Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович. Страница 106

7

На небосклоне взошла луна, озарила Пантикапей. Возле ворот Саклеева дома пылали факелы, воины рубили топорами ворота, таранили их крупами лошадей. Ворота трещали, но не поддавались. Лайонак, Бунак и люди Таная проникли в дом через ту дверь, которая вела в подвал. Войдя, задвинули железный засов. Как и предполагал Лайонак, там оказалась внутренняя лестница, ведущая наверх. По ней Аорс сумел так быстро добраться до слухового окна под самой крышей.

– Двое вперед, найти Аорса и сбросить его живого вниз. Это ему награда за предательство!

Проникнув во второй этаж, они тщательно завалили лестницу чем попало, а сами заняли позицию у окон, выходящих во двор. Торопливо хватали со стен развешенное оружие, ломали дорогую мебель, намеревались использовать ее обломки как метательные снаряды.

– Держаться будем до последнего человека! – наказывал своим спокойным голосом Танай, расставляя воинов против окон. – Нас выручат!

– Да, да, – подтверждал Лайонак, – к нам придут на помощь!.. Готовьтесь поджечь дом по моему сигналу!.. Только вот девушку следует найти и освободить!

Он кинулся было на чердак вслед за воинами, но Аорс все двери запер на крепкие замки. Хода наверх не оказалось.

Среди роскошного зала развели костер. Горящую мебель выбрасывали во двор, на головы хозяйской челяди. Саклей слышал треск огня и рвал свои седые волосы.

Бунак почувствовал себя бодрее. Он осматривался с изумлением, пораженный тем, что творилось. Никак не мог поверить, что человек с мягкой бородой, одетый богатым купцом, – друг его Лайонак.

Тот протянул ему полный фиал и сказал с улыбкой:

– Пей, Бунак, Саклеево вино, подкрепись!.. А за то, что вытерпел муку, не выдал никого, спасибо!.. Может, нам и не удастся выйти живыми из этого дома, но мы умрем не напрасно! За нас отомстят!

– О Лайонак, ты не смотри, что я изранен, я хочу драться! Я еще доберусь до печени Саклея! Хоть и трудно мне… соски на груди Саклей огнем выжег. А на спине – живого места нет. Ой!..

Он хлебнул вина и с перекошенным лицом, отражающим пережитые страдания и ненависть, стал бросать вниз египетские вазы, которые хозяин ценил дороже золота.

Рухнули ворота. Во двор ворвалась орава конных дандариев, пеших горожан и ночных стражей. Навстречу им полетели расписные амфоры, финикийское стекло, резные ларцы и камни из развороченного очага. Саклей кричал неистовым голосом и метался по двору как одержимый.

– Взламывайте двери! – приказывал он. – Олухи, трусы! Чего испугались? Я вас награжу, а того, кто струсит, волею царя на кол!..

Мимо пронесли на руках воина с обожженными лицом и грудью, рослый страж, зажимая рану на боку, бежал, забыв на земле меч. Сверху летели пылающие обломки, за ними стрелы сарматские, скифские и даже таврские длиною в рост человека. Все, что было найдено в доме-музее, осажденные использовали как оружие для отражения беспорядочной атаки дандариев. Лайонак, отличный лучник, стрелял без промаха. Нападающие с проклятиями отхлынули от дома, оттаскивая раненых. Убитые лежали в лужах крови, среди дымящихся кусков красного и черного дерева, привезенного из далекой Ливии за дорогую цену.

– О боги! О боги! – взывал Саклей в исступлении. Он забыл о смертельной опасности и подбежал к окнам, потрясая кулаками. Он хотел призвать на головы разбойников все силы аида, но не успел.

Дрожа от ярости, Бунак выхватил из рук Лайонака лук и стрелу, оттолкнул друга локтем и выставился из окна. Направив на врага своего острие стрелы, крикнул ему:

– Получи, проклятый старик, должок от раба твоего – Бунака!..

Стрела угодила старому вельможе прямо в рот, выбила передние зубы, рассекла язык и, пронизав горло, вышла из-под затылка. Он упал навзничь, взмахнув руками.

