Изгой - Портер Дональд Клэйтон. Страница 63

Ополченцы капитана Доремуса и воины-сенеки вместе шли по дороге на запад к форту Спрингфилд. Все рвались в бой с общим врагом – французами, хотя до решительных действий оставалось еще несколько месяцев. Сэр Филипп Ранд и Джефри ехали верхом вместе с бригадным генералом Уилсоном. Ренно отказался от лошади и шагал рядом с отцом. Он был молчалив и мрачен. Да, он согласился на предложение Ранда, но радости при этом не испытывал.

Адриана Бартель ехала в экипаже Милдред Уилсон вместе с Иной и Балинтой. Девочка прижимала к груди красивую куклу, которую привез ей Ренно, и без умолку болтала то на английском, то на родном языке сенеков. Ина с гордостью завернулась в шерстяное одеяло, подарок Ренно, а в руках держала большой железный котел, зеркало и ножницы.

Внешне Ренно совершенно не походил на мать и сестру, как, впрочем, и на коренастого вождя, которого называл своим отцом. Но Адриана сразу отметила сходство: все они держались с непоколебимым достоинством, все были натурами цельными. Даже эта бойкая, подвижная девочка отличалась от детей, которых доводилось встречать Адриане. Она то смеется и хлопает в ладоши, то рассуждает степенно, совсем как взрослая.

Но мысли Адрианы надолго не задержались на Ренно и его родственниках. Она еще не пришла в себя от осознания того, что едет в приграничный городок, о существовании которого узнала всего несколько дней тому назад; что жить она будет с семейством Уилсонов до тех пор, пока, по словам Милдред, «мы не увидим, что ждет вас в будущем».

Адриана попыталась протестовать, но Милдред не слушала ее возражений. Мать Джефри была хрупкой и женственной, однако стоило ей принять какое-нибудь решение, и она могла свернуть горы. Даже бригадный генерал в таких случаях безропотно подчинялся жене.

Адриана надеялась найти работу гувернантки или учительницы французского языка в Бостоне, но Милдред запретила ей даже думать об этом.

– Вот еще глупости! – воскликнула она. – Одному Богу известно, что станется с вами, оставь мы вас тут, в Бостоне. Вы едете с нами, и никаких разговоров!

Адриана была признательна Милдред за ее доброту. К тому же она обрадовалась, узнав, что неподалеку от форта Спрингфилд живут гугеноты-французы. Возможно, жизнь в диких лесах Северной Америки не будет столь ужасной, как она себе ее представляла. По крайней мере, у нее будет кров над головой, еда, будет, кому ее защитить и с кем пообщаться.

Сенеки хотели быстрее вернуться домой, и потому задержались в форте Спрингфилд всего на одну ночь. Как только они прибыли в форт, Балинта тут же побежала к Иде Элвин сообщить Уолтеру, что на следующий день они собираются в родное селение.

На рассвете Ренно попрощался с матерью и сестрой, и хотя женщины знали, что, возможно, видят его в последний раз, никто не проронил ни единой слезы. Внешне Ина была спокойна, как обычно, но выдала свои чувства, когда, прощаясь, коснулась плеча Ренно и быстро отвернулась.

Майор Ранд остановился в доме Уилсонов. Перед тем, как уйти, он еще раз переговорил с великим сахемом.

– Если кто и может добыть необходимые сведения, так это Ренно и я, – сказал он. – Мы вернемся не позднее чем через три месяца. Если нас не будет к тому времени, значит, мы погибли.

Перед уходом сенекам нужно было совершить еще одно важное дело. Эличи взял каминные щипцы, вынул из камина раскаленные головни, положил их в металлическое ведро и отнес в укромное место за сараями. Отец и брат сопровождали его. Все молчали. Эличи убедился, что никто их не видит, пожал Ренно руку у локтя и быстро вернулся к дому. Гонка остался с Ренно.

Великий сахем сам решил поставить клеймо на руку Ренно, причем сделать он это хотел один на один, чтобы никто из сенеков не знал, что у его старшего сына на руке клеймо изменника и предателя. Гонка щипцами взял раскаленную головешку.

Ренно вытянул вперед левую руку ладонью вверх. Гонка спокойно выжег два креста величиной примерно в три дюйма на ладони сына, которым так гордился.

Боль была невыносимой, но Ренно даже глазом не моргнул. Запахло паленой кожей, а он продолжал стоять, как стоял. Он с детства был приучен стойко переносить боль. Но на сердце у него лежал камень, хотя он и понимал, что клеймо позора необходимо. Сама его душа противилась такому жестокому испытанию, и он изо всех сил уговаривал себя, что это делается во благо всего народа сенеков.

Исполнив мрачный обряд, Гонка отбросил щипцы в сторону, как мерзкую жабу.

Ренно медленно опустил пульсирующую болью руку и повернулся к отцу.

На мгновение лицо Гонки исказилось от муки, но он тут же овладел собой. Правда, хрипота в голосе все же выдавала его.

– Сын мой, – сказал он, – когда ты был маленьким мальчиком, я надеялся, что ты станешь великим воином. Больше того, я надеялся, что ты станешь военным вождем. Ты уже старший воин. Скоро ты добьешься большего. Но теперь я знаю то, о чем раньше и думать, не смел. Настанет день, и ты наденешь мой богато оперенный головной убор. Ты станешь сахемом сенеков, великим сахемом всех ирокезов. Пусть же духи помогут тебе узнать все, что нужно, как можно быстрее, и тогда мы пойдем войной на наших врагов. И пусть маниту берегут и охраняют тебя, чтобы ты вернулся домой целым и невредимым.

Не дожидаясь ответа, великий сахем повернулся и быстро пошел прочь. Он не хотел, чтобы сын видел, как тяжело переживает самый могущественный из сенеков.

Ренно стоял неподвижно и смотрел вслед отцу, пока тот не исчез из виду. Снова он остался один. Снова его отделяет от близких сложное задание, да еще и ответственность за жизнь другого человека.

Он опрокинул ведро, наполнил его снегом и сунул руку внутрь. Стало еще больнее, но даже теперь, когда никто его не видел, Ренно и виду не подал. Постепенно он вообще перестал чувствовать руку.

Из дому до него донесся звон колокольчика, это означало время завтрака, и он медленно побрел туда. Он оставил ведро перед входом в столовую.

Есть Ренно совсем не хотел, но поел, чтобы не вызывать лишних вопросов. Действовал он только правой рукой, на какое-то время левая вышла из строя.

Адриана первой заметила неладное. Она вскочила со своего места и схватила Ренно за руку.