72 метра - Покровский Александр Михайлович. Страница 67
КОНСПЕКТ
Все! Попался-таки! Мой конспект попался на глаза заму. Я увлекся и не успел его спрятать. Зам вошел, взял его в руки и прочитал название — красное, красивое, в завитушках:
«"Падение Порт-Артура», В. И. Ленин, ПСС, т…, стр…»
Под ним почерком совершенно безобразным шло: «Он упал и загремел в тазу…»
Зам посмотрел на меня и опять в конспект
«Голос: И хорошо, что упал, а то б туда служить посылали».
— Это что? — спросил зам. — Конспект?
— Конспект, — отважно ответил я. Отчаяние придало мне силы, и какое-то время мне даже было жаль зама.
Он тем временем снова углубился в изучение текста: «Ночь плывет. Смоляная. Черная. Три барышни с фиолетовыми губами. Кокаиновое безумство. Лиловые китайцы. Погосы-кокосы. Сотня расплавленных лиц громоздится до купола. Распушенная пуповина. И зубами за нее! И зубами! Красные протуберанцы. Ложатся. Синие катаклизмы. Встают. Болван! Не надо читать. Надо чувствовать. Брюшиной. Стихи: Ландыш. Рифма — Гадыш. Неба нет. Вместо него серая портянка. И жуешь ее, и жуешь! „Кого? Портянку?“ — „Это уж кто как понимает"“.
— Александр Михайлович, что это?
Видите ли, весь фокус в том, что у меня два конспекта в тетрадях совершенно одинакового цвета. В одной я пишу настоящий конепект первоисточников, а в другой — свои мысли и всякую белиберду из прочитанного и храню все это вместе с секретными документами, потому что у нас же свои мысли просто так не сохранить: обязательно через плечо влезет чья-нибудь рожа. Поэтому над мыслями я писал наиболее удачные заголовки работ классиков марксизма. Писал крупно и красиво. Влезет кто-нибудь: «Что пишешь?» — и ударит ему в глаза красный заголовок, после чего он морщится и гаснет. А с замом осечка произошла: сунулся и вчитался. Просто непруха какая-то!
— Что-о де-лать! — по складам прочитал зам осевшим голосом. — Полное собрание сочинений… так… что делать…
«И встал! И тут во всей своей безобразной наготе встал вопрос: что делать? Потом он взял и сел».
«Ради Бога! Ради Бога, не надо ничего делать! Ради Бога! Сидите тихо и не шевелитесь…»
«Что-то тупое и наглое глядело из каждой строчки этого коллективного труда…»
«Члены моего кружка — кружки моего члена».
«Кавказ: „Слушай-а! Па иному пути пайдем! Не нада нам этой парнаграфии — „Горе от ума“, „Ревизор“, Гоголи-моголи!“
«— Ах, не могу я, Рюрик Львович, ах, не могу…»
«-Увы вам, Агнесса Сидоровна…»
Я закатил глаза и приготовился к худшему, а зам тем временем читал, все убыстряясь:
«Материализм и эмпириокритицизм».
«Тысячи вспугнутых ослов простирались за горизонты. Произошло массовое отпадение верующих. Множество их лежало там и сям в самых непотребных позах. Остальные были ввергнуты в блуд и паскудство. Сучизм процветал. И повинны в том были сами попы, дискредитировавшие в лоск не только себя, но и свет истинной веры. Мрак сочился. Тени неслись. Мерзость липла. Пора! Мама, роди меня обратно».
«Великий почин».
«Панданусы стояли колючей стеной. Цвели агавы. Царица ночи распустила повсюду свои мясистые, сахарные лепестки. Удушливо пахли рододендроны и орхидеи. Свисали розалии. Кричали тапиры. Тарахтели коростели. Кряхтели обезьяны-носачи. Со стороны неторопливо несло амброзией. Жаба, скрипя сердцем, наползала на жабу. Наползала и брякала, наползала и брякала. Рай да и только. Ну как в таких условиях, я вас спрашиваю, схватить на себя бревно и потащить его неведомо куда? Совершенно невозможно даже помыслить, чтобы схватить…»
Дальше сдавленный зам лихорадочно выхватывал из-под заголовков только первые строчки.
«Три источника — три составные части марксизма».
«Только не надо трогать могилы…»
«Карл Маркс».
«Он открыл свой рот и отшатнулся и весь вспыхнул в луче!.. Нет. Нет слов для описания черного бюста этого чудовища, поставленного перед Думой в обрамлении арки. Сын погибели. Отец мрака. Брат отца сына безумства. Изы— и! Антрациты! Помоечные блики ложатся. Пляшут гиганты!»
«Кто такие „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов».
«— Приветливо запахло шашлыком.
— Это жареным запахло.
— Вы ошибаетесь. Пахнет шашлыком. Шашлык обладает огромной притягательной силой».
«Очередные задачи советской власти».
«Умоляю! Только не это! Что угодно, но только не это! Только не трепет новой жизни.
— Гесь! — крикнул кучер во сне. — Сарынь на кичку! — и лошади в струпяных пятнах понесли, и полторы версты голова мертвеца колотилась о ступени.
Приехали! Поле чудес в Стране Дураков. Выбирай себе любую лунку, садись и кидай в нее золотой. Наутро вырастет дерево, и на нем будет полным-полно золотых для Папы Карло. Просто полно.
Сто миллионов буратин! Столько же миллионов папа карл!»
«Как нам реорганизовать Рабкрин».
«А-На-Хе-Ра?! И так полная жопа амариллисов! Робеспьеры! Ну, решительно все Робеспьеры!»
«Все на борьбу с Деникиным!»
«Увесистый мой! Ну, зачем нам такой примитив. Не будем падать от него на спину вверх ножками».
«О соцсоревновании».
«— Вип-рос-са-лий!!! Шампанского сюда! Я буду мочить в нем свою печаль.
— Звезда души моей, временно не ложьте грудь ко мне в тарелку, я в ней мясо режу».
Хлоп! Это зам захлопнул мой конспект, тяжело дыша. Тут же потянуло гнилью. Кошмар, что было после. Но все вскоре обошлось. Все мои замы рано или поздно приходили к мысли, что я слегка не в себе.