Крест и полумесяц - Полански Кэтрин. Страница 11

Но сбежать отсюда, кажется, и в самом деле невозможно. Высоченная стена окружала ухоженные лужайки, и даже самые высокие деревья едва доставали до ее края. Единственное удобное дерево, с которого можно было бы перебраться на стену, располагалось неудачно: рядом с ним все время кто-нибудь находился. На мужскую половину дома – селамлик – Злату, понятное дело, никто пускать не собирался, поэтому выяснить, есть ли удобный выход там, не представлялось возможным.

– Селамлик – это покои господина, – объяснила слегка шокированная Джанан, когда Злата беспечно поинтересовалась, можно ли прогуляться по коридору, ведущему в мужскую часть дома. – Хозяин там принимает гостей, беседует с ними. Селамлик открыт для всех приходящих. Женщинам там не место.

– А к нам тоже могут приходить посетители? – Это была надежда: заорать, что ее похитили, вдруг заглянет кто совестливый. Но Джанан покачала головой:

– «Гарем» означает «запретное». Сюда дозволяется вступать только господину и тем, кого он пригласит.

Иными словами, тут царило полное беззаконие. Очень мило. Она в полной власти страшного сумасшедшего.

Это настоящая тюрьма, красивая, даже роскошная, но тюрьма. Злату это злило. Она старалась не показывать своего раздражения Джанан, но та будто видела девушку насквозь – и, продолжая тихо улыбаться, учила ее разным полезным вещам. Например, подробно описала Злате идеал женской красоты:

– Ростом женщина должна быть как бамбук среди растений, – вещала Джанан, заставляя Злату примерить очередное расшитое золотой нитью платье, которое так плотно облегало фигуру, что просто неприлично было. – Лицо должно быть круглое, как полная луна, волосы темнее ночи, щеки белые и розовые, с родинкой, не отличающейся от капли амбры на алебастровой плите. – Родинок у Златы не было, но разве это проблема в конце девятнадцатого века? – Глаза должны быть черные, большие, как у дикой лани. Но твои зеленые так хороши, что никакой мужчина не устоит, – улыбалась Джанан. – Веки сонные, уста небольшие, с зубами, подобными жемчужинам, оправленным в коралл, груди, подобные яблокам, бедра широкие, а пальцы постепенно сужающиеся к ногтям, покрашенным красной хной.

По всему выходило, что за исключением цвета глаз, волос и непонятной тяжести век, Злата отлично вписывалась в местный канон красоты и имела все шансы обратить на себя внимание хозяина. Однако ее не спешили поставить пред светлые очи господина, выказавшего к ней столь горячий интерес. Злата, конечно, и не стремилась к этому, но неизвестность раздражала.

Ее наставница хотя и не отвечала на половину вопросов, зато научила ее красить ногти хной и пользоваться множеством ароматных масел для тела. Восточные запахи нравились Злате, и, справедливо рассудив, что никакого вреда от этого не будет, она с интересом подчинялась указаниям Джанан, которая совершенно точно знала, как лучше.

С другими женщинами в гареме Злата не общалась и видела их только издалека. Иногда кто-нибудь приходил вместе с Джанан, но женщины быстро удалялись – видимо, на сей счет имелось особое распоряжение. Евнухи тоже не выказывали желания общаться, а Злата, в свою очередь, любопытничала на их счет.

Джанан в свойственной ей откровенной манере и с подробностями, упущенными при знакомстве с Тафари, поведала девушке о способах кастрации мужчин, которые после этого становились евнухами. Страшно представить, как живут эти люди, лишенные того, что составляет сущность и гордость любого настоящего мужчины. Конечно, Злата ни разу не видела обнаженного мужчину, но с анатомическими атласами в библиотеке ознакомилась внимательно, несмотря на то что спрятаны они были на самую верхнюю полку. Так что теперь девушка прониклась жалостью к кастрированной части человечества, даже к толстым самоуверенным котам, которые в изобилии обитали в гареме. Один кот, жирный белый красавец по имени Азиз, ходил за Златой повсюду, как собачонка, что девушку чрезвычайно забавляло.

