Лестница на небеса - Полякова Светлана. Страница 7
Девочка превосходно себя чувствовала там, в его голове, черт побери, словно там ей было самое место. Движение ее губ, слегка раздвинутых в полуулыбке… Легкий взмах руки, так напоминающий движение крыла… Быстрый взгляд — смелый, слишком смелый! — прямо в его глаза.
— Ты не должна там находиться!
Она его не слушала. Или он сам не очень-то слушал себя? Ведь ему просто было хорошо оттого, что этот ребенок находится в его голове!
Кинг остановился перед зеркалом. Посмотрел на себя — и на секунду замер, потому что его зеленые глаза вдруг стали голубыми. Как будто это она посмотрела на него. Оттуда. Из головы… Из души?!
Он снова тряхнул головой и прошептал:
— Ну вот, брат, приплыли… Неужели тебе не чужды педофилические наклонности?
И, быстро развернувшись, бросился прочь из квартиры — куда угодно, только прочь, прочь от самого себя, от ее постоянного присутствия, от музыки, которую забыл выключить и вспомнил об этом уже тогда, когда оказался на проспекте, и был уже виден лишь краешек крыши…
На минуту он пришел в себя и даже хотел вернуться, чтобы выключить магнитофон. Он даже сделал несколько шагов назад, но остановился. Ничего не случится… Покрутится бобина — и все. Он же вернется скоро…
Отчего-то ему казалось, что она там, именно сейчас, и Бог знает, чем все это кончится, если он вернется?
Поэтому он зашагал дальше, все-таки думая о том факте, что еще никому и никогда, ни при каких обстоятельствах не удавалось убежать от…
Имени он не дал.
— От себя, — закончил он фразу вопреки острому желанию все-таки назвать это собственным именем. И повторил: — Но каждый только и делает, что пытается убежать! От себя…
Она не шла сама — ее ветер нес. Во всяком случае, Мышке так казалось. Все вышло как-то странно. Сначала-то она шла правильно. От троллейбусной остановки в гору. Она даже перешла улицу, но вдруг остановилась и оглянулась. Его дом. Вот так некоторое время она и стояла, озираясь. Благоразумно было бы пойти вверх, в гору — к ее дому. А она сделала все наоборот.
Снова перешла дорогу и двинулась прямо к «площади Дам». В конце концов, он сам сказал: «Если тебе будет плохо, ты всегда знаешь, куда прийти…»
Плохо ей не было. Но разве нельзя туда прийти, если тебе хорошо?
И с кем ей было сейчас поделиться этим своим открытием — что, оказывается, Бог прекрасен. А все, что про Него говорят в школе, — полная туфта!
И теперь она непременно спросит у учительницы: почему им больше нравится этот лысый тип с хитрым прищуром? И кто им сообщил, что Бога нет?
Конечно, после этого ей придется уйти из школы. Но до конца восьмого класса осталось так мало, и есть же еще места, где она сможет закончить образование!
Мышке даже стало легче, потому что она знала теперь — скоро ее мучения закончатся. Но сказать об этом она могла только одному человеку. Именно ему. Он поймет.
Она поднялась по ступенькам и замерла перед дверью — не испугалась, нет, просто ей захотелось продлить то чувство радостного ожидания, которое родилось в душе. Сейчас она его увидит…
Она слышала музыку там, за дверью, значит, в квартире кто-то был. Наконец она позвонила. Потом еще раз. Еще…
Никто не отзывался, хотя музыка продолжала звучать достаточно громко, — она даже расслышала слова. Hey you…
Она замерла. Откуда-то из закоулков сознания неизвестно почему родилась строчка: «Если можешь, почувствуй меня».
И она повторила одними губами, совсем тихо:
— Хэй ю… Если можешь, пожалуйста, почувствуй меня…
Она снова нажала на кнопку звонка. Ни-ко-го…
Ей стало грустно, так, точно она вдруг снова оказалась одна-одинешенька в целом мире. Возникло даже искушение сесть на ступеньку и заплакать, но она сдержалась.
«Я ведь взрослая», — напомнила Мышка себе. И нечего вести себя так, даже если заплакать хочется больше всего на свете…
«Если можешь, почувствуй меня!»
