Час новгородской славы - Посняков Андрей. Страница 26

Вечером кликнули слуг. Велели принести квасу, слишком уж жарко в опочивальне. Софья в одной рубашке прошлась по горнице, заглянула в окно – смеркалось – поставила на подоконник чашу. Потом уселась на ложе, взглянула в глаза суженому:

– Послушай-ка, Олеже, знаешь ли ты, что срок посадничества Епифана Власьевича кончается? Скоро выборы.

– Ну, это понятно.

– Ивановские купцы тебя хотят крикнуть!

– Угу, ивановские купцы… Что?!

– Ты с лавки-то не падай. А что? Род у тебя достаточно знатен. Связей да знакомств важных полно. Да и сам ты в Новгороде известен. Феофил с тем согласен, да и Епифан Власьевич, посадник нынешний.

Олег Иваныч не знал, что и сказать. С одной стороны – лестно. А с другой – новгородский посадник… Это ж такая должность! Почти президент! Не только о Новгороде заботы, но и о концах его, о пятинах. От Невы, Карелии и Ладоги до самого Белого моря! Забот полон рот. Да на фига ему все это нужно! Правда, раз народ за него…

– Да, почти все посадничьи за тебя! И купцы! Только… – Софья вдруг тяжко вздохнула. – Только я против! – Она тесно прижалась к Олегу. – Умом понимаю – ты нужен Новгороду. Многие тебя еще по Шелони помнят. А московиты ведь свое гнут, порушить хотят новгородские вольности, свое собачье правление ввести. И введут, и порушат свободу нашу! И будут вольные новгородцы гнуть спину под кровавым московитским ярмом. А сколько крови прольется, сколько народу казнят! Это сейчас они чуть притихли, все выжидают чего-то. Ну, ясно чего. Выборов ждут. Своих людей в посадники и тысяцкие провести мечтают. Догадываюсь, деньги им для того даны немалые! Немногие московитской силе противиться могут. А ты – можешь! И в Москве тебя уважают, даже Великий князь Иван. Так просто с тобой не справиться, и опыт у тебя особый имеется. Нет для посадника человека лучше! Но нет ничего горше для меня, – Софья вдруг расплакалась. – Я потеряла уже одного мужа, боюсь потерять и тебя! Ведь убьют! Тут такие дела творятся. Ох, ни дня без драки да поножовщины. Думаю, то с московской подачи воду мутят.

– Так, значит, надобно прекратить все это дело! – погладив Софью по спине, твердо произнес Олег Иваныч. – Чувствую, и в самом деле кандидатура моя подходящая. И хватит возможностей, и опыта, и связей, чтоб сохранить свободу Новгорода! Знаю, ноша посадничья тяжела. Тяжела и опасна. Так ты, Софья, хочешь, чтобы твой будущий муж оказался трусом?.. Ладно, трусом! Это дело личное. Но ведь и Новгород пострадать может. Народ новгородский, его вольности, честь и свобода. Нет, пусть хоть и опасна эта дорога, пусть ты против – все равно, раз ступив на нее, я выбрал свободу и должен теперь идти до конца! Прости меня, если сможешь…

Олег Иваныч поднялся с лавки и посмотрел в окно. На заснеженный город опускались сумерки – медленно и величаво. Быстро темнело небо. Над церковью Богоявления, что на воротах Детинца, серебрился круглый, как новгородская деньга, месяц. По вершине стены, на деревянном забороле, двигалась стража. Дальше, за холмом, за Околотком и Детинцем, смутно угадывался Волхов. Мост, Торг, Славенский и Плотницкий концы. Великий, свободный город! Город мастеров и купцов, город свободных людей. Родной город…

Сзади подошла Софья, обняла, прижалась горячей щекой. Тонкие пальцы ее медленно расстегнули застежки кафтана…

В церкви Бориса и Глеба, что взметнулась ввысь серебристым куполом на окраине Плотницкого конца, отзвонили вечерню. Собравшийся люд, растянувшийся вдоль по всей Загородцкой, сняв шапки, чинно входил в храм и крестился на икону первых русских святых. В первых рядах завсегдатаи, жители близлежащих улиц – Загородцкой, Конюховой, Запольской. Все больше ремесленники и торговцы, не такие богатые, как, скажем, ивановские купцы, но и не бедные. Средней руки купчишки. Принарядившись, чинно стояли в ряд и слушали дьячка, читавшего псалтырь. Вторые и третьи ряды занимали однодворцы. А позади них толпился и разный прочий люд, в телогреях, нагольных тулупчиках из собачей шерсти, с зажатыми под мышками потрепанными заячьими треухами.

