Наследник Громовержца - Авраменко Олег Евгеньевич. Страница 3

— Если бы кто-то хотел моей смерти, — с сомнением заметил я, — он натравил бы на меня сразу двух или даже трёх тварей.

— Спорный аргумент. Вот скажи: как бы ты поступил в случае нападения нескольких церберов?

— Ну… наверное, вызвал бы подмогу, — честно признался я. — Скорее всего, отца.

— То-то и оно. А Дионис, будучи адептом Источника, явился бы по твоему зову незамедлительно. Он без труда разобрался бы и с десятком церберов. Но противник был один, и ты не стал обращаться за помощью, целиком полагаясь на собственные силы. Ведь я прав?

— Да, — сказал я. — Так и было.

— Подобная самонадеянность могла сыграть с тобой злую шутку. Колдун твоего уровня сильнее цербера-одиночки, но не настолько, чтобы исход поединка был предрешён наперёд. Как раз на этом и строил свой расчёт твой противник, — подытожил Хранитель Хаоса. — Ну, а теперь мне пора уходить. Само моё пребывание в Экваториальных мирах уже является формальным нарушением мирного договора с колдовскими Домами. Так что лучше здесь не задерживаться.

— Спасибо за помощь, Мирддин, — сказала Фиона.

— Всегда рад услужить потомкам моего дражайшего кузена. — Он бросил быстрый взгляд на мёртвую тварь. — А цербера, если не возражаете, я заберу с собой и похороню в Хаосе.

— Забирай, — ответил я. — Нам он больше не нужен.

Туша медленно поднялась над землёй.

— Удачи тебе, Феб, — сказал Хранитель. — Передавай от меня привет своей матери Пенелопе. Скажи ей, что с момента её последнего посещения Хаоса я значительно расширил Чертоги и добавил новые фрески. В любое время она может прийти и оценить их. Мне весьма небезразлично её авторитетное мнение.

— Обязательно передам, — пообещал я.

Хранитель кивнул Фионе:

— До встречи, дочь Эрика. — И в следующий миг исчез вместе с тварью.

Фиона повернулась ко мне:

— Зря ты отдал цербера. Я собиралась дополнительно изучить его.

— И пригласила бы ещё кого-нибудь, — жёстко отрезал я. — А с меня хватит и Хранителя Хаоса.

— Но разве я неправильно поступила? Разве Мирддин не помог нам? А насчёт того, что он кому-то расскажет, не беспокойся, он будет молчать.

— Дело не в том, будет он молчать или не будет, помог он нам или нет, — произнёс я укоризненно. — Главное, что ты позвала его, не спросив моего согласия. Так нельзя, Фи, это неправильно. Ты обманула меня, сказала, что хочешь осмотреть место нападения, а сама…

— Я там всё осмотрела, но ничего существенного не нашла. Никаких признаков присутствия Ричи или кого-нибудь другого, кроме тебя и цербера. Тогда у меня и возникла идея обратиться за помощью к Мирддину.

— Надо было сначала посоветоваться со мной.

— Да, ты прав, — уступила Фиона, прекращая наш спор. — Извини.

— Ладно, замнём, — сказал я. — После драки кулаками не машут.

Мы вернулись в дом и прошли на кухню. Я включил кофеварку и стал нарезать ветчину, а Фиона устроилась за столом, пододвинула к себе пепельницу и закурила.

— Итак, — произнесла она после некоторого молчания, — один вопрос мы прояснили. Цербер напал на тебя не случайно, его кто-то натравил. Может быть, Ричи, а может, и нет.

— Скорее, кто-то другой, — сказал я, поставив на стол две чашки дымящегося кофе и тарелку с нарезанной ветчиной. — Не представляю, чем я мог насолить Ричи… Впрочем, и остальным тоже.

Фиона взяла кофе, не проявив ни малейшего интереса к мясу.

— Перестань скромничать, Феб. У каждого человека, если только он не полный ноль, есть враги — серьёзные и не очень. Думаешь, все Сумеречные довольны тем, что тебя считают наследником Громовержца?

Я с досадой поморщился. Мне страшно не нравилось, когда меня так называли. Особенно — когда называли всерьёз.

— И по-твоему, — скептически осведомился я, — меня хотели убить из зависти?

— Вполне возможно. Зависть — веский мотив для убийства. Но есть и другой — власть. Не исключено, что кто-то из претендентов на жезл понтифика решил устранить тебя как опасного конкурента.

От неожиданности я подавился куском ветчины. А откашлявшись, сказал:

— Ну, это уже слишком, Фи! Что за глупости, в самом деле! Прежде всего, понтификат отца заканчивается только через шестьдесят лет. Впереди ещё уйма времени.

