Небо войны - Покрышкин Александр Иванович. Страница 8

— Это дело государственное, — рассуждали некоторые. — Новые самолеты держали в секрете!

— Ничего себе «в секрете»! — слышались в ответ возражения.

— СУ-2 стоят в Котовске, совсем рядом, их каждый день все базарные бабы видели. Разве это правильно, если с самолетами своей дивизии знакомишься только в воздухе?

— Просто командованию некогда было возиться с нами, оно расследовало «злодеяние» Фигичева.

— Все высказались? — громко спросил Виктор Петрович и поднял руку, чтобы успокоить людей. — Теперь мне разрешите сказать пару слов.

Командир полка говорил спокойно, но резко, не щадя никого. Особенно досталось начальнику штаба за сигнал вылета по тревоге. И меня он заставил несколько раз покраснеть.

Затем Иванов повел речь о том хорошем, что случилось за минувший день. Мы узнали, что младший лейтенант Миронов сбил в районе Бельцев немецкого разведчика «хеншель-126». Капитан Атрашкевич там же свалил командира вражеской авиагруппы, награжденного Железным крестом. Капитан Морозов таранил над Кишиневом фашистского истребителя, а сам остался невредимым… Капитан Карманов во время налетов на Кишинев сбил три неприятельских самолета. В общей сложности мы уничтожили за день более десяти самолетов противника.

После этого сообщения на душе стало немного легче. Значит, мы все-таки можем противостоять хваленым немецким асам. А завтра будем еще умнее. С этим настроением хотелось скорее забраться в кузов старенькой полуторки и ехать на отдых. Но степную тишину вдруг нарушил гул моторов.

— Самолеты!

Они шли с запада растянутыми тройками и в одиночку. В таком беспорядке истребители могли возвращаться только после тяжелого боя.

— Наши!

— С Бельцев.

Первый приземлился с ходу. Я увидел, как сразу же, прижав к бедру планшет, побежал к нему молчавший весь вечер Довбня.

Они шли от своих машин к КП тоже группками и по одному. Их быстро окружали однополчане, шагали с ними рядом, коротко расспрашивали и внимательно слушали. Но прилетевшие из пекла не были многословными. Обмундирование в пятнах масла и копоти. Кое-кто перевязан, голоса охрипшие, взгляды суровые. А вот еще кто-то летит. Совсем низко. Нет, это не бреющий полет. Это посадка без горючего. Винт мотора уже остановился. Звуки резкого грохота донеслись к нам. Тотчас же туда помчалась санитарная машина.

Они, по-настоящему воевавшие сегодня, уже были воинами, пахли пороховым дымом и потом.

Атрашкевич, приведший группу, кратко обрисовывает картину событий в Бельцах:

— Прилетели «юнкерсы», сыпанули, как из мешка, бомбы на аэродром, где работало население. Зениток у нас было мало. Бензохранилище сразу подожгли, оно взорвалось, запылало. Мы взлетели, завязали бой, а техники выносили раненых из-под обстрела. Первый налет кое-как отразили… Через несколько часов пришла еще одна группа бомберов. На этот раз ударили по городу. Мы защищали его как могли. Дымом окутало все кварталы. Прибежали жены командиров: «Куда нам деваться?» Какие были машины, отдали им, чтобы с детишками эвакуировать. Для самолетов посливали горючее где только было. Прилетели «юнкерсы» третий раз. Задача у них была простая: положить бомбы поперек взлетного поля, чтобы окончательно вывести его из строя. Мы вступили в драку с «мессерами», бились и поглядывали, сколько осталось горючего. Хватило бы добраться до Маяков…

— Паскеев, а ты чего мокрый? — обратил кто-то внимание на летчика, мокрого с ног до головы, в грязных сапогах. Понурив голову, тот ничего не ответил.

— Чего насупился, рассказывай, — с улыбкой заметил командир эскадрильи лейтенант Назаров. — Или тебе кажется, что ты и теперь по уши сидишь в болоте? Ох, и проворный же ты! Вот бы сфотографировать тебя в тот момент. Веселая получилась бы картина!

Другие летчики тоже бросили несколько реплик, и все стало понятно. Оказывается, Паскеев, увидев вражеские бомбардировщики, бросился не к самолету, а к заболоченной речушке. Залез по шею в воду и сидел, пока не кончился бой. Когда его вытащили, он дрожал как в лихорадке. Не выдержал человек третьего налета… Нервы сдали.

