Врата - Пол Фредерик. Страница 17

— О, да, мистер Броудхед. Я помню.

— Тяжелая работа, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать. — Верно?

Вероятно, он достаточно выпил, чтобы ответить. «Видите ли, мистер Броудхед, — рассудительно сказал он, — технический термин для описания этой части моей работы — „поиск и регистрация“. Не всегда так тяжело. Например, вскоре вы, несомненно, отправитесь в рейс, а когда вернетесь, я или кто-нибудь другой с такими же обязанностями обыщет каждое углубление в вашем корабле, мистер Броудхед. Я выверну ваши карманы, взвешу, измерю и сфотографирую все в вашем корабле. Чтобы быть уверенным, что вы не утаили что-нибудь ценное от Корпорации. Потом я зарегистрирую все находки: если ничего не обнаружено, я напишу на бланке „ноль“, и какой-нибудь член экипажа с любого другого крейсера проделает то же самое. Мы всегда работаем парами».

Мне это не показалось забавным, но и не таким плохим, как я считал вначале. Я сказал ему об этом.

Он сверкнул мелкими, очень белыми зубами. «Когда нужно обыскивать таких старателей, как Шери и Джель-Клара, то совсем неплохо. Этим можно даже наслаждаться. Но мужчин мне обыскивать неинтересно, мистер Броудхед. Особенно мертвых. Приходилось вам бывать в присутствии пятерых человек, которые погибли примерно три месяца назад и не были забальзамированы? Так было на первом корабле, который я осматривал. Не думаю, чтобы еще когда-нибудь мне было так плохо».

Тут подошла Шери, пригласила его на следующий танец, и вечер продолжался.

Приемы бывали часто. Так всегда было, просто мы, новички, не включились еще в общество: но по мере приближения к окончанию курса мы знакомились со все новыми и новыми людьми. Были прощальные вечеринки. И вечеринки по случаю возвращения, хотя такие происходили реже. Даже если экипаж возвращался, не всегда было что праздновать. Иногда экипаж отсутствовал так долго, что утрачивал всех друзей. Иногда, особенно если повезло, старатели не хотели иметь ничего общего с Вратами — лишь бы побыстрее убраться домой. А иногда вечеринок не было, потому что в палатах интенсивной терапии Терминальной больницы они не разрешены.

Но мы занимались не только приемами; нужно было и учиться. К концу курса мы, предположительно, были специалистами в управлении кораблями, технике выживания и оценке найденного. Только не я, не я. А Шери в этом смысле была еще хуже. С управлением она справлялась, и для оценки найденного у нее был острый глаз. Но она никак не могла вдолбить в голову курс выживания.

Заниматься с ней перед экзаменом было невозможно.

— Ну, ладно, — говорил я ей, — звезда типа А, планета с поверхностным тяготением 0.8 П, парциальное давление кислорода 130 миллибар: все это означает, что на экваторе температура плюс сорок градусов Цельсия. Что ты наденешь на прием?

Она обвиняюще говорит: «Ты мне даешь легкий случай. Почти Земля».

— Так каков ответ, Шери?

Она задумчиво почесывает под грудью. Потом нетерпеливо качает головой. «Ничего. Я хочу сказать, что на пути вниз я буду, конечно, в комбинезоне, но на поверхности могу ходить в бикини».

— Чепуха! Земные условия означают вероятность биологии земного типа. А это означает болезнетворные микробы, которые съедят тебя.

— Ну, ладно, — плечи ее обвисают, — я буду носить костюм, пока не проверю наличие болезнетворных микробов.

— А как ты это сделаешь?

— Воспользуюсь проклятой сумкой, придурок. — И торопливо добавляет, прежде чем я успеваю что-нибудь сказать:

— Я хочу сказать, достану, допустим, диски базового метаболизма из холодильника и активирую их. Двадцать четыре часа проведу на орбите, дожидаясь, чтобы они созрели, потом, опустившись на поверхность, выставлю их и произведу измерения с помощью... гм... моей С-44.

— С-33. Такой штуки, как С-44, не существует.

— Все равно. Да, и еще возьму набор антител, чтобы в случае каких-нибудь проблем сделать себе укол и приобрести временный иммунитет.

— Кажется, все верно, — с сомнением говорю я. На практике, конечно, ей не нужно это все помнить. Она прочтет инструкции на контейнерах, или прослушает ленты, или, что еще лучше, с ней будет кто-нибудь опытный и подскажет. Но всегда есть вероятность чего-нибудь непредвиденного, и она останется одна. И, конечно, ей еще предстоит сдать последний экзамен. «Что еще, Шери?»

