Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы - Полещук Александр Лазаревич. Страница 32

— Но положение безнадежно! — заявил Годар.

— Не считаю… — возразил я и, осторожно налив в стакан газированную воду из сифона, отпил глоток, — Не считаю положение плохим…

Годар насмешливо на меня поглядывал, постукивая по доске только что отнятым у меня ферзем, а перед моими глазами, застилая окружающую обстановку, возникла… шахматная партия. Только так можно было определить это чудесное зрелище: передо мной возникла огромная этажерка, каждую полочку которой представляла шахматная доска. Ясные, четкие фигуры были расставлены на каждой из досок. На первой полочке этажерки стояли еще не тронутые рукой игрока фигуры. Вот на второй полочке первый ход Годара и мой ответный… Доска над доской — ход за ходом. Я легко разобрался в переплетении ходов, и, как только подумал о продолжении партии, передо мной стали возникать гигантские, уходящие ввысь этажерки. Я отбрасывал вариант за вариантом. Стоило мне подумать: «нет, не то…» — и вся надстройка исчезла. Я увидел путь к ничьей, и мой ход вызвал довольный смех почти невидимого Годара, Вот он уже не смеется, он увидел, что теперь ему нужно думать не о выигрыше, а о ничьей. Я едва видел доску, но как хорошо видел путь к победе!..

Через десять ходов Годар сдался.

— То, что Карл Меканикус нанюхался мнемонала, мне ясно! — сказал он. — Но как, где? В начале партии ты вел себя вполне нормально, то есть проигрывал с обычной скоростью…

Я пододвинул Годару сифон с растворенным мнемоналом, и Рене все понял.

Он налил воду в свой стакан, сделал глоток, помолчал и неожиданно произнес:

— Карл, у меня будут большие неприятности, теперь это для меня ясно. Ведь я после демобилизации отказался от церковного прихода. Мне не простят!..

Я рассмеялся и предложил ему сразиться со мной на равных началах и записать партию.

— Это будет шедевр! — сказал я.

— Погоди, Карл! Я ясно представляю примаса Бельгии, вот его рабочий стол… А-а, конечно, это мое письмо у него в руках!..

— Чудак, ты совсем сходишь с ума, Рене! Газ не может сообщить дар ясновидения, поверь мне, — он только необыкновенно усиливает память. Мы отчетливо видим все, о чем думаем.

— А мы можем это проверить! — предложил Годар. — Карл, ты выйдешь в соседнюю комнату, а я скажу, что ты делаешь. Попытаюсь представить…

Годар жадно выпил несколько глотков воды и осоловело уставился в одну точку. Я поспешил выйти из комнаты.

В коридоре я остановился в задумчивости. Действительно, что мне сделать такое, о чем Годар не догадался бы?

— Ты сейчас чистишь свое пальто… чистишь щеткой, Карл! — закричал Годар. — Я это ясно вижу!

— Ничего ты не видишь, это все фантазирование!

— Тогда ты… ты сел на пол! Да, Карл?

— Нет, я еще не придумал, что бы мне сделать.

Годар успокоился, но как он все-таки был прав — церковь не любит расставаться с теми из своих слуг, в которых есть хоть искра таланта.

Годар сейчас работает день и ночь. Скрытый и глубокий интерес к естественным наукам проявился в нем с необычайной силой, стал его страстью. Письма со штампами церковных организаций нераспечатанными валяются на его столе. Фрезер также увлечен. Один я не нахожу себе места — вся душа моя, все помыслы прикованы к клинике Льежа, в которой лежат рабочие.

— Завтра, — как-то сказал мне Годар, — завтра мы покажем вам кое-что… Не так ли, Жак?

А назавтра они мне показали совершенно удивительное действие мнемонала. Годар и Фрезер провели серию опытов над собаками.

— Я надеюсь на совместное действие, на сочетание мнемонала и той системы выработки рефлексов, которую мы разработали с Фрезером.

— Но какова цель? Неужели вы думаете превратить собаку в мыслящее существо? Зачем? Да и возможно ли это?

— Это важно и интересно, Карл!

— Это совершенно бесполезно, Рене! Неужели ты думаешь сменить свою сутану на лоскутный наряд клоуна? Ведь такой собаке место только в цирке!..

