Ожидание (три повести об одном и том же) - Погодин Радий Петрович. Страница 14

Кошка полезла с Нинкиных рук на диван.

– У неё есть котята? – спросил Васька.

– Нету, она кусачая. У кусачих кошек котят не бывает… Её курортники летошним годом у нас оставили. Она ихнюю тётю царапала. Как увидит, так и царапает. Совсем была дурочка.

Ваське не хотелось вставать. Ему хотелось поговорить с Нинкой.

– Не знаешь, скоро дядя приедет?

– Ни-и… – помотала головой Нинка. – Чего ж скоро-то. Он там флотилию получает. Сколько добра погрузить нужно: и снасти, и бочки, и соль, и продукты для плавания, и всякого другого запаса. Пригонят сюда корабли, наберут команды и в Африку побегут за тунцом. И мой батька побежит. И капитан Кузнец. – Нинка уставилась в текучее небо, в темнеющую глубину. – Мужики, они ж не сидят дома. Они же ж морем заговорённые. – Она вздохнула вдруг, прижала кошку к себе. – У нас тут все морем заговорённые… Идёмте борща кушать. Остыл, поди.

Отяжелев от борща, Васька пошёл в город. Город за зиму не изменился, лишь на главной улице вырос ещё один каменный дом – клуб рыбзавода.

На улицах свободно шумели люди. Парни гордились перед девчатами – нарядные, в твёрдых мичманках. Старухи шли под деревьями – тёмные, в белых платках. Старики курили возле своих калиток – костлявые, грубошёрстные. От девчат распространялся в воздухе запах духов. От парней сигаретами пахнет, дешёвым вином. От старух тянет кухней. У стариков самый крепкий дух – смолистый, махорочный, злой. Добродушно посматривают старики. И от всех им почтенье.

Вдоль улиц гулял сладкий ветер. Он приникал в садах к завязям и цветам, как старательный шмель, напитывался нектаром и, охмелевший, толкался по городу.

В тёмных окнах школы отражается небо. Кажется, что не окна это совсем, а сквозные дыры. Только два окна в первом этаже освещённые. Кто-то играет там на рояле, наверно, Сонета.

Васька уцепился руками за выступ стены, стал на цоколь и, подтянувшись, взобрался на подоконник. В пустом классе за роялем сидела Варька. Коса у неё стала ещё толще – в руку не заберёшь. Варька играла, закусив губу.

– Не получал ещё? – сказала она, увидев Ваську. – Тогда проваливай колобком. Зритель нашёлся.

– Позлись, позлись, я послушаю, – ответил ей Васька. – Ведь целую зиму не виделись.

Варька встала.

– И до чего же люди говорить любят. – Подошла и резко захлопнула окно.

Васька упал на землю.

– Не ушиблись? – услышал он тихий вопрос.

На дороге стояла Нинка.

– Не знаете, почему Варьку Сонетой зовут? – спросила она. В её голосе были неодобрение и зависть. – И ещё Скарпеной – такая рыба у нас ядовитая. – Нинка пошла вперёд, потряхивая косичкой. – Бабка у Сонеты – ведьма. – Нинка остановилась, посмотрела на Ваську как старшая. – Вы не вздумайте в Варьку влюбиться. Она же ж и не заметит.

Васька взял Нинку за плечи.

– Беги домой. Я на элеватор схожу…

Нинка отошла чуть. Глянула на него исподлобья.

– Влюбились?

– Да иди ты, – сказал Васька.

Нинка прыгнула через канаву. Васька смотрел, как пляшет и тает в сумерках её светлое платье.

Он вышел к лиману. Из темноты от буёв бегут разноцветные тропки. Волна дробит их, выносит на берег искрящимся щебнем. Темно.

У деревянного пирса толпятся холодные катера, дубки и фелюги. На рейде колышутся рефрижератор, танкер, самоходная баржа. Отражения сигнальных огней тонут в лимане. Кажется, будто стоят корабли на светящихся тонких столбах, жёлтых, зелёных и красных…

ВСТРЕТИЛИСЬ МАМА И ПАПА

Славкин отец, Александр Степанович, появился в своей семье вечером. Мама встретила его в большой комнате, которую бабка Мария называет залой. Мама оделась в новое платье. Помада на её губах бледно-лиловая, с восковым блеском. Глаза скошены к вискам подрисовкой. Причёсана мама, словно собралась в театр. Своим видом мама хочет внушить отцу, что она не намерена отказываться от своих привычек. Пусть увидит отец, как странно выглядит она в этом доме, в этом городе, потому что и дом этот и город не для неё.

