Анналы Хичи - Пол Фредерик. Страница 70

— Поскольку вы совершенно очевидно нуждаетесь в освобождении от напряжения, Робби, я подумал, что стоит убрать новейшие отвлечения. Это не очень важно. Я все могу вернуть, если хотите, Роб, но поверьте, Роб, будет гораздо полезнее, если вы просто расскажете мне о своем ощущении тревоги или беспокойства, а не станете обсуждать убранство комнаты.

И я рассмеялся.

Не мог сдержаться. Смеялся вслух, громкий животный смех длился долго — много миллисекунд, а кончив смеяться, я вытер слезящиеся глаза (смех беззвучный, слезы нематериальные, но дело не в этом) и сказал:

— Ты меня убиваешь, Зигфрид. Знаешь что? Ты ни на йоту не изменился.

Он улыбнулся и ответил:

— А вы, с другой стороны, изменились. Очень. Вы совсем не тот неуверенный, полный сомнений и чувства вины молодой человек, который пытался превратить наши сеансы в салонные игры. Вы прошли большой путь, Робин. Я очень доволен вами.

— Вздор, — ответил я, улыбаясь — бдительно и осторожно.

— С другой стороны, — продолжал он, — во многих отношениях вы совсем не изменились. Хотите провести время в пустой беседе и салонных играх? Или расскажете мне, что вас беспокоит?

— И ты еще говоришь об играх! Ты сейчас играешь в одну из них. Ты хорошо знаешь все, что я сказал. Ты, наверно, даже знаешь все мои мысли!

Он серьезно ответил:

— То, что я знаю или не знаю, не имеет значения. И вы это понимаете. Важно то, что знаете вы, особенно то, о чем вы не хотите признаться даже самому себе. Но вам нужно все это вынести на поверхность. Начните с того, что вас тревожит.

Я сказал:

— Меня тревожит то, что я трус.

Он посмотрел на меня с улыбкой.

— Вы ведь и сами в это не верите.

— Ну, я определенно не герой!

— Откуда вы знаете, Робин? — спросил он.

— Не увиливай! Герои не сидят и мрачно рассуждают. Герои не думают о том, предстоит ли им умереть! Герои не бродят, полные тревог и чувства вины!

— Верно, герои ничего подобного не делают, — согласился Зигфрид, — но вы упустили еще одну отсутствующую у героев черту. Герои вообще ничего не делают. Они просто не существуют. Неужели вы на самом деле верите, что люди, которых вы именуете «героями», лучше вас?

— Не знаю, верю ли я в это. Надеюсь.

— Но, Робин, — рассудительно сказал он, — вы не так уж плохо действовали. Вы добились того, чего не мог никто, даже хичи. Вы разговаривали с двумя Врагами.

— И все испортил, — с горечью сказал я.

— Вы так думаете? — Зигфрид вздохнул. — Робби, вы часто придерживаетесь прямо противоположных взглядов на самого себя. Но с течением времени всегда принимаете наименее лестный для вас взгляд. Почему? Помните, в течение многих сеансов, когда мы впервые встретились, вы мне рассказывали, какой вы трус?

— Но я и был трусом! Боже, Зигфрид, я целую вечность бродил по Вратам, прежде чем решился вылететь.

— Да, это можно назвать трусостью, — сказал Зигфрид.

— Верно, таково было ваше поведение. Но бывали случаи, когда вы вели себя так, что это можно назвать необыкновенной храбростью. Когда вы бросились в космический корабль и устремились на Небо Хичи, вы страшно рисковали. Вы подвергали опасности свою жизнь — в сущности, вы едва не погибли.

— Ну, тогда была возможность заработать большие деньги. Этот полет обогатил меня.

— Но вы и так были богаты, Роб, — он покачал головой. Потом задумчиво добавил: — Интересно, что когда вы совершаете нечто достойное, вы приписываете себе корыстные мотивы, а когда делаете что-то, что кажется плохим, тут же соглашаетесь с такой трактовкой. А когда вы побеждаете, Робин?

Я не ответил. У меня не было ответа. Может, я даже не хотел искать ответ. Зигфрид вздохнул и изменил позу.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Вернемся к основному. Расскажите, что вас тревожит.

— Что меня тревожит? — воскликнул я. — Ты думаешь, что мне не о чем тревожиться? Если ты считаешь, что в этой вселенной, которой угрожает опасность, отдельной личности не о чем тревожиться, ты просто ничего не понял!

