Час новгородской славы - Посняков Андрей. Страница 40

По здравому размышлению, до самого кладбища Олег Иваныч решил не доходить – остановиться на небольшом островке, примерно в версте от цели. Оставить там Софью с небольшой охраной, хотя и охраны-то не нужно – место голое, вокруг болото. От берега попробуй, дострели!

В общем, притаившемуся – а как же, обязательно притаившемуся – где-то на высокой сосне «охотничку» с трубкой иль самострелом с кладбища деваться некуда. Да и на болото шли сейчас только для того, чтоб не спугнуть раньше времени. Мало ли! Не увидев никого, в бега ломанется прямо через трясину. Может, знает тропку какую?

Главное – с поличным взять. Да осудить не как шпиона московского, а как преступника уголовного. Вон свидетелей-то вокруг полно. Свидетели, м-да. Молодые, статные, не только оружному, но и рукопашному бою обученные. Впереди, рядом с проводником, Онфим, самый молодой, почти мальчик.

У самого островка проводник остановился, на сосенку молодую показал:

– Вот за нее хватайтесь все – тут яма – и на остров выпрыгивайте. Раньше-то слегу приходилось втыкать, ужо провозишься. А сейчас, смотри-ка, сосна как по заказу выросла. Ну, не стой, Онфиме.

Молодой воин Онфим протянул вперед руку и, ухватившись за сосну, ловко перепрыгнул на остров:

– Колюча, сосенка-то, – поднял вверх окровавленную ладонь. – В рукавицах хватайтесь.

Идущий за ним воин надел на руку перчатку. Оказавшись на острове, взглянул недоуменно – перчатка оказалась разорванной! Подошел к сосне, присмотрелся:

– Ну и дерево, други! Иголки-то на ней железные!

Надев перчатку, Софья осторожно протянула руку к сосне. Но прежде чем рука ее успела коснуться иголок, Олег Иваныч схватил ее за полу плаща.

– Давай-ка на руки. Перенесу. Черт с ней, с ямой. Не нравятся мне такие иголки. И вы за них не хватайтесь, опасайтесь.

Перенеся суженую на руках – яма оказалась не такой и глубокой, всего-то по пояс, – Олег Иваныч подошел ближе к сосне. Внимательно осмотрел, принюхался.

К стволу и ветвям дерева были аккуратно примотаны острые стальные иглы. Нечто вроде колючей проволоки. Пахли они на редкость дурно и вообще казались какими-то масляными.

Онфим со смехом заматывал поврежденную ладонь тряпицей. Не казался он ни больным, ни отравленным. Впрочем, еще не вечер.

Оставив Софью с Онфимом – как тот ни протестовал, – примерно через час вышли к кладбищу. Вокруг тихо, даже вороны перестали каркать, то ли от жары утомились, то ли спугнул их кто-то. Олег Иваныч предупреждающе поднял руку. Выйдя на сухое место, рассредоточились, достали луки.

Олег Иваныч подошел к часовне. Длинным копьем толкнул закрытую дверь – словно ждал нехороших сюрпризов. Потому даже несколько удивился, когда ничего не произошло. Может, зря пугался?

Но сосна, сосна эта! Ведь кто-то да примотал к ней металлические иголки. Зачем? Против кого?

Оп! Слева чьи-то осторожные шаги. Ага! Чуть качнулась ветка. Блеснула кольчуга… Ну, ребята…

– Не стреляй, Олег Иваныч! – закричали из-за деревьев. – Не стреляй! Свои мы.

Это были воины второго отряда, охранявшего болото по периметру.

– Вы как здесь?

– Так ты ж, батюшка, сам велел, с полудня окружать начинать.

– Что, уже полдень?

– А как же, кормилец! В церквях окрест давно уж обедню отзвонили.

– И что, никого? – Олег Иваныч осмотрелся вокруг.

К часовне подходил любопытный Онфим:

– Был бы кто – не ушел.

– Тогда непонятно… Стой! Стой, Онфиме!

