Нюрнбергский эпилог - Полторак Аркадий Иосифович. Страница 37

— Летом прошлого года я не надеялся увидеть осень, зиму и новую весну. Если я дотяну до следующей осени, я, наверное, увижу еще не одну осень, не одну зиму и не одно лето.

И, выдержав подобающую случаю паузу, с явным удовлетворением в голосе и сардонической улыбкой на лице добавил:

— Единственные союзники, которые все еще находятся в союзе, — это четыре обвинителя, да и они в союзе только против подсудимых.

Геринг потирал руки, смеялся охотнее и дольше, чем всегда, изливал свое чувство доктору Джильберту:

— Я вам говорил, что это вполне естественно. Так всегда было. Вы видите, я прав: опять старое равновесие сил. Это они (западные державы. — А. П.) получили за их попытку стравить нас с Востоком...

Воспользовавшись удобным моментом, Джильберт спросил Геринга, что думает он о мюнхенском пакте — не дала ли Англия уже тогда свое согласие на расширение границ Германии к востоку за счет России.

— Да, конечно, — ответил Геринг, как будто это была вполне очевидная вещь. — Затем они испугались, что Германия будет слишком сильной державой. А вот теперь их беспокоит Россия... Вы знаете, доктор, если бы я только мог встретиться с сэром Дэвидом Максуэллом Файфом 7 за стаканом виски и иметь с ним сердечный разговор, я уверен, что ему пришлось бы признать, что англичане всем своим сердцем желали, чтобы мы начали войну с Россией.

Далее Геринг высказался в том смысле, что англо-американцам давно следовало бы найти общий язык с гитлеровской Германией.

— Большинство наших лидеров, — заявил он, — были бы счастливы сотрудничать с ними...

Так же оживленно протекала дискуссия и в группе Папена. Прочитав за завтраком газету с отчетом о речи Черчилля, Папен сказал:

— Черт возьми, он очень откровенен!

— Возвращается к своей старой политике, — с удовлетворением констатировал Дениц.

— Вполне естественно, — подхватил Нейрат. — Черчилль приветствовал помощь России, когда он в ней нуждался. Но Англия была и остается Британской империей. Ему не следовало бы уступать так много русским в Тегеране и Касабланке.

— В Ялте, — поправил его Дениц. — Именно там он не должен был уступать так много России, поскольку стало вполне очевидно, что Германия все равно проиграет войну... Об этом я писал Эйзенхауэру, когда был еще на свободе...

Восторг гитлеровцев речью Черчилля был настолько сильным, что они не преминули заявить ходатайство о вызове его в Нюрнберг в качестве свидетеля. И Рудольф Гесс громогласно заявил Герингу:

— Вы еще будете фюрером Германии.

Но фултонское выступление Черчилля было не единственным приятным сюрпризом для нацистских лидеров. Вслед за тем пришло сообщение о помиловании американскими властями гитлеровского генерала Штудента. Потом разразился антисоветской речью американский главнокомандующий в Германии Мак-Нарни, вышла книга американского дипломата Буллита, в которой программа Черчилля получила дальнейшую конкретизацию.

Геринг быстро ориентировался в новой обстановке. В своих показаниях он стал вдруг подробно расписывать, как еще в 1940 году Англия и Франция готовили бомбардировку нефтяных районов Кавказа. Защита поспешила тут же подкрепить эти показания документальными доказательствами, захваченными немцами во Франции. Все делалось для того, чтобы создать трещину в отношениях между советскими и западными представителями в Международном трибунале. Такую трещину, в которую мог бы провалиться весь Нюрнбергский процесс.

Итак, еще задолго до окончания Нюрнбергского процесса в международной обстановке начались серьезные осложнения. Но, удивительное дело, все это как-то мало отразилось на поведении представителей четырех держав в Международном трибунале.

Как бы хотелось подсудимым стать очевидцами какой-нибудь передряги между, скажем, Джексоном и Руденко. Увы! Такого удовольствия обвинители им не доставили.

Вглядываясь в прошлое, я должен сказать, что Нюрнбергский процесс в целом был ярким примером плодотворного и лояльного сотрудничества четырех держав. Это сотрудничество охватывало буквально все стороны деятельности советской, американской, английской и французской делегаций.

С первого же дня подсудимые и адвокаты вознамерились рассматривать Нюрнбергский процесс как спор между акционерными кампаниями, из которых одна потерпела крах, но все же считает, что во взаимных расчетах, вызванных прежними отношениями, должен действовать принцип смешанной ответственности. Именно поэтому время от времени они напоминали о той помощи, которую оказывали западные державы Гитлеру в осуществлении его внешней политики.

Конечно, такие заявления ставили обвинителей западных держав в неудобное положение. И вот здесь-то перед советской делегацией возникала дилемма — либо стать на путь критики мюнхенской политики Запада, затеять на этой основе полемику с представителями США, Англии и Франции и уйти далеко от тех целей, которые человечество поставило перед Нюрнбергским процессом (именно этого и добивались подсудимые), либо раз и навсегда сказать главным немецким военным преступникам: действуя здесь по мандату народов всего мира, мы судим вас за ваши преступления, которые не становятся менее тяжкими и опасными от того, что в западных странах нашлись люди или группы людей, на помощь которых вы опирались, развязывая войну.

Наши обвинители избрали второй путь, и на него же встали все остальные нюрнбергские обвинители.

Главным американским обвинителем на процессе был Роберт Джексон, который в то время занимал в США пост члена Верховного суда. К чести его будь сказано, он не отрицал, что правящие круги Америки проводили до войны не очень-то мудрую политику в германском вопросе. В своей вступительной речи Джексон заявил:

— Демократические элементы, пытавшиеся управлять Германией при помощи... механизма, созданного Веймарской республикой, не получили достаточной поддержки от демократических сил остальных стран, включая мою страну.

Далее он опять возвращается к этой мысли. Говоря о политике крупных империалистических держав в тридцатых годах, о проблемах предотвращения войны в связи с агрессивными акциями нацистской Германии, Джексон подчеркивал: