Дарий - Поротников Виктор Петрович. Страница 28

Мидийцы, большинство из которых были из племени магов, огромной толпой ввалились во дворец, дабы отомстить за Гаумату и Смердиса. Сражение завязалось сразу в нескольких дворцовых залах, где разместились многие персидские вельможи, приехавшие в Экбатаны на праздник. Давняя вражда между персами и мидийцами вспыхнула с новой силой. Персы, и те, кто были на стороне заговорщиков, и те, кто были против них, невольно объединились и начали одолевать магов, вытеснив их на дворцовый двор.

На помощь магам пришли мидийцы из племени будиев, к которым присоединились струхаты и аризанты [52]. Побоище перекинулось в город.

Персы одержали верх лишь потому, что часть мидян сражалась на их стороне. За годы персидского господства мидийцы из племени паретакенов через обоюдные браки настолько сроднились с персами, что коренные мидийцы зачастую не делали различия меж ними. Тем более что, соседствуя с маспиями и пасаргадами, паретакены усвоили и персидский диалект, распространенный на всем протяжении юго-восточного Загроса.

Потерпев поражение, маги, будии, струхаты и аризанты бежали из Экбатан и рассеялись в горах. Мидяне пригрозили персам, что скоро вернутся в еще большем числе, чтобы жестоко отомстить им за убийство Смердиса, Гауматы и последнего мидийского царя Астиага.

Уверенность заговорщиков в том, что одержанная победа послужит сплочению персидской знати и прекратит враждебные споры вокруг убитых братьев-магов, очень скоро растаяла. Многие персидские вельможи покинули Экбатаны, видя, что заговорщики не намерены следовать древнему персидскому обычаю – выбирать царя путем народного голосования, но каждый сам норовит стать царем. Стремление же заговорщиков овладеть троном возрастало по мере того, как в Экбатаны стекались преданные им воины и слуги из Персиды, Суз, Гиркании, Сирии и Кармании. Вдобавок заговорщиков поддерживал знатный мидиец Тахмаспада, имевший в Экбатанах много друзей и родственников. По сути дела, люди Тахмаспады держали под своей властью весь город и ближние к нему селения мидийского племени бусов. Заговорщики и их сторонники-персы владели покуда лишь царским дворцом за семью стенами.

И вот наступил день, в который должно было решиться, кто же станет во главе персидской державы.

В небольшом зале со стенами из желтого известняка собралось восемь человек. То были известные нам Гистасп, Отана, Гобрий, Интаферн, Мегабиз, Дарий, Гидарн и Аспатин, сын Прексаспа.

Старый Арсам, которого тоже пригласили на это совещание, почему-то наотрез отказался присутствовать.

По старшинству первым держал речь Гистасп, заявивший, что он не претендует на царский трон, поскольку рисковал меньше остальных.

– С меня довольно того, что в претендентах на царскую тиару есть и мой сын, – сказал он в заключение.

Аспатин хотел было последовать примеру Гистаспа, сказав, что он и вовсе был в стороне от дела и прибыл в Экбатаны, когда все уже было кончено. Но заговорщики единодушно возразили против этого, в том числе и Гистасп, говоря, что если бы не Прексасп, его отец, заподозривший подмену Бардии, их заговор и вовсе мог бы не состояться. К тому же Аспатин рисковал жизнью не меньше, ибо ищейки магов-самозванцев повсюду разыскивали его сразу же после убийства Прексаспа.

Один лишь Отана предпочел помалкивать.

Это смутило Аспатина. Он сказал, что для него важнее слово Отаны, ибо именно у него в доме он нашел прибежище, да и по годам годится Отане в сыновья.

Тронутый словами Аспатина, Отана промолвил: пусть сын Прексаспа присутствует в числе претендентов на царский трон, он достоин этого.

