Познать себя в бою - Покрышкин Александр Иванович. Страница 100

Действия командиров на полигоне наблюдало все руководство фронта и воздушной армии. Опростоволоситься было неудобно. Я вложил в этот вылет все мастерство, весь опыт уничтожения малоразмерных целей, накопленный в прошлых боевых вылетах, при штурмовках противника. Понимал, что защищаю не только свою честь. Дело касалось престижа летчика-истребителя.

И вот проношусь в бреющем полете над верхушками деревьев рощи на полигоне, где должны находиться мишени. С трудом обнаруживаю их на небольшой полянке. Замаскированные ветками под шалаши, они не бросались в глаза. Мишени засечены. С бреющего делаю вертикальную горку, кладу самолет на спину. Круто пикирую в перевернутом положении в упрежденную точку и переворачиваю самолет в нормальное положение. На небольшой высоте изменяю профиль пикирования с большого угла на малый. Точно прицеливаюсь по мишени и открываю огонь. Бочка взорвалась, и маскировочный шалаш из веток вспыхнул. Ухожу над верхушками деревьев и повторяю маневр для захода на второй шалаш. Очередь – и он объят пламенем. На бреющем полете ухожу на аэродром.

Вечером в общежитии от участников сборов посыпались восторженные отзывы о методе штурмовки.

– Удивляться тут нечему, – отвечаю. – Это навыки, приобретенные в боевых вылетах.

Особенно обрадовала меня похвала генерала И. С. Полбина. Командир бомбардировочного авиакорпуса зачастую лично водит группы на бомбежку противника. Он считался непревзойденным мастером нанесения бомбовых ударов с пикирования на самолете Пе-2. Его оценкой можно было гордиться…

К Новому году подготовка дивизии к выполнению боевых задач была завершена. Наступление ожидали во второй половине января. Вдруг сразу после новогоднего праздника получили команду на скрытное перебазирование на плацдарм, на полевой аэродром Скотники. Сюда и передислоцировался штаб дивизии.

Сразу же поехали на передний край. Надо было увидеть будущую полосу прорыва обороны. Здесь, в лесу, сосредоточивалась 3-я гвардейская танковая армия. Мне уже было известно о том, что Рыбалко попросил Красовского закрепить нашу дивизию за его танковой армией. Прикрывать гвардейцев-танкистов – честь для нашей дивизии. Надо было оправдать оказанное доверие. Для этого требовалось тщательно отработать взаимодействие с танковой армией на всю глубину операции.

Три дня прошли в поездках по дорогам на плацдарме, Дороги, фронтовые дороги… Где по просекам, где по бревенчатым настилам. Все разбито танками. Колеи широкие. Мороз быстро схватывал грязь. От таких поездок к вечеру все внутри болело. Но зато и все вопросы удалось согласовать, познакомиться с командирами соединений. Ждали приказ на наступление.

Взлетаем с автострады

Рассвет 12 января. Летчики и техники, сбившись в небольшие группки у своих самолетов, вслушивались в тишину. Ни стрельбы, ни шума моторов. Над аэродромом нависла сплошная низкая облачность. Медленно падали на землю крупные хлопья снега. Казалось, что в такую погоду наступление не состоится. Ведь авиация действовать не может.

Вдруг грохот сотен орудий и минометов разорвал утреннюю тишину. Аэродром располагался вблизи переднего края, и казалось, что стрельба идет у границы летного поля. Через короткое время артиллерийский огонь притих. «Что это значит?» – подумал я, находясь у самолета среди летчиков. Мне уже ранее приходилось слышать артиллерийскую подготовку. Она проводилась, как правило, в течение часа, а то и более. А здесь такая короткая. Это было впервые.

Прошло полчаса. И снова мощный грохот тысяч орудий и минометов распорол небо. «Хитрит наш командующий фронтом», – подумал я. Смерч огня и разрывов бушевал почти два часа, уничтожая траншеи с живой силой, оборонительные укрепления и боевую технику противника, его ближайшие резервы. Закончилась артподготовка, когда уже стало совсем светло.

Мы готовы вылетать, но погода была явно не на стороне авиации. Облака как бы придавили нас к земле. По данным метеорологов, облачность висела на сто – двести метров над аэродромом, а также а районе прорыва. В таких условиях появление над линией фронта крупных сил вражеской авиации тоже было невозможным. Могли действовать лишь одиночные самолеты или мелкие группы штурмовиков. Однако из штаба последовал звонок, передали приказание на вылет больших групп истребителей для прикрытия наступающих войск.

