Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы - Полещук Александр Лазаревич. Страница 21

— Документ действительный, — сказал Леволь и едва заметно вздохнул. — Мне известны подписи чиновников Нью-йоркского монетного двора.

— В этом я не сомневался, — с улыбкой объявил Эмменс, — не сомневался, господа! Документ свидетельствует, что в марте тысяча восемьсот девяносто седьмого года мною, Стефаном Эмменсом, были получены мексиканские серебряные доллары в Нью-йоркском банке, а уже в апреле я сдал в банк три золотых слитка, полученных из этих серебряных монет, следующего веса: первый слиток в 7,04 унции, второй — 9,61 унции и третий — 10,96 унции, на общую стоимость в 257 долларов и 61 цент!

— Адепт! — хрипло сказал один из алхимиков. — Он адепт!

Восхищенный шепот пробежал по группе наших гостей. Каждый из них пожал руку Стефану Эмменсу, глаза их горели, один из алхимиков бросился в кресло, на котором я сидел до прихода Эмменса, и закрыл своей исхудалой рукой лицо.

Эмменс был очень доволен произведенным впечатлением.

— Да, господа, прошу внимания, — продолжал он. — Сейчас я на ваших глазах осуществлю превращение серебра в золото.

Несколько часов длилась таинственная операция. Я подавал Эмменсу растворы, фильтровал, взвешивал. Должен сказать, что он задал мне работы! И самое неприятное, что все стадии его опыта оказались совершенно обычными и современными химическими операциями. Иногда он что-то делал, отвернувшись от гостей, но по лицам алхимиков было видно, что они вполне разделяют такой порядок изложения секретов Великого Делания. Ведь все из них знали завет средневекового алхимика Николаса Фламеля [23], запрещающий алхимику откровенно описывать Великое Делание. «Бог карает мгновенной смертью алхимика, который раскрывает все…» Наконец операция была закончена. На дне пробирки собирались красновато-желтые хлопья, по виду действительно напоминающие золото. Влага испарилась, и Эмменс показал всем золотистый осадок. У меня нет слов, чтобы описать то, что творилось в аудитории. Когда же восторги смолкли, Леволь взял из рук Эмменса колбу с алхимическим золотом, тот выпустил ее нехотя, и протянул колбу мне. Я влил в колбу немного азотной кислоты. Реакция пошла сразу.

— Серебро! — сказал я уверенно.

— Да, — охотно согласился Эмменс, — но в значительной степени превратившееся в золото. Теперь несколько уверенных ударов в станке, о котором я вам говорил, но я его, естественно, не мог захватить с собой — он представляет фирменный секрет, господа!.. Итак, несколько ударов…

— Ударов, при которых серебро не нагревается? — спросил я.

— Совершенно верно!

— Но таких ударов не может быть! Нет таких ударов! — не выдержал Леволь. — Энергия удара обязательно переходит в тепло!

— Простите… — Стефан Эмменс снял очки, старательно их протер. (В этот момент его лицо было наглым, но, я не ошибся, глаза его косили, зрачки дрожали.) — Простите, но я…

— Нет, нет, мистер Эмменс, мы внимательно ознакомились со всем, что вы нам любезно показали, — сказал я. — Но… но упоминание такого замечательного исследователя свойств серебра, как Кери Ли, вряд ли было оправданным. Ведь то, что вы нам показали, было самое настоящее серебро…

— Цвета золота! — вставил Эмменс.

— Да, цвета золота, но оно по химическому составу представляет собой серебро, полученное по методу Кери Ли. Только Кери Ли никогда не пытался его выдавать за золото. Это интересный опыт, очень интересный, но мы знаем о нем. Серебро может давать аллотропические видоизменения, как фосфор или сера. Сера, кристаллизующаяся в виде ромбов, и сера моноклиническая — это все-таки сера! Почти каждый элемент может давать различные формы, может находиться в различных состояниях, оставаясь тем же элементом, мистер Эмменс. Так же как вода в виде льда или пара — это вода и только…

— …как ее ни колоти быстрыми и сильными ударами! — опять вставил Леволь.