Он остановился. Этот крик ударил его изнутри, неизвестно как донесся оттуда, из его дома. «Бред, — подумал он, оглядываясь. — Слишком далеко, чтобы я мог услышать отсюда музыку…» И все-таки надо бы вернуться.
«В конце концов, если случится пожар, мне негде будет жить», — рассудил он. Но ведь дело-то было не в этом, а точно кто-то сейчас позвал его словами из песни. Хэй ю…
Он шел сначала быстро, потом еще быстрее и, наконец, не выдержал, побежал.
Сердце бешено стучало в груди, отдавалось в ушах, и лицо стало горячим — он летел через две ступеньки, точно боялся не успеть.
Она сидела у его двери. Прямо на полу. Больше всего его поразила безнадежность ее взгляда. Она так смотрела, точно была заполнена одиночеством. Его сердце сжалось, и он отругал себя самыми грязными словами — как же он так, как он мог думать о себе? Ей же плохо… Он сам сказал ей, чтобы она приходила, если будет плохо… Он обещал помогать ей стоять на ногах, даже если все вокруг потребуют, чтобы она была на коленях!
Опустившись на корточки, он дотронулся до ее щеки — мокрая, отметил он, и попробовал ее слезы на вкус.
— Хэй ю, — прошептал он. — Что, все так плохо?
Она хотела что-то ему сказать, но промолчала, только кивнула.
— Ладно, — сказал он, поднимая ее и отряхивая пальто. — Тогда заходи…
Он открыл дверь, и музыка встретила их, а еще его поразило то обстоятельство, что отчего-то в его комнате стало так светло, как будто мир повернулся, и теперь его окно выходило на солнечную сторону.
«Это уже кризис, — усмехнулся он про себя. — Начинают мерещиться чудеса…»
Хотя одно-то чудо было реальным, и это чудо стояло рядом с ним, все еще не остывшее от слез и детской обиды. Он обернулся, боясь, что она исчезнет, но она стояла. И снова сердце сжалось, достаточно было посмотреть ей в глаза. Огромные и сияющие, но очень осторожно, точно она спрашивала: «Ты ведь меня почувствовал? Ты теперь не отпустишь меня назад, в это смертельное одиночество?»
«Посмотрим, — сказал он себе. — Посмотрим».
Но ответ он уже знал, и даже не прятался больше от него, — не отпущу…
— Чай будешь? — спросил он.
Все было так просто и одновременно — необычно… Мышка даже сказала бы — волшебно, но она ненавидела это слово, потому что слишком часто его использовали ее одноклассницы. «Волшебно», — говорили они с отвратительными, ненатуральными интонациями, закатывая глаза… Например, когда просматривали импортные журналы для дам. Вол-шеб-но…
А волшебство другое. Это когда человек сидит на кухне, и играет музыка, от которой хочется плакать, и он смотрит, как Другой человек заваривает чай для…
Это волшебство было таким простым, естественным, почти неощутимым, и все же Мышка ощущала его всей душой и, может быть, была счастлива.
Да не может быть, а точно — счастлива…
— Так что случилось?
«Я пришла, а тебя не было…»
Она не сказала этого. Только пожала плечами и пробормотала:
— Все уже прошло…
И ведь не соврала даже — потому что и в самом деле все позади, она просто выпросила его у Бога, и нечему удивляться… То есть все равно она была немного удивлена, потому что все на самом деле так и получалось. Она на самом деле пришла к Богу, попросила Его — и надо же, все свершилось! Пусть сначала ей пришлось немного поплакать — теперь ей было даже немного стыдно своих детских слез… Но сейчас-то она сидит у него, а он наливает чай и смотрит на нее.
Они сидели молча — вернее, так казалось, потому что на самом деле они разговаривали, обходясь без слов, потому что слов было мало. Мышка даже удивилась этому, то есть говорить было можно только стихами.
— О чем он поет? — спросила она, нарушая благословенную тишину.
Сначала Мышке показалось, что ее вопрос прозвучал для него подобием выстрела, как будто он тоже наслаждался их бессловесным разговором, но она тут же отринула эти мысли — скорее всего, он просто думал о своем. Нельзя же в самом деле заподозрить его в том, что он так же, как она, наполнен чувством. Тем более — к ней…