Вместо приветствия, мама сказала:

– Ну?

– Рад тебя видеть, – сказал отец.

– Почему ты не встретил нас?

– Я не знал.

– Я тебе дала телеграмму на твой домашний адрес.

Лицо у отца затвердело.

– Я просил писать на работу.

Они стояли один против другого.

– У всех порядочных умных людей должен быть дом и домашний адрес. Я никогда, слышишь, никогда не буду писать тебе на работу!

– К сожалению, дома я редко бываю. Дел много, – спокойно сказал отец.

Славка подумал: «Стоило ехать в такую даль, чтобы ругаться по пустякам?»

Он забился в угол дивана, чтобы стать маленьким и незаметным.

– Ты не хочешь сопротивляться слепой судьбе, – говорила мама скорее задумчиво, чем сердито. – Ты не хочешь противопоставить ей свою волю. Это бесхребетный эгоцентризм… Тебе, в конце концов, глубоко наплевать на меня и ребёнка.

Отец стоял против большой иконы, заложив руки за спину.

– Интересная штука, – сказал он. – Старая.

– Я, кажется, с тобой разговариваю? – крикнула мама.

– Это только кажется, – ответил отец. – По-моему, ты разговариваешь сама с собой. Когда разговаривают с другими, стараются говорить понятно…

– Так… – Мама вспыхнула и заходила по комнате. Она закурила московскую сигарету с фильтром.

– Ты очень похож на лошадь, – снова заговорила она. – Куда тебя гонят, туда ты и идёшь…

Отец усмехнулся.

– Угадала. Кстати, мне по душе эта дорога, по которой меня гонят… И этот воз, который мне приходится тащить.

– Славка, выйди вон! – сказала мама.

– Ма… – начал было Славка, но мама круто повернулась к нему и, вскинув руку, как полководец, произнесла властно:

– Выйди. Это тебя не касается.

«Как не касается?» – подумал Славка.

Мама очень часто говорит: «Это тебя не касается». После таких слов Славке всегда одиноко. Хочется умереть или заболеть серьёзной болезнью. Тогда мама станет другой. Тогда все станут другими.

Славка вышел в коридор. Он стоял в темноте. Он не хотел слушать, о чём говорит мама с отцом. Но она говорила громко:

– Где мы будем жить?

– В комнате на элеваторе. Квартиру дадут через месяца два… Комната вполне… Квадратная…

– Жить чёрт знает где! Жить чёрт знает как!.. И даже без какой-нибудь маломальской мечты… Ты построишь пять элеваторов, десять, пятнадцать. Ну, а дальше.

Отец промолчал.

– А люди вокруг мечтают, стремятся.

– Мечтатели, – проворчал отец.

– Да, мечтатели! Я понимаю, если бы ты строил ракеты, решал бы проблемы термоядерной энергетики. А ты… Ты амбары строишь!

Отец молчал. Мама тоже замолчала, только дышала громко и возмущенно. Славка знал, что она курит сейчас свои сигареты, глубоко и часто затягивается. Мама щурится и смотрит в потолок.

– Ты элементарен и узок, – наконец сказала она. – Славка, поди сюда! Собирайся. Едем в Москву.

Отец пошёл в кухню. Славка проводил его взглядом. Лицо у отца было упрямо-спокойным.

– Зачем собираться? – пробормотал Славка.

– Я сказала, едем в Москву…

– Мы ведь и не распаковывались…

Мама как будто опомнилась.

– Да, – сказала она. – Тем лучше. Сейчас и отправимся, не будем терять времени.

В комнату вошла бабка Мария.

– Чаю пить будете?

Мама сказала:

– Нет, нет. Мы сейчас едем.

– Куда? – бабка покачала головой. – Самолёт улетел. Только завтра если. А завтра самолётом не надо. Завтра теплоход придет до Одессы, «Белинский» называется.

– Славка! – крикнул из кухни отец.

Славка бросился в кухню.

Отец и старик Власенко сидели за столом. Старик прихлёбывал чай. Отец подбрасывал чайную ложку.

– Жена молодая, – рассказывал о своём старик. – Не способная к рыбацкой жизни. Я ушёл рыбалить. Три дня пропадал. Приехал: «Чего, жена, наварила?» – «Да вот, супчик». Я поел. Поехал рыбалить. Дней через десять приехал: «Чего, жена, наварила?» – «Да вот, супчик». Я как хватил тот супчик об угол. С тех пор она всегда мне борщи готовила. Потому, от борща в рыбаке сила и ещё от щербы, от ухи, значит…