Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович. Страница 87

Алкмена рассмеялась холодным смехом. Подвески на серьгах задрожали, сверкая на солнце, лучи которого косо проникали в окно.

– Савмак и Гликерия? – изумился царь, обращаясь к Саклею.

– Не может быть! – вскричал Саклей, багровея. – Это явный обман! Нас провели хитрые рабы! Откуда могла там оказаться Гликерия? Я утром видел ее дома. И что общего у нее с Савмаком?

– А я это давно видела и о многом догадывалась! – резко возразила Алкмена. – Эта распутница вступила в преступную связь с Савмаком не сейчас… а раньше!.. Мало того, она похвалялась своей близостью с Атамбом, сыном Саклея, а теперь сожительствует с Алцимом и, как видите, успевает встречаться и с портовым грузчиком!.. Фи, какая гадость! Теперь уже никто не посмеет защищать и оправдывать ее!

– Подожди! – сморщился, овладев собою, Перисад. – Кто обнаружил их там?

– Первый – Фалдарн с воинами, после него – Олтак.

– Что сказала Гликерия?! – вне себя вскричал Саклей, потеряв обычное равновесие.

– Сказала, что встретилась в склепе для любви с Савмаком.

Чудовищное предположение, что все они стали игрушкой в руках ловких интриганов, все более крепло в душе Саклея. Но кто это подстроил, кто перехитрил его и нанес такой удар его доброму имени?

– Как же так? – обратился к нему царь. – А ты докладывал мне, что сведения верные!.. И мы с сотней воинов ловили двух распутников на смех всему городу!

– Государь, – взмолился Саклей, – тут что-то не так. Чует мое сердце, что вышло недоразумение. Мы выловили тину, а рыба выскользнула из сетей. Где Фалдарн, Форгабак? Они ответят мне за все!.. А Савмака и девчонку я допрошу сам. Они все скажут мне.

– Где преступная пара? – спросил царь.

– Государь, – жеманно, с видом озабоченности ответила царица, – весь народ был свидетелем раскрытия этого разврата! Воины едва смогли защитить блудницу и ее дружка от гнева толпы!.. Все требуют казни раба и продажи в рабство распутницы, по закону отцов наших!

– Гм… Ну и что же?

– Сейчас оба любовника на рыночной площади выставлены на позор!

– Как?.. Уже? – изумился царь, морща нос и скалясь от неожиданности.

– Истинно так! – томно отозвалась царица, вздыхая. – Народ громко требует смерти одного и железного ошейника для другой, бросает в них камнями и грязью!

– В отношении Савмака – согласен. Этот самоуверенный воин слишком распустился. Он забыл, что он всего лишь вскормленник мой… Но девушку!..

– Я вздерну Савмака на железное колесо! – решил Саклей.

– Что он может рассказать? – злорадно отозвалась Алкмена. – Как он проводил время в склепе с твоей родственницей?.. Любопытные признания!

– Не забудь и меня позвать, – досадливо усмехнулся Перисад, – это разгонит мою скуку. Ты обещал мне раскрыть заговор рабов, а раскрыл лишь позор своей родственницы. И она сейчас на площади?

– На площади, – отозвалась царица, видя, что царь недоволен, – но на то воля народа, государь. Отказать в требовании толпы было бы равносильно тому, что прикрыть скандал твоей священной мантией. Каждый недостойный сказал бы, что ты, государь, покровительствуешь противоестественным связям рабов и свободных. Это означало бы всеобщее падение нравов.

– Гм… – Царь неопределенно посмотрел на Саклея.

Последний уже не сомневался, что в интригу вмешалась сама царица, больше заинтересованная в успешной борьбе с ним, чем в безопасности государства.

– Государь, – решительно обратился он к Перисаду, – дело настолько неясное, что следует провести ряд допросов и выяснить истину. Только пытка Савмака, а если потребуется, то и девки, может помочь раскрыть правду. Огонь и железо не солгут.

Лицо Алкмены вспыхнуло злой радостью. Царь подумал и решил:

– Савмака допрашивай, пытай. Гликерию пытать не разрешаю. Но ты должен поспешить с этим делом… Или отложить его до возвращения твоего из Неаполя…

9

Трудно передать, что творилось на рыночной площади в этот час. Свист, улюлюканье, хохот и гневные выкрики слышны были в порту и за городом. Испуганные чайки метались по небу. По улицам бежали подростки, спеша увидеть редкостное зрелище. Многие из них вооружились камнями и бросали их туда, где среди беснующейся толпы образовалось нечто вроде того круга, который освобождают для выступления странствующих танцоров и фокусников.