— Как погиб Овчинников? — спросил я у Атрашкевича.

— Прямо у нас на глазах, его самолет упал на аэродром.

— Подожгли?

— Да, подстерегли его на плавных виражах. Начал крутить заученную карусель, а к нему пристроились два «мессера» и расстреляли.

С нами поравнялась санитарная машина. Летчик Овсянкин высунул из-за дверцы забинтованную голову и весело крикнул:

— Привет доблестному тылу!

«Значит, с ним все в порядке, — подумал я. — А насчет „тыла“ мы ему кое-что разъясним».

— Что-то не видно Миронова, — тревожась, спросил я. Атрашкевич замедлил шаги:

— Летел вместе с нами. Разве еще не пришел?

Прислушались — тишина.

От КП летчики звали на ужин.

Забрались в кузов, встали, держась друг за друга. Шла война, но все было, как и вчера, — полуторка, плечо друга, мирный ужин.

Атрашкевич, посматривая на меня, стоявшего в стороне, крикнул:

— Залезай! Едем!

— Подожду. Может, прилетит Миронов.

Машина уехала.

Небо что-то таило в своем молчании.

2. Первые испытания

Чуть забрезжило — полуторка везет нас на аэродром.

Все полусонные, скованные молчанием. Мысли одолевают дремоту и усталость, воскрешают тяжелые впечатления вчерашнего дня, тянутся к тому, что будет сегодня.

Кто-то пересказывает, что слышал по радио о положении на фронтах. Где-то севернее нашего участка спешно подтянутые части Красной Армии отбросили противника на его исходные рубежи. Если бы это было у нас! Возвратить бы в строй аэродром в Бельцах…

Полуторка подвозит каждого прямо к самолету. Спрыгнув на землю, вижу — в кабине МИГа возится техник Вахненко. Воздух оглашается ревом мотора, а затем небо прошивает нитка трассирующих пуль. В мирное время так пристреливать оружие запрещалось.

Выскочив из кабины, техник докладывает, что самолет к полету готов. Вахненко прибыл сюда намного раньше меня, хотя вчера, когда все уезжали на отдых, он еще оставался на аэродроме. Техник кивает глазами на чехол, расстеленный под крылом, и говорит:

— Подремлите немного, товарищ командир.

Прилечь я отказываюсь. Слова «товарищ командир» сразу напомнили мне о том, что я замкомэска и на мне лежит ответственность за других.

Светает. Ревут моторы, потрескивают короткие пулеметные очереди. Смотрю на КП, не едет ли «эмка», а сам думаю: как отнесется командир полка ко вчерашнему случаю, доверит ли боевое задание?

Первой на дороге показалась не легковая машина, а полуторка. Издали заметны яркие косынки официанток. Везут завтрак.

…Еще не все летчики допили кофе, как командиры эскадрильи стали созывать их к себе. Мне поставлена задача: в паре с младшим лейтенантом Семеновым разведать Прут на участке Унгены — Стефанешти и узнать, нет ли там переправ.

Спрашиваю, почему со мной не летят Дьяченко или Довбня, мои постоянные ведомые. Укладывая карту в планшет, Атрашкевич тихо, чтобы не слышали другие, отвечает:

— Все-таки Семенов опытней дрался вчера. Ему немцы выдали даже удостоверение с печатью.

Лейтенант Семенов, оторвав глаза от планшета, поднимает голову, и я вижу у него на подбородке красную продолговатую царапину. Она напоминает след от прикосновения раскаленного прутика.

— Пулей задело, — поясняет Атрашкевич.

— Лучше бы он немца припечатал, — замечаю в ответ.

— Стрелял и Семенов. Кто его знает, может, даже удачнее, чем немец.

Взлетаем над просторной, залитой утренним солнцем степью. На высоте полторы тысячи метров выравниваю машину. Второй раз лечу на разведку и теперь знаю, что эта высота самая выгодная. Она обеспечивает хорошую видимость, возможность вести бой и маневрировать под огнем зениток.

Подходим к Пруту. С чужого берега навстречу нам потянулись трассы зенитных снарядов. Над рекой висит редкая облачность. Идем над нашей стороной. Нам и отсюда хорошо видно — пока под нами ни одной переправы.