Воины преисподней - Авраменко Олег Евгеньевич. Страница 4

– Запомни, неразумный: никакой я не хан, а великий князь, и имя моё Василь, а не Булугай. Пусть это будет выбито на твоих подошвах и пусть отпечатается на земле, по которой будут ступать твои презренные ноги. А также запомни, что урусам требуются не головы кипчаков, а их руки и спины. И если кипчаки не хотят, чтобы ненавистные татары нарезали из этих спин кожаных ремней, тебе придётся дать урусам то, что они просят. А если ты думаешь иначе, твою пустую башку следует снести с плеч, она там всё равно не нужна. И пусть лучше это сделаю я, князь Василь, твой законный владыка, чем чужак-татарин. Может быть, в этом случае другие кипчаки образумятся и перестанут донимать меня глупыми просьбами.

Василь Шугракович подумал также, что кипчаки когда-нибудь дождутся подходящего момента, сбросят иго урусов, разорят их жилища, ограбят их и продадут в рабство в восточные страны, а табуны коней присоединят к своим табунам. Но вслух всего этого, понятное дело, не сказал, а лишь процедил сквозь зубы:

– Убирайся вон. Следующего сюда.

Прихрамывая, ходатай поплёлся к выходу. Придворные провожали его довольными взглядами, радуясь тому, что великий князь отыгрывается не на них.

Вслед за тем в зал вошёл другой ходатай. Как и первый, он прополз от порога к трону, облобызал княжеские сапоги и принялся излагать не менее неприятную просьбу.

На сей раз речь шла о поставке урусам коней. Это дело тоже было связано с именем урусского короля, однако Василь Шугракович был далеко не глуп и прекрасно понимал, что именно здесь король выступает лишь прикрытием. Действительным же организатором очередного «сумасбродства» является королевский воевода Давид, человек весьма загадочный и, возможно, куда более могущественный и опасный, нежели сам король Данила.

Про воеводу Давида поговаривали, что он колдун, каких свет не видывал. Даже последнему несмышлёнышу было ясно, что именно он со своим дружком Андреем обрушил на днепровский лёд лавину молний и потопил половину несметного татарского войска, а предводителя татар, ненавистного хана Бату, захватил в плен и приволок за волосы к Даниле Романовичу. Правда и то, что был Давид искуснейшим воином и знатным полководцем. Василь Шугракович не раз встречался с королевским воеводой, видел его и в дворцовых покоях Данилы Романовича, и на поле брани…

И вот тут князь просто отказывался понимать, что происходит! Не потому, что Давид орудовал каким-то уж слишком узким и лёгким мечом, но тем не менее умудрялся выстаивать в одиночку против двух, трёх, а то и пяти человек. Не потому, что он легко обходился без щита, предпочитал стрелять не из лука, а из какой-то самодельной штуковины, которую называл арбалетом и заряжал сразу двумя короткими тяжёлыми стрелами. И не потому даже, что он, как болтали злые языки, мог выпускать стрелы просто из рукава кафтана без всякого оружия. В конце концов, великому колдуну так и надлежит поступать.

Однако воевода пошёл гораздо дальше и выдумал уже совершеннейшую чепуху. Вместе с поселенцами-урусами и «чёрными клобуками» сюда, в Западный Кипчак, превращённый в Таврийское княжество, пришли люди, единственным ремеслом которых была война. Эти четыре тысячи человек рассредоточились по четырём поселениям и стали настоящей обузой для князя Василя и его подданных. Они были натуральными дармоедами, ибо вообще ничем дельным не занимались, зато дни напролёт упражнялись в ратном искусстве, устраивали учебные поединки на мечах, на копьях, на топорах и на палицах, гоняли по степи на конях, ели, пили да спали. И уж они-то не признавали над собой иного начальника, кроме воеводы Давида и короля Данилы. А великий князь Василь Шугракович был для них всё равно что воробей для стада овец – чирикать может, сколько душе угодно, но внимания на него никто не обращает.

