«...Расстрелять!» - Покровский Александр Михайлович. Страница 69

– Серега, ты дышишь?

– Дышу.

Господи, какой воздух! Вот так бы и простоял всю жизнь. Если б вы знали, как хорошо дышится после боевого траления! Часов восемь походишь с тралом, и совсем по-другому жизнь кушается. Особенно если тралишь боевые мины: идешь и каждую секунду ждешь, что она под тобой рванет. Пальцы потом стакан не держат.

– Серега, мы себя как чувствуем?

– Отлично!..

– Ах, ночь, ночь…

– Ва-а-а!!! Господи, что это?!

– Серега, что это?

– А черт его знает…

– Ва-а-а!!!

Крик. Потрясающий крик. И даже не крик, а вой какой-то!

Воют справа по борту. Это точно. Звук сначала печальный, грудной, но заканчивается он таким звериным ревом, что просто мороз по коже. Лично я протрезвел в момент. Серега тоже.

– Может это сирену включили где-нибудь? – спросил я у Сереги шепотом.

– Нет, – говорит мне Серега, и я чувствую, что дрожь его пробирает, – нет. Так воет только живое существо. Я знаю, кто это.

– Кто?..

– Так воет собака Баскервилей, когда идет по следу своей жертвы…

– Иди ты.

В ту ночь мы спали плохо. Вой повторялся еще раз десять, и с каждым разом он становился все ужасней. Шел он от воды, пробирал до костей, и вахтенные в ту ночь теряли сознание.

Утром все выяснилось. Выл доктор у соседей. Он нажрался до чертиков, а потом высунулся в иллюминатор и завыл с тоски.

Личность в запасе

Если ваш глаз чем-нибудь раздражен, положите его на капитана первого ранга Платонова. На нем глаз отдыхает. Маленький, смирненький старичок в очках; выражение лица детское, шаловливое, с лукавинкой, особенно если он сидит в садике и читает центральные газеты. Ни за что не скажешь, что это легендарный подводник, командир, известный всему свету своими лихими маневрами, нестандартными решениями и ошеломительными выходками на берегу.

Как-то на курорте он подумал-подумал, напился крепенько и начал купаться Аполлоном, раздевшись до него, до Аполлона, прямо на пляже. Его тогда схватили-скрутили, ручонки за спину, дали по затылку и отвезли прямо в комендатуру, из которой он бежал, выломав доску в туалете. Но так он пил, конечно, очень редко.

Однажды на учении его лодка всплыла в крейсерское положение, и над ее ракетной палубой тут же завис вертолет непонятной национальности. Не так уж часто над подводниками зависают вертолеты, чтоб в них что-то понимать.

– Штатники, наверное, – решил Платонов, – а может, англичане. Это их «сикинг», скорее всего.

Потом он услал всех вниз, а сам залез на рубку, снял штаны и, нагнувшись, показал мировому империализму свой голубой зад. Обхватив ягодицы, он там еще несколько раз наклонился, энергично, на разрыв, чтоб познакомить заокеанских коллег со своими уникальными внутренностями.

Пока он так старался, с вертолета донеслось усталым голосом командующего Северным флотом:

– Пла-то-нов! Пла-то-нов! Наденьте штаны! А за незнание отечественной военной техники ставлю два балла. Сдадите зачет по тактике лично мне.

– Товарищ командующий, – спросила как-то эта легендарная личность на инструктаже перед автономкой, – а как вести себя при получении сигнала бедствия от иностранного судна?

– Пошлешь их подальше, ясно? – сказал командующий.

– Ясно, есть! – сказал Платонов. Он как в воду глядел. В конце автономки, на переходе в базу, при всплытии на сеанс связи поймали «SOS»; норвежский сухогруз тонет, на судне пожар, поступает вода.

Лодка всплыла, подошла к сухогрузу, с нее прыгнула аварийная партия. Потушили пожар, запустили машину, заткнули им дырки, снабдили топливом – и привет.

По приходе в базу он доложил по команде.

– А-а-а!!! – заорало начальство. – Боевая задача! Скрытность плавания! Два балла! – и подготовило документы об увольнении его в запас.

