Смело мы в бой пойдем… - Авраменко Александр Михайлович. Страница 45

Обер-лейтенант Макс Шрамм. Ла-Корунья. 1936 год

Мы уходим. Нам приходится уходить. Пока Антанта сильнее Нового Тройственного Союза, и мы не можем показать им наш оскал, наши клыки. Пока нам приходиться стиснуть зубы и молча уходить… Русские грузятся в Бильбао. Оттуда они через Гибралтар, обогнув весь полуостров, пойдут через Средиземное море и Босфор в Константинополь, а оттуда через Чёрное море в Россию. Мы уходим через Ла-Корунью. Нас специально развели по разным углам страны, чтобы ничего не случилось. Вдоль дороги стоят французские «Рено», наглухо задраенные. На их башнях сидят и стоят офицеры всяких там Польш, Голландий, Финляндий. Они с ненавистью провожают нас взглядами, мы идём обычной колонной. Внезапно словно искра пробегает по нашим рядам — все переглядываются, сцепляются локтями. Теперь все слышат далёкий грохот литавр, отбивающий ритм. Взлетают носки сапог к небу в «гусином» шаге, плотно смыкаются плечи, слитный рёв десятков лужёных глоток перекрывает всё вокруг: Ein, zwei, drei, Heil! Ein, zwei, drei, Heil!!! В ужасе польский офицер начинает колотить рукояткой пистолета по наглухо задраенному люку «Р-35», бесполезно-трусливые лягушатники наверняка обмочились от страха. Город затихает в панике, и над его улицами слышен только грохот каблуков и счёт:… Ein, zwei, drei, Heil … Мы вернёмся! Я верю.

Фриц Штейнбаум. Интернационалист. Испания. 1936 год

Они уходят. Наконец-то покидают многострадальную землю Испании. Десятки, сотни лучших представителей трудового человечества, его самых прогрессивных сыновей пали, защищая идеи Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Этих светочей будущего, доказавших, что капитализм — это тюрьма народов. Мы не хотим жить в тюрьме, не хотим быть рабами. Мы будем драться за светлое будущего всего человечества. Вот они идут по улицам Бильбао. Фашисты. Убийцы. Стёршие с лица земли ни в чём неповинную Гернику. Расстреливавшие самых лучших сынов Испании, которые взяли в свои мозолистые руки винтовку для защиты своих убеждений и своей земли. Я ненавижу их. А они идут, пачкая своими ногами мостовые города, оскверняя своим дыханием саму Землю. Как она может только терпеть таких людей? Нелегка была битва. Пали самые лучшие: русский Алексей Соколов, командир полка интербригады имени стойкого борца за свободу мирового пролетариата товарища Троцкого. Зверски убит гениальный испанский поэт Федерико Гарсиа Лорка, замученный палачами. Во время налёта фашистской авиации погиб великий полководец и писатель Матэ Залка, известный под именем генерала Лукача. Самые лучшие. Самые непримиримые борцы. Мы будем вечно чтить их память. Когда-нибудь. Когда над всей планетой взойдёт солнце свободы, а вся буржуазия будет уничтожена до последнего человека. Тогда мы соберём всё золото мира и отольём гигантский памятник павшим за освобождение человечества. И на доске из лучшего мрамора будут гореть выложенные алмазами их имена. А сейчас по улицам Бильбао идут фашисты. Палачи и мракобесы. Пусть убираются в свои страны. Мировое сообщество вступилось за нас, и они вынуждены уйти. Мы, конечно, благодарны поддержавшим нас в справедливой борьбе Франции, Англии и другим странам Антанты. Но придёт и их черёд. Мировая революция неизбежна. Мы уничтожим буржуазию. Рано или поздно. Придёт их очередь. Завтра я тоже покину Испанию. Меня ждёт поезд, который доставит меня в Кале, где я пересяду на пароход. Меня будут ждать в Дувре. Сменивший генерала Лукача команданте Григорио, товарищ Котовский, направляет меня в распоряжение штаб-квартиры III Интернационала, находящейся пока в Лондоне. Когда-нибудь мы выстроим новую столицу, дайте только нам немного времени. Сволочи! Что творят! Вы только посмотрите — грохочут барабаны, и они вдруг начинают маршировать. Резкий счёт, дробный грохот каблуков по камням мостовой. Мои коллеги из комиссии Антанты, призванные следить за порядком, начинают нервничать. Мало ли что сейчас может произойти. Все на взводе. Все нервничают. Мы столько ждали этот день, день освобождения, день, когда древнюю землю Испании перестанет осквернять фашистская сволочь, и вот, они опять показывают свой коричневый нрав. Ничего, ничего! Мы ещё схлестнёмся! Ещё придёт час последней битвы!

