Остров везения - Поллок Марта. Страница 20

Маргрит старалась не смотреть на него. Все уловки Александра она знала наизусть: преуменьшить свою заинтересованность, потом исподволь проследовать от безразличия к снисходительности и, когда жертва почти уже в руках, подступить с ножом к горлу, то есть с контрактом, и наложить лапу на любой мазок на бумаге или холсте, который художник сделает за ближайшую сотню лет. Ее босс всегда настаивал на исключительных правах на произведения «своих» подопечных.

Войдя в столовую, Маргрит тут же заинтересовалась содержимым красивой керамической плошки, стоящей на буфете. Это было нечто, отливающее всеми оттенками зеленого, желтого и розового.

– Экономка сказала, что это десерт из персиков, – пояснил ей Густав. – Он станет кульминацией обеда… если, конечно, прежде мы не отравимся.

– Так вы говорите, что лично знакомы с некоторыми авторами собранных вами работ, – вновь начал Александр, щедро накладывая себе стряпню Полин. – А не знаете ли вы случайно… э-э-э… чего-нибудь о молодом художнике, пробующем себя в пастельных композициях?

Густав намазал маслом два крекера, один Маргрит, другой себе.

– Ее зовут Валери Норен. И она мой хороший друг… А что? – поинтересовался он с таким наивным видом, что Маргрит, подавив улыбку, быстро опустила глаза.

Он отлично понимает, что происходит, догадалась она. Человека, который сумел собрать такую превосходную коллекцию, так просто вокруг пальца не обведешь. Но неужели на острове живут и художники? Вот это новость. Кто же такая эта Валери Норен?

Густав протянул Маргрит крекер и кивком указал на домашние сосиски с капустой. Но она покачала головой, собираясь дождаться десерта.

Александр тем временем не умолкал. Возможно, ему удастся уговорить представителя одной из второстепенных стокгольмских галерей взглянуть на пастели и, может быть, даже выставить их. Но Маргрит-то было хорошо известно, что босс и на милю не подпускал к своим открытиям мало-мальски сведущих агентов.

– Вы, конечно, понимаете, у нашей галереи свои требования, – пробормотал он извиняющимся тоном. – Я не могу обещать своего личного участия, по крайней мере, официально…

Маргрит отчаянно сжала губы и поспешно отвернулась, чтобы не видеть глаз Густава. Они давно разговаривали одними взглядами и даже смеялись вместе над некоторыми фразами из трескучего монолога Александра.

Когда пришло время десерта, Густав тактично отверг предложение галерейщика показать принадлежащую ему пастель с обнаженными фигурами «кое-кому из специалистов».

Зато согласился познакомить его со своим очень хорошим другом Валери Норен.

«С очень хорошим другом». Эти слова звучали в ушах Маргрит, когда она смотрела, как Густав выходит из столовой, двигаясь с чисто мужским, характерным для него изяществом.

Она почувствовала болезненный спазм в желудке, ничего общего не имеющий с симптомами пищевого отравления. Каков интриган!

Договорившись об импровизированном ужине в мастерской своей подруги-художницы, Густав предложил гостям совершить экскурсию по ферме.

– Нет-нет. Нам с Маргрит нужно еще обсудить кое-что важное, – заявил Александр. – Я, знаете ли, человек крайне занятой. И хотя в другой раз с удовольствием осмотрел бы… э-ээ… скотный двор, но теперь, к сожалению, вынужден отказаться за нас обоих. Вы уж не обижайтесь, приятель.

8

Как и все остальные помещения дома Густава, библиотека – она же кабинет хозяина – была отмечена печатью его индивидуальности.

В последних поколениях семейства женщин было немного, и в доме воцарился стойкий мужской запах. Здесь пахло кожей, ружейным маслом, табаком.

На кожаном диване лежали закрытая книга и стоял поднос с пустой бутылкой из-под шампанского и двумя бокалами, которые экономка не успела убрать. Интересно, с кем это Густав пил и когда? – подумала Маргрит. Рядом с диваном в высоком хрустальном с серебром кувшине красовался одинокий цветок магнолии – нелепый женский штрих в холостяцком быту.