— Не смейся, Карл! Бели я увижу у собаки проблески разума, то…

— Ах, вот в чем дело! Так сказать, экспериментальное опровержение религиозных догм… Но мы сегодня еще не можем, просто не можем создать такое мощное воздействие на, вообще говоря, плохо приспособленный мозг собаки…

— Можем, уже можем!.. — быстро ответил Годар. — Мне даже не верится, что это я, своими руками начал решать такую волшебную задачу…:

В комнату привели Альму, молодую сильную овчарку.

— Приказывайте! — сказал Годар. — Она знает названия многих вещей. Ну, попросите ее что-нибудь достать, принести…

— Вашу шляпу! — сказал я смеясь.

Разве я мог допустить, что собака поймет меня? Но Альма поняла. Высоко подпрыгнув, она столкнула с вешалки черный котелок Годара, догнала его, когда он покатился по полу, и протянула мне.

Альма внимательно прислушивалась к словам и действительно понимала меня, только иногда колебалась и выполняла приказание неуверенно.

— Она еще не привыкла к вашему голосу, — сказал мне Годар.

— Черт возьми! — обронил Фрезер. — Я все время не могу поверить в то, что она не говорит! Она иногда делает такие движения горлом, будто глотает что-то.

— Возможно, она и заговорит… — интригующе сказал Годар.

Работы с Альмой пришлось отложить. Меня телеграммой вызвали в Льеж.

— Что в этой телеграмме? — спросил Годар. — Неужели фирма все-таки возбудила процесс?!

Телеграмма была из клиники.

Мы выехали втроем.

Нам была устроена восторженная встреча. Того небольшого количества мнемонала, которое я доставил в свой последний приезд, оказалось достаточным, чтобы совершенно вылечить всех пострадавших. Руководители клиники долго беседовали с нами, пророчили новому способу лечения нервных заболеваний большое будущее. Мою радость нетрудно представить — ведь чувство вины перед рабочими, перед их детьми и родными не оставляло меня до этого дня ни на час.

Я встретился с рабочими. Они как бы заново прозрели, узнавали друг друга и своих близких и были очень удивлены, когда им сообщили, как долго они находились в клинике. Перед зданием собрались товарищи больных. К нам подходили, жали руки. Один из рабочих до боли стиснул ладонь Рене; тот в этот момент держал граненые четки, и они врезались ему в руку.

— Рене, — сказал Фрезер, беря четки, — а ведь вам придется совсем расстаться с ними… Да, да, не смотрите так удивленно! Я наблюдаю за вами уже не один день… Вы настоящий ученый и настоящий естественник. Как только вы стали попом?!

Фрезер вложил в слово «поп» всю иронию, на которую только был способен, но Годар впервые не обиделся.

— Да, — ответил он, — это верно, но я не мог иначе. Такова была воля моей семьи!

Утром к нам в гостиницу пришел представитель фирмы, выпускающей лекарственные вещества, и предложил заключить ряд контрактов. Он выписал на мое имя банковский чек, что было как нельзя кстати, так как я только что оплатил счет за медицинское обслуживание пострадавших рабочих.

Мы вернулись в Динан. И Годар вновь принялся за свои опыты с собаками.

— Это что-то из сказок Шехерезады, — как-то сказал я. — Волшебник понимает речь животных…

— А мы научим Альму говорить, — скромно ответил Годар. — Вот что мы наметили сделать!..

Годар протянул мне небольшой листок бумаги. На нем была набросана схема какого-то радиотехнического устройства.

— Я вживляю Альме электрод, подвожу его вот сюда… — Годар быстро набросал на листке голову собаки, обвел контур одной уверенной линией и, не отрывая карандаша от бумаги, показал гортань. — Вот сюда, к голосовым связкам. Электрод сделаем серебряным, изолируем и выведем на специальный ошейник. Здесь на ошейнике будет постоянная клемма, к которой и подключим специальное устройство…

— Так, ну а кто все-таки будет говорить, — спросил я: — это специальное устройство или собака?

— Я не могу с вами разговаривать, Карл, вы все время смеетесь! Говорить будет… это устройство.

— Тогда не нужна собака!

— Карл, это не шутки! Собака не будет говорить, собака не будет издавать звуки, но она будет управлять этим устройством. Понимаете? Это своего рода искусственный орган речи, управляемый биотоками. Мы с Фрезером решили, что наша Альма будет говорить тенором…