Барбаросса - Попов Михаил Михайлович. Страница 27

– Это мой слуга Педро!

Его преосвященство обернулся настолько стремительно, что разогнулась голландская булавка и полы сутаны упали вниз.

– Я наблюдаю за вами с того момента, как вы приблизились к моему жилищу.

– Отчего же вы, святой отец, не подали голос?

Кардинал узнал бывшего королевского духовника и неожиданно проникся к нему чувством, похожим на благодарность, за то, что он не лыс и не подслеповат.

– Я пытался по вашему поведению определить цель вашего появления.

Его преосвященство улыбнулся:

– И что же, определили?

Отец Хавьер спокойно ответил:

– Да.

Тут уж заулыбались все: и секретарь, и начальник охраны, и простые солдаты.

– Что же вы ответите на ту просьбу, которую мы смиренно решаемся положить к вашим ногам?

Кардинал задал этот вопрос чуть насмешливым тоном и в тот, же момент пожалел об этом.

– Я решил ответить отказом.

Сказав это, отец Хавьер прошел через предупредительно расступившийся строй вооруженных людей и скрылся в своем доме.

Его преосвященство понял, что совершил грубейшую ошибку: вместо того чтобы думать о деле, он заботился о том, как бы ему повыигрышнее выглядеть в глазах этих ничтожеств, составляющих свиту.

И без этой оплошности предпринятая миссия предоставлялась ему непростой, теперь же…

– Пошли все вон!

Скансио попытался переспросить:

– Ваше…

– Вон!

Стража стала пятиться в заросли.

– Ждите меня возле повозки.

Когда вытоптанная площадка перед каменной хижиной очистилась от ненужных людей, кардинал Хименес двинулся к входу. Он собирался войти в обиталище гордого отшельника решительно и бодро и сразу же приступить к сути дела – не для того же он добирался сюда из Мадрида, чтобы разводить здесь церемонии. Но стоило ему появиться на пороге хижины, как решительность его растаяла. И ноги отказались двигаться дальше. Может быть, это случилось потому, что в помещении царил полумрак? Да, он слегка мешал, но не в том смысле, какой здесь имеется в виду. Он мешал рассмотреть, что хижина представляет собой одно помещение, не разделенное никакими перегородками. Стало быть, королевский духовник, пусть и бывший, ничем не отличает себя от своего малахольного слуги. Привыкающим к полумраку зрением столичный гость увидел, что ложе престарелого священника состоит из низкого, жесткого деревянного настила с охапкою тряпья в головах. Слуга, надо понимать, спит вон на той охапке соломы у дальней стены.

Все то время, пока кардинал бродил взглядом по внутренности хижины, хозяин и его слуга стояли на коленях перед висящим на стене распятием и тихо молились.

Его преосвященство, не говоря ни слова, встал рядом. Никто не обратил на него никакого внимания, словно так и было надо сделать.

После завершения молитвы состоялась трапеза. Сказать, что она была скудна,– значит восхититься ею. В миске, которую Педро подал его преосвященству, в мутной водице плавало несколько размоченных зерен. К подобным вещам, надо сказать, кардинал был готов, он бы даже удивился, застав отца Хавьера за поеданием жирного каплуна и распиванием хиосского вина. Кстати, соответствующую молитву сотворил перед трапезой не его преосвященство, как это было бы за любым столом на всей территории Испанского королевства и в половине других стран Европы, а суровый хозяин.

После того как Педро отправился мыть посуду к роднику, бившему неподалеку от хижины, его преосвященство решил, что все формальности соблюдены и можно начинать серьезный разговор.

– Отец Хавьер, я прибыл издалека и…

– Разве вы прибыли не из Мадрида?

Кардинал с неудовольствием обнаружил, что отшельник все еще не полностью сменил гнев на милость.

– Я прибыл издалека, из Мадрида, чтобы попросить у вас прощения.

– Я уже сказал вам, что знаю об этом, нужно ли повторяться, ваше преосвященство?

– Вы не хотите обсуждать эту тему, но я тем не менее считаю необходимым сказать: с вами тогда обошлись несправедливо, нельзя было подобным легкомысленным образом относиться к вашим предупреждениям. И виноват всех более я! Я, ибо его величество был уже у самой грани жизни и смерти, своей и не мог непредвзято посмотреть на вещи. Я же находился в добром здравии, но почел, что вижу глубже и дальше вас. За это и наказан, по крайней мере тем, что вынужден униженно молить вас о возвращении в Мадрид.

– Он нанес вам удар?

– Да, святой отец.

– Корабль или город?

– Город.

Его преосвященство надавил пальцами на глазные яблоки, чтобы унять нарастающую головную боль.

– Но вас больше беспокоит не сама потеря города, а то, что вы не можете объяснить себе, как это могло случиться?

Кардинал устало кивнул.

– Мы заранее узнали о его планах и послали туда дельного и решительного человека с инспекцией, у нас там было во много раз больше людей, чем у него, местный шейх давно уже получает от нас денежное содержание и только тем кормится и содержит двор, ибо алжирская торговля находится в упадке. Более того, мы поддержали кабильского бея против его старшего брата, мы помогли ему сделаться государем в своем племени, и он привел своих людей на защиту города.

– И все это впустую?

Тяжкий вздох кардинала:

– Да.

– И теперь вы склонны признать справедливость моих слов, а я утверждал, что он побеждает христианских военачальников не одной лишь силе благодаря.

– Да, святой отец. Я теперь полностью признаю правоту ваших слов, у него в запасе есть некое оружие, противостоять которому одними лишь пушками и шпагами нельзя. Я теперь полностью признаю, что выковать его способны только вы или не способен никто.

– Я сегодня все утро бродил по лесу, набрал целую корзину диких апельсинов.

– Что? – Кардинал запнулся, только ему удалось взобраться на коня патетической речи, как его тут же призвали спуститься на землю.– При чем здесь апельсины?!

– При том, что я устал. Мне хочется прилечь. Помните, как сказано у святого Августина: «…годы уговаривают нас отдохнуть», и иногда не грех поддаться на эти уговоры.

С этими словами отец Хавьер побрел в дальний угол своего темноватого жилища и медленно опустился на примятое соломенное ложе.