Он терпеливо ответил:

— Враг, несомненно, достаточная причина для тревоги, однако…

— Однако ее недостаточно, учитывая мою личную ситуацию? Я люблю двух женщин, даже трех, — поправился я, вспомнив арифметику Эсси.

Он поджал губы.

— Так в чем же тревога, Робби? Я имею в виду в практическом смысле? Например, нужно ли вам что-то предпринимать в связи с этим — делать между ними выбор? Я думаю, нет. В сущности, никаких причин для конфликтов не существует.

Я взорвался:

— Да, ты чертовски прав, и знаешь почему не существует причин для конфликтов? Потому что я сам не существую! Я просто база данных в гигабитном пространстве. Я не более реален, чем ты!

Он спокойно спросил:

— Вы на самом деле считаете, что я не существую?

— Черт побери, конечно, нет! Тебя сделала какая-то компьютерная программа!

Зигфрид разглядывал ноготь на большом пальце. Последовала еще одна долгая, в миллисекунды, пауза, и лотом он сказал:

— Скажите мне, Робинетт, что вы понимаете под словом «существовать»?

— Ты прекрасно знаешь, что это значит. Это значит быть реальным.

— Понятно. А Враг реален?

— Конечно, реален, — с отвращением ответил я. — Иначе не может быть. Они ведь не копии чего-то реально существовавшего.

— Ага. Хорошо. А закон обратных квадратов реален, Робби?

— Называй меня Робинетт, черт возьми! — вспыхнул я. Он приподнял брови, но кивнул. И продолжал сидеть, ожидая ответа. Я собрался с мыслями. — Да, закон обратных квадратов реален. Не в материальном смысле, но в своей способности описывать материальные события. Можно предсказать его действие. Можно видеть его последствия.

— Но я вижу последствия ваших действий, Робин… Робинетт, — торопливо поправился он.

— Одна иллюзия признает другую иллюзию! — усмехнулся я.

— Да, — согласился он, — можно сказать и так. Но и другие видят последствия ваших действий. Разве генерал Берп Хеймат был иллюзией? Однако вы двое взаимодействовали, чего он никак не смог бы отрицать. А ваши банки — иллюзия? В них хранятся ваши деньги. Люди, которых вы наняли и которые работают на вас, корпорации, которые платят рам дивиденды, — все они реальны, не так ли?

Он дал мне время собраться с мыслями. Я улыбнулся.

— Я думаю, что сейчас играешь в игры ты, Зигфрид. Или ты просто не понял. Видишь ли, твоя беда в том, — покровительственно сказал я, — что ты никогда, не был реален и потому не понимаешь разницы. У реальных людей реальные проблемы. Физические проблемы. Небольшие проблемы, но люди знают, что они реальны. Я же нет! За все годы, что я прожил… бестелесным, мне ни разу не пришлось кряхтеть и напрягаться в туалете, потому что у меня запор. У меня никогда не было похмелья, насморка, солнечных ожогов или всех тех болезней, какие случаются у плоти.

Он раздраженно сказал:

— Вы не блюете? Об этом вы стонете?

Я в шоке посмотрел на него.

— Зигфрид, ты раньше никогда так со мной не разговаривал.

— Раньше вы никогда не были таким здоровым! Робинетт, я начинаю думать, что дальнейший разговор нам обоим не принесет пользы. Вероятно, вам следует говорить не со мной.

— Ну, что ж, — сказал я, почти наслаждаясь ситуацией, — по крайней мере я услышал… Боже, что это? — закончил я, потому что говорил уже не с Зигфридом фон Психоаналитиком. — Какого дьявола ты тут делаешь?

Альберт Эйнштейн повозился с трубкой, наклонившись, почесал голую лодыжку и сказал:

— Видите ли, Робин, кажется, ваша проблема совсем не психоаналитическая. Так что я с нею лучше справлюсь.

Я снова лег на кровать и закрыл глаза.

В старину, когда мы с Зигфридом встречались по средам в четыре, я иногда думал, что мне удалось набрать несколько очков в игре, которую, как я считал, мы ведем, но никогда раньше он просто не сдавался. Это настоящая победа, такой я и не ожидал — и от нее мне стало еще хуже, чем раньше. Я был словно в аду. Если моя проблема не психоаналитическая, значит она реальна; а «реальная», я думал, переводится как «неразрешимая».