Маленькие подлости - Посадас Кармен. Страница 20

Будь проклята манера бразильских предсказательниц обращаться к собеседнику в третьем лице, когда они хотят подчеркнуть свое уважение. Чужая почтительность не утешает Серафина Тоуса. Он не может считать себя ни кабальеро, ни просто достойным человеком из-за мучительного воспоминания о мальчике из «Нуэво-Бачелино». Ты совсем не изменился, Серафин, ты чувствуешь то же самое, что при встрече с Педрито Мартинесом. Тебе тогда не было и восемнадцати, и ты целый год провел, тайком наигрывая сопаты и другие фортепианные пьесы в укромном уголке дома на улице Аподака. Мартинес, твой молоденький ученик… Педрито Мартинес. Какое безыскусное имя и какое необыкновенное тело! Тебя терзал стыд, но параллельно ты испытывал наслаждение, признайся, Серафин, ведь были и наслаждение, и страсть, и… Нет! Это не то, что тебе нужно в жизни, эти угрызения совести, вечный страх перед разоблачением. Мартинес, почти ребенок… Что сказали бы твои любящие родители? А друзья? Ты прекрасно знаешь что: «Баба, проститутка, дерьмо, сучка, гомосек, задница, плебей, педик, педик, педик!..»

В магазине для новобрачных на улице Ареналь можно приобрести роскошный свадебный нарядиз перели вающегося атласа и фату со множеством цветочков. Однако Нора даже не посмотрела на такое. Себе на свадьбу она выбрала чудесное незамысловатое платье из натурального шелка, в котором казалась выше, чем на самом деле, и почти красивой. Она была преисполнена гордостью женщины, которая знает, как сделать мужчину счастливым. Подобных женщин немного на свете, и ему посчастливилось встретить одну из них. И как раз вовремя. Нора-умница, Нора-помощница, Нора-жена, предугадывающая каждое желание мужа, никогда слова поперек не скажет, благослови ее Господь! «Вы, наверное, не понимаете, мадам Лонгстаф, она была само совершенство, просто создана для меня, поймите!»

Людской поток на улице Ареналь, ведя за собой Серафина Тоуса, ответил вместо мадам Лонгстаф:

– Покорись судьбе, парень, расслабься, стань наконец тем, кто ты есть.

Что за глупость! Он давно не «парень» и не хочет плыть по течению, поэтому он и решил посоветоваться с мадам, а та лишь уставилась на него, склонив голову и свесив рыжие патлы на левое плечо. Что происходит, черт побери, даже Лонгстаф похожа на мужчину, лицо – точь-в-точь как у актера, забыл какого. «Не смотрите на меня так, сеньора, помогите, прошу вас, должно быть какое-то средство, чтобы исчезла тень того, кем мне никогда не хотелось быть, никогда, особенно теперь, в мои годы, только представьте, старый гомосексуалист, потенциальный развратитель малолетних…»

В этот момент, слава Богу, Серафину на глаза, словно утопающему спасательный круг, попалась вывеска магазина: «Товары для верующих». Витрина подействовала успокаивающе: гипсовые фигурки святых – чудотворца Антонио Падуанского, спасителя заблудших Христа Мединаселийского, покровителя страждущих Иуды Тадео. Покровителя страждущих…

– Пхоблема чхезвычайно интехесная. – В голосе мадам Лонгстаф прозвучала обнадеживающая нотка. Однако тут же старуха добавила: – С позволения сеньоха, я сегодня не дам ему никакого снадобья, мне нужно вхемя, чтобы обдумать феноменальный случай. Но пусть сеньох не беспокоится, я скохо позвоню ему и пхиглашу на пхием.