– А ну, отойди!.. Куда лезешь?.. Смотри издали!..

Рослые воины сдерживали буйную толпу зрителей, пытаясь оградить виновников необычной шумихи от чрезмерных знаков внимания. Но они не могли сдержать потока неприличных замечаний, оскорблений и угроз, а также комьев грязи и камней, что нередко задевали самих стражей.

Какие-то юркие люди особенно старались шуметь, разжигали страсти, показывали пальцами и кричали:

– Посмотрите!.. Это – раб, бывший царский страж. Он не раз толкал вас копьем, когда расчищал дорогу во время процессий. А теперь – он связался со свободной! Он совратил дочь гражданина, он опозорил наш город!

– А это – его любовница! Она не брезговала кладбищенскими развалинами, где встречалась с этим грязным грузчиком! Ха-ха!

– Боги накажут нас, если мы простим такое противоестественное дело!.. Раб – и свободная! Рабы соблазняют наших дочерей!

– Он околдовал ее! Он заманил ее своими мерзкими чарами в нечистое место! Савмак ранее причаровал царевича, а теперь совратил свободную! Смерть ему!

– А распутницу – в рабство! Неужели мы позволим ей вернуться в общину свободных честных людей? Тьфу, негодница! Грязная уличная гетера!

Парни и подростки показывали пальцами на обнаженное тело девушки и заливались хохотом.

Савмак и Гликерия шли рядом, оба раздетые догола, со связанными за спиной руками. Их окружали конвойные фракийцы.

Савмак шел медленно, опустив голову, словно в тяжелом раздумье. Он даже не вздрагивал, когда в него попадали камни или шлепали по телу комья сырого навоза, стекавшего вниз желтыми струйками. Под кожей играли желваки мышц. Он выглядел настоящим Гераклом, стройный и могучий.

Рядом с ним Гликерия казалась маленькой и резко отличалась молочной белизной выпуклых, словно прозрачных форм, сейчас оплеванных, пестреющих грязными кляксами. Спутанные золотистые волосы двумя потоками упали ей на плечи. Одна прядь спускалась спереди и закрывала левую грудь. Девушка не опускала голову, смотрела вперед, не замечая никого. Остекленевшие глаза были сухи. Как во сне шагала она среди улюлюкающей толпы, прекрасная и юная и вместе исполненная непреклонного упорства. И если бы кто смог заглянуть в ее душу, то увидел бы оцепенение чувств, бесконечное недоумение, болезненный экстаз, полную разобщенность с действительностью, возврата к которой уже нет.

– Глядите, глядите! – возмущенно кричала женщина, держа в одной руке корзину с рыбой, а другой показывая на опозоренную. – Она не имеет и капли стыда! Она смотрит так, словно ее ведут на брачное ложе!.. Одумайся, поганка, ведь вся срамота твоя на виду!.. Ох, ох!

И, закрывши лицо краем накидки, женщина с неприличным смехом отвернулась под реготание толпы.

Олтак жег Гликерию огненными глазами, охваченный страстью. Самые дикие побуждения мелькали в его мозгу. И одновременно его терзало бешеное чувство ревности. Он хотел бы убить обоих любовников, так как в эту минуту не сомневался в их преступной связи. Но, следуя указаниям Алкмены, полученным с нарочным только что, решил довести дело до конца, убежденный, что девушка от него не уйдет. Она манила его сейчас, пожалуй, больше, чем когда-либо, только уважение к ней сменилось каким-то издевательским, злорадным ликованием. Ему хотелось упиться ее унижением, взять ее из грязи, а потом опять бросить в грязь, может, даже уничтожить.

Несмотря на оглушенность, мнимые любовники успели обменяться несколькими фразами так, что их не услышали вокруг. Общий шум способствовал этому.

– Что скажешь ты, Гликерия, – прошептал Савмак, – когда тебя спросят, зачем ты была в склепе?

Задавая этот вопрос, Савмак совсем не думал о своей наготе, о том, что она видит его одетым лишь в веревочные петли. Да и ее белое, нежное тело, такое ослепительно яркое в лучах солнца, как-то миновало его сознание. Он не видел ее. Он представлял себе товарищей, уходящих от преследователей, весь дрожал от мысли, что Лайонаку не удастся ускакать в степи, к парю Палаку. Он не сомневался, что стоит гонцу прибыть в Неаполь и рассказать скифскому царю о положении на Боспоре, как тысячные рати Палака немедля двинутся против Пантикапея. Ибо Палак – царь дальновидный и смелый. Он не упустит счастливого случая разделаться одним ударом с державой Спартокидов.