Евнухи были в основном толсты, как винные бочки, но некоторые, вроде Тафари, сохранили силу и прекрасную фигуру. Сначала Злата натыкалась на евнухов средних лет, но на десятый или одиннадцатый день ее пребывания в заточении она убедилась, что бывает и другая разновидность этих несчастных, на ее взгляд, мужчин.

В тот день Злате разрешили погулять в саду, и она немедленно воспользовалась этой возможностью. Был обычный – вот, это уже стало для нее обычным, – дамасский день, солнце жарило вовсю, и так приятно прогуляться в тенистом саду, слушая журчание прохладных струй.

Злата шла по дорожке, вымощенной белым камнем, и вела чрезвычайно содержательный разговор с Тафари, используя свои пока еще скудные знания арабского языка.

– Цветок красивый.

– Да, госпожа, – безмятежно кивал евнух. Его лицо не выражало никаких эмоций, видимо, поэтому его и приставили к Злате. Такой лишнего не сболтнет.

– Птица красиво поет, – тщательно выговаривала девушка.

– Да, госпожа.

Злата остановилась у фонтана и омыла руки.

– Вода холодная. Хорошо. Нравится.

– Да, госпожа.

Что еще сказать, Злата не знала, вернее, знала, но для этого не хватало выученных слов. Хотелось рассказать Тафари – какая разница, что он может пересказать это кому не надо, – что здесь красиво, но надоело. Слова «надоело» Злата еще не знала. Надо бы у Джанан спросить.

Вот тогда, сидя на бортике фонтана и думая в очередной раз, как бы развить непомерную прыгучесть и одним махом перескочить через стену, отделявшую от внешнего мира, Злата увидела двоих евнухов, жующих халву и играющих в нарды. В это время они, видимо, расслаблялись. Вообще, как уже поняла Злата, евнухи вели в гареме весьма расслабленный образ жизни, чем еще больше напоминали кастрированных котов.

Первый был обычным: средних лет, полный и благодушный – Злата его уже видела в гареме. А вот второй… Таких красивых молодых мужчин Злата до сих пор не видела, и только сейчас до нее дошло, что же представляет собою настоящая восточная мужская красота.

– Тафари, – обратилась девушка к евнуху, невежливо указав пальцем на беседующих мужчин, которые ее не видели, – это гарем-агалар?

– Да, госпожа.

– Оба? – уточнила Злата.

– Да, госпожа.

Этого не могло быть, но это было. Злата во все глаза смотрела на молодого евнуха, который, смеясь, что-то доказывал старшему. Господи, как жалко-то бедняжек, особенно юного!

У молодого евнуха было такое лицо, будто его рисовал самый талантливый в мире художник, стремившийся передать идеальную красоту Востока. Смуглая кожа, красивые темные глаза, тонкий нос… Лицо не картинное – живое, умное, взгляд невозможно оторвать. Когда молодой человек смеялся, было видно, что зубы у него белые и ровные. А как бы ему пошла бородка и усы! Но, увы, теперь ему не удастся их отрастить. И даже без них евнух был необыкновенно хорош. Девушка даже не понимала, почему он ее так заинтересовал. Вот животик у него имеется, года через два он растолстеет, но пока, пока… Злата так засмотрелась, что чуть не свалилась в фонтан.

– Красиво… – пробормотала она чуть слышно и почему-то по-арабски; верный Тафари немедленно отчеканил:

– Да, госпожа.

– И ты красивый, – улыбнулась ему Злата. Евнух, против ожидания, смолчал: смутился, что ли?

Злате было жалко прекрасного молодого человека просто до слез. Интересно, что побудило его стать евнухом, за какие такие грехи он решился превратиться в скопца? Что вообще толкает на это загадочных восточных людей? И не только восточных, как рассказала Джанан, знавшая об интимных сторонах жизни практически все, в России тоже существовала секта скопцов… Но такой молодой и красивый юноша, почему, зачем?..

После двух недель пребывания Златы в гареме от нее наконец-то убрали охрану.

Утром она открыла дверь и растерялась, не увидев Тафари на привычном месте. Она даже окликнула евнуха, но он не пришел. Зато явилась Джанан и объяснила, что Злате можно теперь передвигаться по гарему без охраны, маячащей за спиной.