– Но, мадам, приходить сюда еще раз… Поймите, я не могу часто посещать ясновидящих, я юрист. Эта профессия требует безукоризненной репутации и имеет мало общего с вашим… искусством прорицания, замечательным искусством, без всякого сомнения, но войдите в мое положение: если кто-то узнает меня, пойдут разговоры… Я очень рискую…

– Замолчите! Замолчите, meu branco Уважаемый (порт.). ], ждите моего звонка, – перебила его мадам Лонгстаф, перейдя от почтительного обращения в третьем лице на бог весть какие бразильские фамильярности. Затем выразилась еще менее уважительно: – Хватит волну гнать, vai, vai, vai Иди (порт.). ].

Когда по улице Ареналь приближаешься к площади Оперы, то начинаешь улавливать мелодии самбы и боса-новы, вальса и танго. Звуки, сопровождаемые ритмичным «раз-два-три, раз-два-три», летят из распахнутого окна Академии бальных танцев.

«Вы не можете отпустить меня так просто, мадам, вы обязаны помочь. Для вас не составит большого труда назначить какое-то зелье, одно из тех, которыми вы так знамениты. В конце концов, все, что мне нужно, – это забыть, сеньора, забыть, не думать о детских руках, о пальчиках, порхающих по клавишам», – мысленно повторял Серафин последние слова, обращенные к мадам Лонгстаф, в то время как его шаги ускорялись под боса-нову. К счастью, сонаты, которым он когда-то обучал Педрито Мартинеса в доме на улице Аподака, совершенно не похожи на песню в исполнении Винисиуса де Мораэса, доносящуюся из Академии бальных танцев, и Серафин отвлекается от музыкальных воспоминаний, вновь ведомый ногами и мыслями в неизвестном направлении. Вот он магазин, где продают пижамы, а вот фирменный «Пэнс энд К°», за ним – солидное и красивое «Кафе-дель-Реаль», дальше – бар, откуда слышится характерное птичье щебетание игрального автомата, возвещающее о чьем-то выигрыше. «Мне хорошо, – думает Серафин Тоус, – мне очень хорошо. Уличная толпа помогает забыть прошлое, у меня получится, я смогу продержаться по меньшей мере до следующего визита к мадам Лонгстаф. Спокойно, Серафин, через несколько секунд твое смятение растворится и исчезнет в привычном состоянии "ни-слова-ни-мысли-ни-чувства"».

Вот-вот не останется и следа от клуба «Нуэво-Баче-лино» и юноши с печальными глазами, нервными пальцами и волосами, подстриженными ежиком; растают всякие воспоминания о Педрито Мартинесе и убогом пристанище на улице Аподака, от которых его избавила обожаемая Нора на годы любви и умиротворения. И людской поток, влекущий Серафина, ускоряет движение, поскольку улица Ареналь сужается и наконец исчезает в новой, недавно устроенной пешеходной зоне. Там, за витринным стеклом, молчаливый, не издающий ни звука, стоит рояль.

Два дня спустя пара похожих юношей водружают инструмент возле камина в его гостиной. По иронии судьбы кто-то размещает на рояле портрет Норы, словно там его законное место. Серафин, глядя на фотографию, обращается к жене: «Нет-нет, Нора, любимая, это не то, что ты думаешь. Ты не должна думать плохо. Во всем виноваты ноги и мысли, это они привели меня в магазин «Реаль-Мусикаль», я не хотел, и все же… Он здесь временно, драгоценная моя, сейчас даже рояли можно вернуть, если что-то не понравится. Побудет в доме два-три дня, не больше, знаешь, ках амулет против злых духов, уверяю тебя, только это, верь мне».

– Шеф, распишитесь за доставку.

Молодой человек протягивает квитанцию. Он одет в рабочий комбинезон без рукавов, руки и плечи совсем не музыкальные, но Серафин все равно изучает их, смотрит на перекатывающиеся мускулы под гладкой кожей, покрытой светлыми, нежными, почти детскими волосками.

– На тебе тысячу дуро за беспокойство, – говорит Серафин, засовывает банкноту в верхний карман комбинезона и дважды похлопывает по нему ладонью, словно хочет удостовериться, что пойманная птичка не выпорхнет в любой момент на волю.

– Вы так любезны…