Понимая сложность метеообстановки, решаю направить на патрулирование группы в составе звеньев и пар. Первым должно вылетать звено Жердева в составе опытных летчиков. Перед вылетом даю указание:

– Патрулировать под нижним краем облачности над нашими войсками. В тыл к противнику не заходить. Напоретесь на зенитки, на такой малой высоте они вас собьют.

– Есть, товарищ командир! – бодро отвечает Жердев. – Разрешите вылетать!

– Вылетайте! Будьте осторожны, обходите зенитки! – предупредил еще раз.

Четверка взлетела и сразу же скрылась за стеной тумана, перемешанного со снегом. На душе неспокойно. Решил на летном поле ждать возвращения группы.

Через час в воздухе раздался звук моторов, и три истребителя приземлились друг за другом. Самолета с бортовым номером Жердева не было. Где же четвертый? Беспокойство переросло в напряженное состояние.

Летчики шли без радостных улыбок, какие обычно были после удачных вылетов. Остановились, какое-то время молча смотрели мне в глаза. Я понимал, что им трудно доложить о потере ведущего, командира эскадрильи Жердева. Я тоже молчал, скованный мыслью о его гибели. С Жердевым мы воевали вместе от Кубани. Там он летал в моем звене ведущим второй пары и, рискуя собой, не раз прикрывал меня от атак вражеских истребителей. Тяжело было сознавать, что его уже нет.

– Докладывайте подробно, что случилось с Жердевым? – нарушил я молчание.

– Погиб. Сбила зенитка, – с трудом выговорил Сухов, ведущий второй пары в группе.

Потом он и Березкин, ведомый Жердева, рассказали мне о последнем боевом вылете отважного летчика. При патрулировании над своими войсками звено не обнаружило воздушного противника. Это и можно было ожидать в такую погоду. В конце полета Жердев со своей группой углубился в тыл обороны противника. Около городка Щецин звено оказалось в зоне сильного зенитного огня. Противник сосредоточил его главным образом по ведущему. Жердев не ушел от трасс в облака, по-видимому, боясь нарушить строй группы. Снаряды «эрликона» попали в самолет, и он загорелся. Уходя из-под трасс и стараясь сбить пламя, Жердев круто спустился к земле и взял курс к своим наступающим войскам. Но не долетел. Он, по-видимому, тяжело раненный, неудачно приземлился, попал в воронку и разбил самолет. К поврежденной машине кинулись отступающие вражеские пехотинцы…

Виктора Жердева, отдавшего свою жизнь за освобождение Польши, похоронили в Сандомире. От очевидцев-поляков и танкистов, вскоре подошедших к месту гибели Жердева, стало известно о зверстве фашистских солдат. С раненого Жердева гитлеровцы сорвали гимнастерку с орденами и закололи его ножами.

Успешный прорыв первой линии вражеской обороны общевойсковыми армиями обеспечил ввод в пробитую брешь танковых армий Рыбалко и Лелюшенко. Командующий фронтом И. С. Конев смело бросил их в наступление.

Следуя с командным пунктом танковой армии, я видел развороченные траншеи и разбитые огневые точки, заваленные убитыми солдатами и офицерами противника, сожженную боевую технику. Работа наших артиллеристов заслуживала самой высокой оценки.

Танкисты, разгромив ближайшие вражеские резервы, вышли на оперативный простор и решительно выдвигались к рекам Ниде и Варте. Они стремились захватить тыловые рубежи обороны до выхода туда отступающих частей и резервов противника.

Погода в первые дни наступления не улучшалась. Это сковывало авиацию, и нашу, и вражескую. В дальнейшем следовало ожидать активных действий истребителей противовоздушной обороны Силезского промышленного района и Берлина, на вооружении которых были четырехпушечные истребители «Фокке-Вульф-190». Я оставил управлять истребителями помощника по тактико-стрелковой подготовке К. Вишневецкого и вернулся в штаб дивизии. Решил принять срочные меры к перебазированию полков. Отставать нам от передовых соединений танковой армии было нельзя, особенно с приближением к Одеру.