Нет, по большому счёту абсолютно ясно, что эти ратники понадобились урусскому королю, дабы держать в узде кипчаков. Когда под боком пребывает четыре тысячи отборных воинов, любителям пограбить землепашцев волей-неволей приходится сдерживать инстинкты. Но если бы эти лодыри в промежутках между учебными поединками делали хоть что-то полезное! Например, пасли лошадей или строили своему королю дурацкий порт в устье Днепра. Так нет же! Изволь кормить четыре тысячи бездельников да ещё отправляй урусам крепких мужчин на строительство. Да коней самых лучших подавай ратникам…

Вот именно! С наступлением зимы кипчаки угнали табуны на юго-восточные пастбища, оставив здесь самую малость. А урусские дармоеды, видать, загоняли своих лошадей до полусмерти и требуют теперь свежих. Что тут будешь делать?!

И что делать с ходатаем? Нельзя сказать, что он так уж не прав. Конечно, он смиренно валяется на брюхе и подобострастно целует сапоги своему повелителю. Но тем не менее, смеет обращаться с просьбой, которую Василь Шугракович выполнить не в силах! Знает ведь, мерзкая тварь, что не может великий князь Таврийский противиться королю и не станет этого делать. Неужели таким вот образом наглец издевается над его очевидным бессилием?! Мол, что ты за князь, что за глава вольнолюбивых сынов степи, если покорно отдаёшь землепашцам-урусам всё, что они потребуют! А ну, что он там болбочет?..

– …и посадили в поруб, – жаловался ходатай.

– Кого посадили? – с деланным любопытством переспросил Василь Шугракович.

Ходатай вкратце повторил то, о чём только что рассказывал: как какой-то кипчак увёл у бездельничающих ратников приглянувшуюся кобылу, как его изловили и посадили на неделю в специальный домик, который назывался порубом. Для вольнолюбивых степовиков это было страшное наказание. Многие с радостью вытерпели бы хоть полсотни, хоть сотню ударов палкой, лишь бы не подвергаться заключению в порубе.

Рассказ на первый взгляд был безобиден, но князь Василь воспринял его чрезвычайно болезненно. В словах ходатая ему почудился намёк на второй этаж его дворца… Да как он смеет?!

Василь Шугракович медленно встал. Ходатай отпрянул, смекнув, что сейчас последует наказание. Сообразил это и палач, первым бросившийся к новой жертве. Мысленно отметив его догадливость и расторопность, великий князь обратился к трепещущему ходатаю хриплым от еле сдерживаемого гнева голосом:

– Так ты что же, решаешься просить за неуклюжего болвана, не сумевшего ускользнуть от урусов? Хочешь, чтобы я взялся защитить его и тем самым поссорился с королём Данилой?! Попался урусам, так пусть сидит в порубе хоть до самой смерти! И ты у меня посидишь.

Поняв, что ему угрожает, ходатай дико закричал. Но палач и ещё трое придворных навалились на несчастного и, едва дождавшись княжеского приказания: «В темницу его», – схватили и выволокли из зала, чтобы запереть во втором этаже дворца.

Да, урусский поруб – страшная штука. Максимум, на что хватало фантазии у кипчаков прежде – это бросить связанного пленника в яму. Но в яме хоть небо над головой видно, а в порубе лишь крохотное окошко, забитое железными прутьями, на небо ни капли не похожее. Если там долго сидеть, то, пожалуй, можно сойти с ума.

Зато в комнатах на втором этаже дворца Таврийского князя даже окон не было! Урусы изобрели поруб, но не смогли додуматься до темницы, где не различаешь времени, поскольку незаметна смена дня и ночи. А Василь Шугракович додумался! И страшно гордился собственной находчивостью.

Полная темнота многократно усиливала эффект заключения, тем более что на ночь дворец оставался совершенно пустым, и если запертый во втором этаже начинал вдобавок кричать, ему делалось жутко вдвойне. Уже на следующий день он готов был ползать на животе перед великим, грозным и ужасным князем и умолять его о единственной милости: заменить заточение в тёмной комнате на любое количество ударов палкой по пяткам. Что обыкновенно и было исполняемо, ибо Василь Шугракович был не только строг и справедлив с подданными, но также чрезмерно мягкосердечен. Нет, извергом его никак не назовёшь! А провинившийся получал своё сполна и уползал с великокняжеского двора на четвереньках, славя милосердие своего повелителя.