С этими мыслями я отворачиваюсь от марширующей колонны своих бывших соотечественников и спешу в городской комитет партии. Там меня ждёт отряд проверенных бойцов. Нам необходимо до моего отъезда проведать одного капиталиста. Нам доложили местные товарищи, что он тайно помогал фашистам, лечил их. Революционный трибунал вынес ему смертный приговор…

Тупоносый «Ситроен» несёт меня и пятнадцать бойцов в небольшую деревеньку под Бургосом. Нас уже ждёт местный коммунист Хуан Паблес. Сразу видно, что настоящий пролетарий из крестьян! Порванная от непосильного труда одежда. Заскорузлые грязные руки. Его дом грязен, видно, некогда даже навести порядок, так он занят работой на местных кулаков. Ничего, мы поможем ему навести справедливый порядок в деревне. За спиной я слышу короткое ругательство — один из бойцов поскользнулся на пустой бутылке, в изобилии валяющихся на полу, и чуть не упал. Через переводчика товарищ Паблес объясняет нам, что этот врач подлый гад. Скрытый фашист. Но всё это нам известно и без этого из его письма в горком… Наконец мы подходим к дому предателя. Она закрыта. На стук выходит пожилая сеньора. Товарищ Паблес объясняет, что это мать предателя. Тогда можно не церемониться, один из бойцов ударом приклада отшвыривает её от калитки. На крик старухи из дома выскакивает молодой мужчина и бросается к ней.

— Вот он, фашист! — пронзительный голос товарища Хуана покрывает всё вокруг. Тут же бойцы заламывают руки предателю и волокут его назад в дом. Мы располагаемся в гостиной. Скромно. Даже, пожалуй, бедновато. Я сажусь в кресло. Напротив меня на коленях поставили фашиста со скрученными за спиной руками.

— Обыщите дом на предмет оружия и подрывной литературы! — Командую я бойцам. Те рассыпаются по дому. Через некоторое время слышен женский вскрик. И задушено замолкает. Предатель пытается встать, но я сбиваю его обратно ударом ноги. Не унимается. Придётся дать ему понять. Кто теперь главный. Бью его по почкам. У меня отличные английские ботинки на тройной подошве со стальными вставками в носках. Слышу довольный смех бойцов, затем один из них спускается по лестнице и докладывает:

— Товарищ Штайн. Ничего не нашли. Хорошо спрятал, сволочь.

— А кто там кричал?

— Да вроде жена его. Сейчас ей бойцы текущий момент разъясняют.

— Понятно. Не слишком увлекайтесь разъяснением. У вас полчаса. Пока я с этим гадом разберусь. Как кто первый освободится, пусть разожжёт огонь в камине. Видно этот гад из закоренелых. Добровольно ничего не скажет…

Минут через десять, застёгивая на ходу брюки, спускается один из бойцов отряда, Леонид Рабинович. Мы помогли ему бежать с каторги, на которую он угодил по ложному доносу одного фашиста. Он торопливо разжигает камин, ставит калиться кочергу…

Этот гад ничего не сказал. Кричал, стонал. Но ни в чём не признался. Да, он врач. Его отец был крестьянином и скопил денег ему на учёбу. Лечил всех, кого ему приносили и приводили. Ходил по вызовам. Но он же врач, он давал клятву Гиппократа! Он не имеет права отказать в помощи никому! Поймите!.. Я не хочу понимать. Главное, что он помогал фашистам. Это — предательство. Пусть его отец был крестьянином, но он отрёкся от него, предал своё происхождение. Не зря трибунал заочно вынес ему смертный приговор… Пора кончать. Всё равно молчит. Мы быстро составляем протокол допроса. Подписываем его вместе с двумя бойцами. Остальные сгоняют народ на сельскую площадь. В угрюмом молчании толпы мы ведём предателя к месту казни. На площади уже сооружена импровизированная виселица. Честь казнить гада доверена товарищу Хуану Паблесу. Он, правда, подвержен дурным привычкам проклятого капиталистического прошлого, но справится. Товарищ Хуан делает глоток вина и отставив бутыль надевает мешок на голову фашиста. При этом правда, задевает выбитый глаз, болтающийся на какой-то жилке, и тот вскрикивает. Толпа начинает гудеть. Мне это не нравится. Я залезаю на грузовик и обращаюсь с короткой речью: