Тени у порога - Поляшенко Дмитрий. Страница 24

Он остановился и с беспокойством оглянулся. И почти ничего не разглядел позади. Глазам уже не хватало света, чтобы разобрать цвета. Пройденный путь представал смутно угадываемыми бесплотными вертикальными формами, висящими в темном воздухе.

Тропы за ними в траве никакой не осталось. Вечному молчаливому и чужому лесу было все равно, идут по нему люди или нет. У леса, наверное, есть более важные, сугубо лесные заботы. «Вечернего тумана нет», — вдруг пришло в голову Роману.

Он повернулся лицом к движению — и у него ушло в пятки сердце. На тропинке впереди никого не было.

Вадковский ринулся вперед — откуда силы взялись — держа тесак на отлете, чтобы не напороться, чего доброго, споткнувшись. Земля упруго поддавала в пятки. Два силуэта через несколько секунд вновь показались на фоне четко видимых стволов. Отлегло от сердца. Постой-ка, там светлее? Что там?

— Гинтас! — крикнул Вадковский. — Там что-то впереди.

— Молодец, — отозвался Трайнис и, не оборачиваясь, хлопнул ладонью по стволу. Дерево не прозвучало, как будто он приложился к камню.

Вадковский подскочил к обозначенному дереву. Кажется, эта зарубка получилась хуже всех. Работая, Роман вертел головой назад и вперед, сравнивая. Ну точно, впереди светлее. Молодец Гинтас, он будто знал, и поэтому спешил до темноты. Вадковский ощутил прилив сил, нацарапал «129», торопливо нарисовал стрелку вправо и помчался догонять уходящих. Догнал быстро. А может быть, просто все легче и легче становилось бежать под уклон.

Силуэт Трайниса вдалеке похлопал по громадному, в пять обхватов, покосившемуся Пизанской башней дереву.

Вадковский сделал еще одну зарубку. Эту зарубку делать было удобно — дерево словно специально наклонилось к нему.

Теперь можно было не сомневаться, что впереди в чаще что-то есть. На бегу Вадковский попытался засвистеть, но лишь зашипел, и почувствовал, как треснула губа.

Крутой безлесистый спуск, почти обрыв, открылся сразу. И гаснущий закат за обрывом. На стоящих у самого края стволах лежал тающий красноватый свет.

Только что перед тобой была бесконечная колоннада гигантских деревьев, как вдруг за очередным стволом словно глухая стена упала наружу, показалось, ветерок коснулся разгоряченной щеки, не сразу затормозили ноги, упорно и тупо бежавшие последние два часа...

Они стояли над утонувшей далеко внизу в слоистом тумане чащей, убегающей к горизонту. Низины терялись в чернильной мгле, холмы седыми макушками возвышались над морем мрака. Запад был чуть бледнее остального неба. Местное солнце погасло у них на глазах. Вдалеке, на горизонте, угадывались неясные нагромождения — то ли скалы, то ли застыли на ночь низкие облака. Звезды над головой дрожали привычно и колко, только созвездия были незнакомые. Если вообще были кем-то когда-то названы.

— Успели, — сказал Вадковский и с усилием разжал ладонь. Скрюченные на рукоятке тесака пальцы свело. Ладонь сильно саднило, но он не посмотрел, что там с кожей.

Трайнис и Лядов побросали поклажу, подошли к краю.

Они молча смотрели на медленно тающую в ночи Камею — планету, запрещенную для праздных посещений, но почему-то не охраняемую. На сколько хватало глаз с такой высоты — на поверхности планеты под ними до самого горизонта не было ни одного огонька.

Бивуак, как выразился Лядов, разбили не у самого края, а отойдя на пару стволов вглубь леса, за скальным уступочком, похожим на врытый по самое дно рояль, уютно замаскированный плотным зеленым мхом.

После недолгой дискуссии было решено развести костер. Фонарик следовало экономить. Да и животные, как известно, бояться огня. Инопланетные — наверняка тоже.

Заготовили побольше дров, ночь могла оказаться холодной. Далеко идти не пришлось. Трайнис держал фонарик, а Лядов под руководством Вадковского снимал кору с ближайшего дерева. Надрубал, хватался двумя руками и повисал.

Вадковский со знанием дела подсказывал, как заносить руку, как поворачивать локоть.