Маргрит невольно подумала о женщине, которая стала женой Густава. Долго ли длился их брак? Почему распался? Они жили здесь или где-то в другом месте? Лучше бы в другом. Поймав себя на этой мысли, Маргрит рассердилась на свою излишнюю чувствительность. Какое ей дело до бывшей жены Густава? Особенно сейчас, когда рядом находится человек, сделавший ей предложение… Правда, она не собиралась его принимать. Но к хозяину дома это не имело ровным счетом никакого отношения. Или все-таки имело?..

Глядя в стену, на которой висели в рамках фотографии быков разных пород, молодая женщина пыталась отогнать от себя мысли о Густаве Бервальде, но они упрямо к ней возвращались. Ей предстоял серьезный разговор, нужно было как следует собраться, чтобы чувствовать себя уверенно.

Конечно, на эту тему лучше было бы поговорить с Александром где-нибудь в другом месте, например в незнакомом ресторане. Где угодно, лишь бы подальше от заваленного бумагами письменного стола Густава, его соломенной шляпы, небрежно брошенной на потертый кожаный стул…

Пока Александр долго выбирал себе место, подтягивал у колен тщательно отглаженные брюки и раздражающе медленно усаживался, Маргрит с трудом сдерживала себя. Но она твердо решила отказать ему с наивысшим тактом, на который только была способна.

– Маргрит, насколько я понял из слов Густава, ты не собираешься возвращаться со мной.

Может, мне удастся тебя переубедить?

Молодая женщина со вздохом опустилась на краешек стула напротив, жалея, что после второго за утро купания у нее не было времени обновить макияж. Сейчас он бы ей совсем не помешал.

– Александр…

– Если же нет, – словно не слыша ее, продолжал он, – то я бы тебе предложил передать мне полномочия в деле с адвокатами твоего бывшего мужа. Видишь ли, на следующей неделе будет выставлена на продажу маленькая, но необычайно ценная коллекция английских миниатюр, которая должна восполнить…

– Александр! – Маргрит была настолько раздражена, что напрочь забыла о своем решении вести себя крайне деликатно.

Он остановил ее жестом ладони, такой же розовой и гладкой, как у самой Маргрит.

– Знаю, дорогая, что ты не желаешь вникать в подробности. Вот и я хочу уберечь тебя от хлопот, и, поскольку завещание скоро будет официально утверждено, мы могли бы кое-какие второстепенные…

– Александр, замолчи! Я уже решила, как распоряжусь имуществом Карла. Спасибо тебе за заботу и желание помочь. Но, видишь ли, я не могу принять твою помощь со спокойной душой, потому что абсолютно уверена: Карл вовсе не собирался оставлять меня главной наследницей. Я много думала об этом. В его возрасте завещанию не придают большого значения.

Он мог даже и не помнить, что изменил его после нашей свадьбы, а потом было уже слишком поздно. Так что видишь…

– Нет, не вижу! – прервал ее босс. – Карл прежде всего хотел бы, чтобы его коллекция оказалась в руках знающего человека. У него один Модильяни чего стоит!

– Александр! Послушай, – ответила ему Маргрит, – я собираюсь поговорить с прямыми наследниками Карла и убедить их не возражать против передачи его коллекций в Национальную галерею. В таком случае ценные бумаги пойдут на оплату административных и прочих расходов. Ведь, насколько я понимаю, потребуются дополнительные средства на хранение и экспонирование этого собрания художественных произведений. Не говоря уже о налогах…

Было и еще кое-что, но Маргрит сейчас не хотелось вдаваться в детали. А речь шла о чувстве собственного достоинства. Она не желала иметь ничего общего с человеком, который почти полтора года ее жизни превратил в ад, ни разу даже не повысив голос, а лишь с улыбочкой нанося оскорбления, после которых она переставала уважать себя и как личность, и как женщину. Завещанные Карлом ценности Маргрит воспринимала как своего рода материальную компенсацию за причиненные ей страдания. А на это она пойти никак не могла.

Сомнения в своей полноценности отравляли существование молодой женщины даже после развода. Именно эти сомнения и отчаянное желание избавиться от них вкупе с лихорадочным ритмом жизни и постоянной нервотрепкой на работе привели к тому, что Маргрит окончательно выбилась из сил.