Средь них-то незаметно и затесался Олексаха. Здесь, довольно далеко от Торга, его мало кто знал. А учитывая царившую в храме полутьму, даже и знакомые не узнавали. Первым делом, конечно же, Олексаха прочел молитвы – не нехристь какой! – а уж потом приступил к тому, зачем, собственно, и пришел в этот дальний угол, исполняя тайное задание, полученное от своего непосредственного начальника, думного боярина Олега Иваныча Завойского, ныне объединившего под своим чутким руководством три спецслужбы: посадничью, тысяцкую и владычную.

Спецслужбы эти занимались охраной безопасности Господина Великого Новгорода, а за общественный порядок отвечала посадничья канцелярия, Олегу Иванычу не подчиняющаяся, однако через особых дьяков согласовывающая с ним все свои действия. Такая должность была доверена боярину Завойскому решением правительства Новгородской Республики, Совета Господ. Заседавшие там люди Олега Иваныча знали давно и довольно хорошо представляли себе его возможности. Потому и утвердили данную кандидатуру практически единогласно, собравшись в Грановитой палате еще в конце октября.

С того момента Олег Иваныч получил более чем приличное жалованье, людей и большую головную боль – московитское лобби в Новгороде не дремало и, готовясь к предстоящим выборам, резко активизировало свою деятельность. То, вроде бы ни с того ни с сего, вспыхивали пожары на купеческих складах. То ни с того ни с сего шли в бой стенка на стенку улицы, концы, даже стороны. Взять хоть недавнее побоище на Волховском мосту. Имелись и раненые и убитые.

А три дня назад стража засекла у церкви Дмитрия Солунского на Пробойной подозрительных нищих. Те смущали собравшийся народ «прелестными письмами», в которых именем великого московского князя Ивана обещалось «скорое умиротворение». Всего же нищих было трое. Двоим незнамо как удалось ускользнуть, а третий повесился в порубе.

Памятуя свое милицейское прошлое, Олег Иваныч однозначно решил: повеситься нищему помогли. И весьма грубо. Странгуляционная борозда на шее, конечно, имелась, но вот трупные пятна, оказавшиеся почему-то на спине и ягодицах, красноречиво свидетельствовали о том, что, прежде чем повеситься, нищий пролежал несколько часов на спине в виде хладного трупа. Потом вдруг воскрес и повесился.

Конечно, не будь у Олега Иваныча соответствующего прошлого опыта – фиг бы кто догадался о преднамеренном убийстве. Труп беспечно записали бы в самоубийцы, что уже и сделали бы, не окажись случайно поблизости Олега Иваныча. На его вопрос, сколь тщательно обследован труп, проводившие предварительное расследование посадничьи дьяки лишь скорбно поджали губы и осуждающе покачали головами. Не христианское дело – трупы осматривать. Олег Иваныч только плюнул с досады. С таким персоналом можно только дров наломать! Да еще сильно подозревал он, что имелись среди писцов да дьяков и явно работающие на Москву людишки. Кто по скудоумию своему, а кто и за деньги. И всех необходимо было вычислить!

Чем Олег Иваныч, засучив рукава, и занялся. Не его, начальника, это дело. Его дело – руководить. Только вот работать почти некому. Пока обходился старыми проверенными кадрами – Олексахой, звонарем церкви Михаила на Прусской Меркушем да Гришей. Маловато на весь Новгород. А еще пятины, в каждой из которых нужно иметь своего человечка. Хотя бы одного, а лучше – двух. Да и обучать всех нужно побыстрее. Азам следственной работы и оперативно-розыскной деятельности. Юристы нужны, юристы. Не только по уголовным, но и по гражданским делам. Эх, был бы свой университет! Ну, это в будущем. Пока приходилось крутиться.

Насущная задача – ликвидация московской шпионско-диверсионной сети. Что самое смешное, Олег Иваныч и его доверенные люди хорошо себе представляли, где искать резидента. Его и не нужно искать, достаточно зайти на усадьбу, расположенную на берегу Федоровского ручья, прямо напротив церкви Федора Стратилата. Бывшая усадьба боярина Ставра, теперь приобретенная никому не известным московским боярином, явно подставным лицом.