— Специалист по средневековью, — ворчал Лядов, занося и поворачивая.

Нарубили целую охапку. Даже хватило, чтобы соорудить что-то вроде подстилок.

Огонь решено было развести под скальным уступом со стороны леса, чтобы не раздуло случайным ветром.

— И вообще, — сказал Трайнис, — открытый огонь на вершине горы... — он не закончил.

Лядов серьезно кивнул.

Попадав на охапки коры, они некоторое время лежали, не в силах шевельнуться, разбросав неподъемные, свинцовые руки и ноги.

Запад погас совсем. Тьма затопила все вокруг и поднялась к звездам. Только вырисовывались на фоне звезд черные стволы и угол скального выступа с поставленными сверху сумкой и контейнером. Друг друга они не видели. В двух шагах от края темно было, хоть глаз выколи.

Завозился, охая и кряхтя, Лядов — занялся костром. На ощупь сложил из кусочков коры шалашик, чиркнул чем-то — затрепетал желтый язычок огня, над ним появилось сосредоточенное блестящее лицо, в шалашике вспыхнул веселый дрожащий свет, на траву упали лучики, взвился и поплыл над головами легкий дым. Кора не быстро, но уверенно занялась.

Больше всего Лядов опасался присутствия легкогорючих эфирных масел в местной флоре. Но выхода не было, и они рискнули. И все обошлось.

На лица, траву и близкие стволы легли трепетные оранжевые блики. Комбинезоны из матово-серых сделались апельсиновыми. Отключенная мимикрия пассивно и грубо подстраивалась под сильный источник света.

Лядов, щурясь, ловким привычным жестом подбрасывал в огонь кору, отрывая от огромного куска.

Вадковский подтянулся на локтях, привалился спиной к замшелому камню. Было хорошо. Тело гудело, наслаждаясь самим покоем. Ничего не хотелось, даже голод отступил. Неважно было, лежишь ты дома на чистых простынях, или валяешься неизвестно где в неисправном комбинезоне на голой земле. Впрочем, даже в неактивированном состоянии комбинезон сохранял тепло. А вот руки и лицо уже ловили ночную свежесть. Почувствовав, что боку стало горячо, Вадковский через силу повернулся к разгорающемуся костру. Непривычное дрожащее, живое тепло сильно и ласково прижалось к лицу. Вадковский закрыл глаза и протянул огню ладони. Правую неожиданно обожгло. Вадковский поморщился.

Лениво привстал с земли Трайнис, устроившийся у подножия дерева между выступающими загривками мощных корней, за ремень потащил к себе контейнер.

Все трое двигались медленно, словно собирались этой ночью залечь в спячку.

Костер разгорался. Искры, танцуя, стремительно уносились вверх. Лядов, улыбаясь, глядел в огонь. Он соорудил лежанку посреди травы, поближе к огню. В его глазах неподдельное счастье плясало двумя маленькими кострами. Давно он не был таким умиротворенным, а может быть, даже счастливым.

Большой мир исчез за пределами круга трепетного света. Темная чаща невозмутимых деревьев-великанов пропала. Остался маленький мирок, как раз для трех человек и одного костра. В маленький мир бочком вступили несколько ближайших деревьев-великанов и склонили над людьми на огромной высоте свои головы-кроны.

Пропало чужое небо с неназванными созвездиями. Пропало прошлое — их прошлое, спокойная жизнь на планете Земля. Они вдруг оказались у этого костра — не было к живому огню долгого пути. Костер был всегда. И всегда, во все эпохи люди неподвижно смотрели на танец огненных языков, лижущих недосягаемую холодную бездну над их головами.

— Эй, прогрессор, держи. — Трайнис бросил Вадковскому пару брикетов, маленький цилиндр и прозрачную сверкающую флягу. — Постой-ка... Что это у тебя?

— Где? — сонно спросил Роман. Его развезло от тепла. Он даже не заметил, куда упали упаковки с пищей.

— Ладонь покажи. — Трайнис вскочил на корточки, схватил Вадковского за руку, повернул огню. Кожа была содрана в кровь. Вокруг раны чернела грязь, вперемешку с засохшими бурыми натеками. Гинтас торопливо полез в оттопыренный карман своего комбинезона. — Как дети, честное слово. Слава, покорми, пожалуйста, этого естествоиспытателя.