Он поднял колбу с «золотом» Эмменса и показал всем присутствующим: осадок исчез, растворился в азотной кислоте.

— Обманщик! — громко сказал один из алхимиков. — Из-за таких, как он, нас всех считают обманщиками, нас, честных герметических философов и алхимиков!

Эмменс повернулся спиной к нам, его движения стали вновь уверенными и бодрыми, он, что-то насвистывая, мыл руки возле раковины.

— Джентльмены, — обратился он к нам, вытирая руки, — все, что случилось сегодня, ни в коем случае не угрожает жизнеспособности синдиката. На нашей стороне великолепные ученые, огромнейшие авторитеты. Естественно, что я — только один из членов синдиката — не имел полномочий раскрывать наш секрет превращения серебра в золото. Было бы удивительно, если бы я действительно приоткрыл завесу над тайнами тайн, завесу, которую еще никто до меня не смог поднять. Вы оказались более знающими, господин Леволь, чем я думал, ну что ж, это не помешает вашему Французскому банку прогореть в тот день, когда золото синдиката Аргентаурум, золото Стефана Эмменса, дешевое и звонкое, станет доступнее булыжника с мостовой! Вы верите наглым выдумкам Рентгена [24], который якобы открыл всепроникающие невидимые лучи, или безграмотному бреду Стретта, лорда Рэлея [25], который совместно с Рамзаем [26] открыл какой-то там аргон в обычном воздухе, а мне…

— А вам — нет! — сказал Леволь.

— Так! Да будет вам известно, что сам Менделеев… кажется, его авторитет после открытия периодической системы для вас закон… сам Менделеев ждет от науки о взаимных превращениях металлов решения загадки периодической законности элементов!

— Мне кажется, что не в ваших интересах упоминать имя великого ученого, — сказал я. — Дмитрий Менделеев смеется над вашей попыткой доказывать возможность превращения элементов продажей золотых слитков, которые неизвестно откуда взялись! Вот что он пишет, мистер Эмменс, послушайте, — и я раскрыл журнал и прочел, медленно переводя с русского: — «…то, что опубликовал Эмменс, страдает в четырех отношениях, оно повторяет старое сомнение, секретничает, явно отвечает гешефту и страдает с опытной стороны… Толкования тонут в массе старых бредней, доказательства неубедительны, а секрет и гешефт очевидны…»

Наступило молчание.

— Это написал сам Менделеев? — осторожно спросил Эмменс.

— Можете убедиться. — Я протянул Эмменсу журнал.

— Ах, так это на русском языке! — обрадовано воскликнул он. — Да его никто не знает!

— После открытия Менделеевым периодического закона русский язык — язык химиков, — ответил я.

— Но я вообще не уверен, что вы сами знаете русский язык!.. — отпарировал Эмменс. — Это мне напоминает известное положение, господа, сложившееся в средние века, когда некоторые алхимики публиковали свои собственные исследования как переводы, показывая невежественному издателю какую-нибудь древнюю еврейскую или греческую рукопись… Это обман! Прощайте, мои коллеги, прощайте! — бросил он на ходу алхимикам.

Эмменс накинул сюртук и быстро вышел. Совершенно неожиданно на меня с Леволем набросились наши бедняги алхимики. Все происходящее заставило их переживать гораздо сильнее, чем думал Леволь.

— Так вы считаете, что этот обманщик, выдававший себя за адепта, позорит нашу науку?

— Великое Делание возможно!

— О, утраченные рукописи древних, если бы они заговорили!..

— Да, да, все дело в утраченных рукописях… Господа, я верю, что в письме Изиды к сыну Гору… [27]

— Совершенно верно! И Планискампи и Филалец упоминают о нем!

— Сколько веков смеются над нами!..

— Спокойно! — обратился к разбушевавшимся алхимикам Леволь. — Мой друг Юстус, насколько я сегодня понял, гораздо лучше знает алхимию, чем обычные химики. Он ответит вам, господа. И пусть сегодня торжествует химия, но завтра, если на то будет желание судьбы, алхимия… Не нужно так волноваться!..