А норвежские моряки, зная, что у нас к чему, по своим каналам обратились и попросили наградить командира «К-420» капитана первого ранга Платонова за оказанную помощь.

– А мы его уже наградили, – ответили наши официальные органы.

– Награжден, награжден, – успокоили атташе.

– Ну, тогда пришлите нам письменное подтверждение, что вы его наградили, а мы у него потом возьмем интервью, – не унимались норвежцы.

Дело принимало международный оборот. Пришлось оставить его в рядах: влепили ему выговор и тут же наградили каким-то орденом.

Норвежцы не успокоились до тех пор, пока и из своего правительства не выколотили для него еще и норвежский орден.

Отдыхая после этого в Хосте и принимая первую в своей жизни сероводородную ванну, Платонов вдруг с удивлением приятно обнаружил, что его здоровьем интересуются: подошел мужик в халате, пощупал пульс и спросил о самочувствии.

После ухода медперсонала Платонов встал, выбрался из ванны, надел на себя белый халат, висевший тут же на гвоздике, и в таком виде (халат до пола) с серьезной рожей обошел все кабины и у всех женщин проверил пульс и спросил о самочувствии. Тетки были удивлены и растроганы такой частой посещаемостью медперсонала.

Жена командующего очнулась первой: где-то она уже видела этого гномика; а когда они встретились в столовой, то Платонова уже ничто не могло спасти от увольнения в запас.

Без опозданий

Жена от Сереги Кремова ушла тогда, когда обнаружила в нем склонность с алкоголизму.

С этой минуты он напивался после службы каждый день. А чтоб на службу не опаздывать, он приходил в состоянии «насосавшись» в тот дом, где жил командир его боевой части Толик Толстых, поднимался на третий этаж и ложился перед дверью своего командира на половичок. Прямо в шинели, застегнутой на все пуговицы, и в шапке, натянутой на уши.

Каждое утро командир боевой части капитан второго ранга незабвенный Толик Толстых выходил из дверей и спотыкался о своего подчиненного: тот принципиально спал на пороге, лежа на спине строго горизонтально.

Толик спотыкался, обнаруживал Серегу и разражался речью следующего содержания:

– Ах ты кукла бесхозная, муфлон драный, титька кислая, гниль подкильная! Ах ты!..

Потом Толик Толстых очень долго желал Сереге, чтоб его схватило, скрутило и чтоб так трахнуло, так трахнуло обо что-нибудь краеугольное, чтоб он, Толик, сразу же отмучился. Заканчивал он всегда так:

– Ну ничего, ничего! Я тебе сейчас клизму сделаю. Профилактическую. Ведро глицерина с патефонными иголками. Ты у меня послужишь… Отечеству!..

Потом он всегда поднимал Серегу, взваливал его на плечо и тащил на лодку.

Так что за десять лет их совместного проживания Серега так ни разу на службу и не опоздал.

Служба

Чем занимается помощник оперативной бригады ОВРа Кронштадского водного района, если он уже два года как лейтенант, в меру нагл и зовут его Шура Бурденко? Конечно же, он занимается службой.

У Шуры рожа нахальная и любую фразу он начинает так: «Вот когда мы управляли тральщиком…»; а если требуется на ком-нибудь окончательно поставить точку, то следует: «Ну-ка, перестрой-ка мне строй уступа вправо в строй обратного клина».

По телефону он представляется: «Оперативный!»

А где при этом сам оперативный? При Шуре, который, стоя помощником, по молодости не спит вообще, оперативному дежурному делать нечего. Он либо смотрит телевизор, либо «харю давит», либо жрет, либо гадит с упоением.

Всем в этом мире правит помощник. Все на нем. Тайн в службе для Шуры не существует. Семена романтики в душе его уже взошли чирьяками, а зад с определенных пор стремительно обрастает ракушками.

Звонок. Звонит оперативный базы. Шура берет трубку и представляется:

– Оперативный!

– Так! Какой у вас дежурный тральщик?

– МТ-785.

– А поменьше есть?

– Есть, рейдовый, «Корунд».

– Значит так, со стенда кабельного размагничивания буй сорвало, отнесло его к Кроншлоту и бьет о стенку. Разбудил полгорода. Пошлите туда это корыто, пусть его назад отволокут.