В этот момент Аорс спускался по потайной лесенке, держа за руку Гликерию. Оба они оказались свидетелями смерти их хозяина. Побледнев от волнения, девушка поняла, что совершилось нечто необыкновенное и страшное. Она не знала, кто засел в доме, но суматоха и трупы во дворе так поразили ее, что она желала теперь лишь одного – скорее покинуть этот ад.

Первый приступ был отбит. Осажденные пили по очереди из амфоры и вытирали рукавами потные лбы.

– Как, помощи еще нет? – спрашивали воины.

– Будет! – громко отвечал Лайонак, поглядывая на ворота и прислушиваясь.

Всюду двигались огни, кричали люди. Улицы превратились в подобие развороченного муравейника. Часть дома загорелась, в окна ударяли клубы белого дыма.

Двое панцирников оттащили тело Саклея. Теперь ему было все равно. Он глядел остекленевшими глазами во тьму далекого неба. Взгляд мертвеца казался осмысленным, еще не успел утратить выражения, которым горел в последний миг жизни.

Так неожиданно, отлучившись на короткое время с царского столованья, погиб старый лохаг Пантикапея Саклей, сын Сопея, один из последних радетелей Боспорской державы Спартокидов.

8

Скифский медок, привезенный из борисфенских стран купцом Халаидом, сделал свое дело. Царь, все его сановники и гости никогда ничего подобного не пили. Вначале развязались языки, потом речи стали невнятными и многие боспорцы и понтийцы, всегда с презрением отзывающиеся о «пьяницах-скифах», сами свалились под столы. Наиболее крепкими оказались Диофант и, как это ни странно, сам царь. Они продолжали беседовать, еле ворочая языками.

Олтак нес стражу и отвечал за безопасность пирующих, так же как и за порядок в городе. Когда он подошел к царю и сказал, что в городе шум и вспыхнули пожары, Перисад махнул костлявой рукой и одеревенелыми губами произнес с трудом:

– Твердой рукою… – причем сделал жест, понятый Олтаком как приказание навести порядок любой ценой.

Почти в этот же момент в дверях показались вооруженные дандарии. Они удерживали под руки главного эргастериарха Кефалона. Последний протягивал вперед окровавленные руки и говорил быстро и невнятно, стремясь скорее прорваться к царю.

– Что такое? – спросил встревоженный Олтак. – Что случилось?

– К оружию! – из последних сил прохрипел Кефалон. – Рабы бунтуют!..

Сказав это, эргастериарх упал замертво на узорчатый пол, замусоренный сейчас объедками рыбы, бараньими костями, залитый вином и соусами. Черная, как фасосское вино, струя крови показалась из-под трупа и стала растекаться в лужу.

Олтак немедленно вызвал всех дежурных слуг и стражей, приказав им развести упившихся гостей по спальням и ночлегам. Бритагора и Дорилая поддерживали под руки. Диофант ушел сам, но ступал ногами вкривь и вкось. После он говорил, что таким пьяным не был никогда, и даже высказывал догадку, что в вине было дурманящее зелье. Некоторые позже пустили слух, что медок был приготовлен из дурного кавказского меда, того самого, которым отравились воины первых греков-переселенцев. Этот мед пчелы собирают не то с ядовитых рододендронов, не то с растения букса.

Понтийцы занимали дом, расположенный на половине пути к порту, и сейчас пошли туда с песнями. Особо хмельных слуги понесли на плащах по темным улицам. Волна рабского бунта еще не докатилась сюда.

Шум и ночные беспорядки в «нижнем» городе никого особенно не встревожили. Одни были пьяны, другие привыкли к ночным происшествиям.

Олтак распорядился усилить охрану дворца. Но значительная часть дандариев оказалась во хмелю. Царевич ругался на родном языке, хлестал плетью подчиненных. Набрав сотню человек, более других сохранивших способность сидеть в седле, он выехал в город. И сразу же наткнулся на препятствия. Улицы оказались загроможденными срубленными деревьями, корзинами с землей и рухлядью, взятыми в ближайших дворах и садиках. За завалами мелькали огни, слышался топот многочисленных ног. Отовсюду выглядывали люди с дрекольем. Появились воины, они трусливо отступали, склонив низко головы. Без копий.

– Эй, кто вы? Стойте! Я – Олтак!..

Теперь он заметил, что многие из воинов потеряли шлемы. Они без толку размахивали обломками оружия, показывая назад.