Бегемот - Покровский Александр Михайлович. Страница 24
Вот!
Скажу вам откровенно: военнослужащий устроен так, что на него нужно орать.
Только тогда он ощущает себя человеком, способным к немедленному воспроизводству.
Лицо у тебя должно быть веселое в тот момент, когда ты порешь всю эту чушь лимонную, а голос — о голосе особый разговор, к нему особое наше почтение — у тебя должен звучать бодро, смачно, самоутверждающе, потому что военнослужащий, как и всякий другой кобель, в основном помещен в голосе.
Ты орешь на него, и он, вначале испугавшись, вдруг с какого-то момента начинает замечать, что это ты шутишь так по-дурацки, и в это мгновенье он понимает, что, в общем-то, ты к нему замечательно относишься, что ты его любишь, в конце-то концов, и он, если он к тому же твой подчиненный, начинает тоже тебя отчаянно любить.
Так устроен мир.
И не нам, военным, его менять.
И пусть даже Бегемот теперь в запасе.
Но рефлексы-то у него остались.
Тем и воспользуемся.
И вы, граждане, тоже пользуйтесь своими рефлексами, если они у вас остались.
Это помогает жить.
А все-таки жаль, что я не стал поэтом, таким, как Лев Николаевич Толстой, например (потому что он прежде всего поэт, я считаю; у него в прозе есть скрытые рифмы). Я бы тогда тоже писал дневники:
План на завтра:
встать в четыре утра, наблюдать зарю,
скакать на коне,
не говорить чепухи,
дать Степану пятиалтынный.
Итоги за день:
встал пополудни,
полчаса давил прыщи,
потом нес какую-то околесицу, в результате чего:
дал Степану в морду.
А потом эти дневники изучали бы пристально и писали б диссертации о степени реализации моего подлинного чувства.