— Самое обычное, Боб. Что, мне опять проходить по всему списку? Ладно. Радиореле, запасной ранец-двигатель, геологическую сумку, десятидневный пищевой рацион — да, конечно, я ничего не стану есть найденного на планете, даже если увижу рядом с кораблем ресторан Макдональдс. Еще запасной тюбик помады и несколько гигиенических пакетов.

Я жду. Она шаловливо улыбается и тоже ждет. «А как же оружие?»

— Оружие?

— Да, черт возьми. Почти земные условия, значит, вероятна жизнь.

— А, да. Посмотрим. Ну, конечно, если оружие понадобится, я его захвачу. Но, минутку, вначале я с орбиты поищу следы метана в атмосфере. Если в спектре нет линий метана, значит, нет и жизни, и мне не о чем беспокоиться.

— Нет только млекопитающих, и тебе есть о чем беспокоиться. А насекомые? Пресмыкающиеся? Длаглатчи?

— Длаглатчи?

— Я придумал это слово. Оно означает тип жизни, о которой мы ничего не знаем. Эти существа не выделяют метан, но зато едят людей.

— А, конечно. Ну, возьму ручное оружие и двадцать комплектом патронов с разрывными пулями. Давай еще вопрос.

Так мы и продолжали. Вначале при повторении мы отвечали на вопросы так: «Ну, мне не о чем беспокоиться, ведь там будешь ты» или «Поцелуй меня лучше, глупая». Но скоро это прекратилось.

И несмотря ни на что, мы кончили курс. Все кончили.

Мы устроили прием по случаю окончания; мы с Шери, и четверо Форхендов, и остальные прилетевшие с нами с Земли, и еще шесть-семь из разных мест. Посторонних не приглашали, но наши инструкторы не были посторонними. Пришли все пожелать нам удачи. Клара пришла поздно, быстро что-то выпила, расцеловала нас всех, даже парня-финна с языковым блоком, который все инструкции получал только с лент. Вот у него будут проблемы. Инструктивные ленты есть на всех языках, и даже если на данном конкретном диалекте нет, используют компьютерный перевод с ближайшего родственного языка. Достаточно, чтобы изучить курс, но потом начинаются проблемы. По-видимому, вас не примет экипаж, если вы ни с кем не можете разговаривать. Этот парень ни одного другого языка не знал, а на Вратах не было ни одного человека, владеющего финским.

Мы заняли туннель на три двери в обоих направлениях от наших — Шери, Форхендов и моей. Танцевали и пели допоздна. Потом вызвали на экран список предстоящих полетов с вакантными местами и, полные пива и травки, бросили жребий, кому выбирать первым. И я выиграл.

Что-то произошло у меня в голове. Я не протрезвел. Не в этом дело. Я по-прежнему был весел, чувствовал внутреннюю теплоту и был открыт для любых личных сигналов со стороны окружающих. Но часть моего мозга открылась, выглянула пара трезвых глаз, взглянула на будущее и сделала оценку. «Что ж, — сказал я, — пожалуй, пропущу свой шанс. Сесс, вы номер два; выбирайте».

— Тридцать один ноль девять, — быстро сказал он: все Форхенды давно уже приняли решение на семейном совещании. — Спасибо, Боб.

Я помахал ему рукой. Он в сущности ничем мне не обязан. Это одноместный корабль, а я ни за какие коврижки не полетел бы на одноместном. И вообще ни один номер в списке мне не нравился. Я улыбнулся Кларе и подмигнул; она выглядела серьезной, но потом, по-прежнему серьезная, подмигнула в ответ. Я знал: она поняла, что я понял — ни в одном из этих рейсов не стоит участвовать. Лучшие сразу после объявления перехватываются ветеранами и постоянными работниками.

Шери выбирала пятой, и когда настал ее черед, посмотрела прямо на меня. «Я собираюсь отправиться в трехместном, если меня возьмут. А как ты. Боб? Пойдешь со мной или нет?»

Я усмехнулся. «Шери, — начал я рассудительно, — никто из ветеранов этого не хочет. Корабль бронирован. Ты не знаешь, в какой ад он может отправиться. Мне не нравится такое количество зеленого (Никто в сущности не знает, что означают цвета, но существует суеверие, что слишком много зеленого цвета свидетельствует об опасности рейса)».