося пешехода. И только для того, чтобы потом отследить мизансцену. Смерть интересует меня во всех проявлениях.

– Пусти себе пулю в лоб, – вяло посоветовал Кравчук.

– Я не хочу быть участником, только сопровождающим. До дверей и обратно. Я вас покину на несколько минут, друзья мои…

Подтянув штаны, Братны вышел из комнаты. Мы с Кравчуком остались вдвоем.

– Я больше не представляю опасности, Андрей Юрьевич? – спросила я.

– Представляете, – ему явно не хотелось говорить со мной, – все представляют опасность, так или иначе. А вы особенно. Ничем не примечательная ассистентка со знанием восточных единоборств…

– Вы же занимаетесь оригами в свободное от работы время? Тоже, между прочим, искусство, пришедшее с Востока.

– ..и не просто восточных единоборств. Это экстракт из лучшего в них, специальная методика. Откуда вы ее знаете?

Не рассказывать же ему историю своей жизни, в самом деле!

– Я неопасна. Поверьте. Я гораздо менее опасна для вас, чем тот, кто пишет эти записки. Вы хотели ударить меня – я защитилась. Вот и все.

– Вы ведь не имеете никакого отношения к кино.

– Почему же? Я пока справляюсь со своими обязанностями.

– Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.

Пожалуй, только теперь мы попытались раскрыть карты.

– Я не работаю на спецслужбы, если это вас интересует.

– Меня это интересует, но я знаю, что вы не работаете на спецслужбы.

– Вот как?

– Если бы даже вы и работали, предположим на минуту, что это так… Они бы снабдили вас куда более убедительной легендой. И документами – тоже гораздо более убедительными, чем любые настоящие. Вас всегда можно было бы проверить. Но я ничего не узнал о вас, как ни старался. А я профессиональный человек.

– Интересно, Андрей Юрьевич, что могут отслеживать гипотетические агенты спецслужб в такой богадельне, как “Мосфильм”?

Я сказала это просто так, не вкладывая в слова никакого смысла, и лицо Кравчука неожиданно закаменело:

– В любом случае я не верю вам.

– Тогда почему вы решили убрать своего мальчика? Он мне очень понравился. – Я не узнавала себя, сейчас я разговаривала с Кравчуком, как разговаривала бы с ним несостоявшийся агент по спецпоручениям Анна Александрова: та же вялая ирония, то же ощущение собственной силы, та же готовность к рискованным играм, тот же цинизм – и никаких моральных принципов. Месяцы подготовки в закрытой конторе Кости Лапицкого не прошли бесследно, давно забытое ощущение веселой ненависти к миру – в котором можно полагаться только на себя, но не верить даже себе, – накрыло меня с головой. По тонкому льду идешь, девочка, так недолго и сорваться. “Девочка”, я уже давно так к себе не обращалась. “Девочка” относилось к совершенно другому времени, в котором я была ослепительной красоткой, роскошной сукой без принципов и моральных обязательств, дорогой шлюхой с парой лишних козырей в кармане. Черт возьми, я действительно не узнавала себя.

А знала ли я себя когда-нибудь по-настоящему?

– В вашем случае он бесполезен. – Только теперь я наконец-то заметила, что после инцидента на площадке между этажами он снова перешел на “вы”. – Если бы вы хотели – обставили бы его в два счета. Зачем попросту парня гонять?

– Пожалуй, вы правы.

– Вы постоянно удивляете меня, Ева. А я очень не люблю удивляться. Мне противопоказаны сильные эмоции.

– Фигурки из бумаги входят в число медицинских показаний?

– Вы выбрали не тот тон разговора.

– Простите. – Мне действительно не хотелось лишний раз задевать попранное самолюбие Кравчука.

– Я не могу относиться ко всему, что произошло, с той же легкостью, с какой относится к этому Анджей. Он гениальный человек, но иногда путает кино с жизнью. Это профессиональное заболевание. К тому же эти записки…

– У вас достаточно людей, чтобы найти анонимщика. Хотя начинать нужно было не с этого, а с убийства актрисы.

– Вы тоже не проявили должных моральных качеств, – запоздало упрекнул меня Кравчук.

– У меня не было выбора.

– Да, пожалуй. Хоть в этом мы союзники. Кстати, вы не знаете марку пистолета моего телохранителя?

– “ЗИГ-зауэр”, – машинально сказала я и тут же прикусила язык, совсем потеряла контроль над собой, даже профурсетки с Плас-Пигаль ведут себя более осторожно.

Кравчук удовлетворенно улыбнулся.

– Действительно, “ЗИГ-зауэр”, швейцарская пушка, в России встречается крайне редко. Ну, не мне вам объяснять. Это относится к области специальных знаний. Или этому тоже обучали на реабилитационных курсах жертв изнасилованию.