– Но дело в том, что я вообще против самой царской власти, – добавил он, к изумлению всех присутствующих. В возникшей тишине Отана пояснил:

– По-моему, не следует опять отдавать власть в руки одного-единственного державного владыки. Это плохо для государства, ужасно для всех приближенных. Ведь вы помните, до чего доходило своеволие Камбиза, испытали на себе его жестокость и подлость. Как же может быть благоустроенным государство, если самодержец волен творить все, что пожелает? Даже самый благородный человек, будучи облечен такой непомерной властью, вряд ли останется верен своим прежним убеждениям. От богатства и роскоши, его окружающих, в нем неминуемо зарождается высокомерие, а зависть и без того присуща человеческой натуре. А у кого имеются оба этих порока, тот не гарантирован и от прочих. И тогда властелин начинает творить множество преступных деяний: одни – из-за пресыщения своеволием, другие – опять-таки из-за зависти.

Конечно, такой властелин должен быть лишен зависти, ибо ему, как государю принадлежит все. Однако по своей натуре царь зачастую относится к своим подданным, исходя из совершенно противоположного взгляда. Ведь он завидует тем, кто умнее его, кто более независим в своих суждениях, ненавидит их и убирает от себя подальше, а приближает лишь никчемных, тех, кто лицемерит и лебезит перед ним. Самодержец – это человек, с которым ладить труднее всего на свете. Более всего он склонен внимать клевете. За сдержанное одобрение его поступков он распаляется, видя в этом недостаточную к себе почтительность, а, напротив, за высокое уважение он недоволен тобой, считая льстецом. Еще раз вспомните Камбиза.

Но вот я перехожу к самому плохому. Царь вправе нарушать обычаи и традиции народа, насилует женщин, предает людей казни без всякого суда. Что же касается народного правления, то оно прежде всего обладает преимуществом перед всеми другими видами, потому что можно контролировать всех и каждого. Народ-правитель не творит ничего из того, что позволяет себе царь. Ведь народ управляет, раздавая государственные должности по жребию, и эти должности ответственны, а все решения зависят от народного собрания. Итак, я предлагаю уничтожить единовластие и сделать народ владыкой державы, ибо только у народного правления все блага и преимущества.

Эффект от сказанного Отаной был таков, что если бы он вместо этого обругал всех присутствующих самыми непристойными словами, то их удивление и разочарование были бы гораздо меньше.

– Отана, неужели ты так дурно думаешь об всех нас, полагая, что каждый из нас способен на те низости и жестокости, какие творил Камбиз? – воскликнул Интаферн, привстав со своего сиденья.

– Не пойму, что плохого в царской власти, – пожал плечами Гидарн. – Разве стоит брать во внимание Камбиза и тем более Смердиса, который и правил-то всего ничего? У персов был и более достойный правитель – Кир Великий.

– Отана, я просто не верю своим ушам, – растерянно пробормотал Гистасп. – Вот к чему привело тебя посещение греческих городов, где правит демос. Разве можно доверять могущественное государство власти толпы? Тогда начнется хаос, неразбериха…

Гобрий, только-только оправившийся от раны, взирал на Отану с немым упреком. Аспатин тоже ошеломленно молчал. Не проронил ни слова и Дарий.

– Я не хотел оскорбить никого из вас, друзья мои, – сказал Отана. – Просто я знаю, что неограниченная власть сильно меняет человека в дурную сторону. Наши предки в стародавние времена знали об этом, потому и ограничивали власть царя народным собранием. Решающее слово всегда было за народом-войском, а не за царем. Греки, живущие на побережье Эгейского моря, в свое время тоже познав самодурство царей, сделали разумный выбор в пользу демократии. Жаль, что персы пока еще не доросли до этого.

– Неужели нам, персам, следует брать пример с каких-то греков, живущих так далеко от нас? – возмутился Мегабиз. – Я тоже не считаю царей совершенными, им свойственны и грехи, и заблуждения, ибо они, в отличие от богов, смертны. Но отдать верховную власть народу? Право, Отана, это далеко не самое мудрое решение. Действительно, нет ничего безрассуднее и разнузданнее всем недовольной черни. Поэтому нам, спасаясь от высокомерия царя, недопустимо подпасть под владычество необузданной толпы. Ведь царь по крайней мере ведает, что творит, народ же в гневе вовсе не ведает этого. Откуда же, в самом деле, разум у народа, если он не учен и не обладает никакой врожденной доблестью? Очертя голову, подобно бурному весеннему потоку, без всякого рассуждения, бросается народ к кормилу правления. Не думая о благе государства, о собственном благе. Нет, пусть народовластие ценит лишь тот, кто желает зла персам!