— Да, для нас это много, — согласилась Фиона. — Это вдвое больше, чем мы прожили на свете. Но те, кто старше, привыкли просчитывать свою жизнь на десятилетия вперёд. Для них полвека — не такое отдалённое будущее, и они начинают думать о нём уже сейчас. Тем более, что твой отец не собирается оставаться на второй срок.

— А я не собираюсь становиться его преемником. Ты же знаешь, я не особенно честолюбив.

— Знаю. Но за шестьдесят лет всё может измениться. Ты наберёшься опыта, почувствуешь вкус власти… И не надо возражать, Феб. Я вовсе не настаиваю на этой версии, а просто хочу показать наивность твоего утверждения, что у тебя нет врагов. И насчёт отсутствия мотивов у Ричи ты тоже ошибаешься. Он вполне мог возненавидеть тебя за то, что ты претендуешь на Силу Источника, от которой сам он отлучён.

— На Силу претендую не я один.

— Зато ты номер первый в списке Хозяйки. И между нами, я не сомневаюсь, что именно ты станешь адептом. К тому же остальные кандидаты родом из Авалона, в Экваторе они появляются лишь изредка, и Ричи трудно добраться до них. С какой стороны ни глянь, ты — самая удобная мишень для его мести Источнику.

Я с сомнением покачал головой:

— Все твои версии слишком притянуты за уши.

Фиона остро посмотрела на меня:

— За уши, не за уши, но ведь кто-то же покушался на тебя.

— Да, — вздохнул я, — покушался. И хуже всего, что я понятия не имею, с какой стороны ждать следующего покушения.

2

Далеко внизу клубились тяжёлые грозовые тучи, застилая до самого горизонта Олимпийское предгорье. Там, под плотным облачным покровом, бушевала буря — оглушительно грохотал гром, сверкали тысячи молний, дул шквальный ветер и хлестал горячий ливень. Сумеречная гроза в долине набирала силу.

Как раз по этой причине улицы и площади города Олимпа на вершине одноимённой горы были непривычно малолюдны. Сегодня заканчивались йовиналии — дни Зевса-Юпитера, дни Громовержца, — и ещё вчера почти все горожане заблаговременно спустились в предгорье, надеясь на очередную грозу. Их ожидания полностью оправдались, и буря разразилась точно по расписанию, как это случалось уже одиннадцатый год подряд — в один и тот же день, в один и тот же час, в одном и том же месте.

Но ничего мистического в такой пунктуальности стихии не было. Эта гроза в Олимпийском предгорье, как и все предыдущие, приуроченные к йовиналиям, не была вызвана естественными причинами — её наслал я по распоряжению деда Януса.

Я стоял на вершине мира — на верхней площадке самой высокой башни на высочайшей горе Страны Сумерек — и наблюдал за движением грозового фронта. На мне была плотная тога с тёплой подкладкой, но всё равно я порядочно озяб. И дышать было трудновато: здесь ослабевали чары, которые поддерживали в расположенном на девятикилометровой высоте городе температуру и давление воздуха как на уровне моря.

Моя работа была почти закончена. В течение последних двух часов я сгонял в долину тучи, попутно насыщая их дополнительной влагой, а теперь оставалось только следить за тем, чтобы буря не вышла из-под контроля. Впрочем, этого ещё ни разу не случалось, и я был уверен, что сегодня тоже не случится — ведь не зря же меня называли наследником Громовержца.

Само по себе управление погодой не было каким-то уникальным, присущим лишь мне даром. Вызвать грозу под силу любому мало-мальски умелому колдуну, однако масштабное вмешательство в природные процессы всегда чревато непредсказуемыми и крайне неприятными осложнениями. Как правило, это приводило к серьёзному нарушению атмосферного баланса, который ещё многие дни, а то и целые месяцы, давал о себе знать всевозможными стихийными бедствиями.

Однако мне каким-то непостижимым образом удавалось нейтрализовать все негативные последствия своего воздействия на окружающую среду. Я сам не понимал, как это получается; просто всегда интуитивно знал, чтo нужно делать, и ещё ни разу не ошибался. В истории известно лишь несколько человек, обладавших такой способностью: Тор, Адад, Лей-Гун, Индра, Перун и, конечно, Зевс — тот самый Громовержец, чьим наследником меня считали, правнук Януса и первый понтифик Олимпа, правивший городом восемь тысяч лет назад. Должен сказать, что я чувствовал себя весьма неуютно в такой блестящей компании выдающихся предшественников, которым во многих мирах поклонялись как богам.