Поздно. Онфим скрылся в часовне. И почти сразу же раздался оглушительный взрыв. Огненный столб вырвался из часовни, разбрасывая вокруг обломки бревен, балки и куски человеческого тела, того, что еще совсем недавно было Онфимом…

Похоже, парню еще досталась легкая смерть. Если вспомнить, как тот тщательно бинтовал раненую ладонь…

Взрыв был слышен далеко, аж до городских стен донесся. В версте от города вздрогнули стоящие у дороги лошади. А всадники – звероватый мужик и козлобородый плюгавец – переглянулись.

– Ну, поспешим, братец! – потер руки Митрий. – Чай, все как надо сладилось.

– А ежели не все как надо? Я б сходил. Да для верности сабелькой. Да по глазам, по глазам. Глаз – он шипить, когда его вымают.

– Пока ты ходишь, там уж и народу понабежит. Нет, едем-ка поскорее!

Двое всадников во всю прыть помчали к городу.

Надо сказать, у Митри были причины спешить. Вчера еще, явившись с Торга, Максюта передал ему поклон от Аттамира-мирзы (с заезжим казанским купцом) и настоятельную просьбу: подыскать побыстрее двух деток лет по двенадцати – двух девочек, но можно и девочку с мальчиком, лишь бы оба были светлоглазые да светловолосые. На сей раз за срочность Аттамир обещался заплатить щедро. Да он и раньше не обманывал, а сколько сам наваривал – то его дело. Детей следовало переслать с тем же казанским купцом, который отъезжал уже завтра, в крайнем случае – послезавтра.

Митря тогда не очень-то слушал Максюту. Попробуй-ка, разыщи так быстро товар, да еще сам не подставься (что главное!). Нет, пусть посланец Аттамира-мирзы уж в следующий раз за детьми приедет. А за то время Митря товар найдет. Первый раз, что ли! Мало ли в новгородской земле смердов! О том же и Филимон, стражник, недавно с карельских земель вернувшийся, говорил вскользь. Митря-то его вполслуха слушал, другим – знамо чем – поглощенный. А теперь вот вспомнил. О детях твердил стражник! Мол, есть у него соседка, бережливая такая девица. Из тех, у кого зимою снега не выпросишь. Так к ней, вишь, с голодухи племянники малолетние прибились. Она Филимона и выспрашивала, как бы их половчей в монастырь какой сплавить. Двое племянников-то. Племянник и племянница. Мальчик и девочка. Вот бы светленькие оказались! Глядишь, и навар был.

– Детки-то? Светлые, сероглазые. Мальчику двенадцать годков. Девочка чуть постарше. Где девица та живет? Я покажу, – Филимон погладил лошадь по холке. Он встретил их у самой стены, жадно пересчитал деньги.

Матоня отвел Митрю в сторону:

– Вечерком надо бы убрать Филимошу. Ни к чему нам лишний послух.

Митрий согласно кивнул. Предупредил только, чтоб подождал немного, да стражника подозвал вновь:

– Филимон Степаныч, не откажи к вечеру на обед заглянуть, к нам на Федоровский. Там и еще важные дела порешаем, от которых тебе прямой прибыток. Только смотри, милый, не ляпни кому, куда идешь. В тайности все исполни.

Филимон поклонился, приложив руку к сердцу, и предложил встретиться у него, как стемнеет. Живет он одиноко. Можно хоть до утра песни во всю глотку орать – никто не услышит.

– Так-таки никто?

– А некому!

– Ты какое вино больше любишь, Филимон Степаныч?

– Рейнское.

– Ну, ужо будет тебе рейнское, принесу. Ты на улице встреть только!

– Встречу.

Простившись до вечера с Матоней, Митря с Филимоном, прихватив с собой косоротого Максюту, сели в крытый возок да отправились на Славенский конец. Там, по словам Филимона, и жила его чадолюбивая соседка. Вечерком туда же, правда, не к соседке, а к Филимону, должен был наведаться Матоня.

Ехали как-то странно. Сначала по Трубе. Потом зачем-то свернули в Дубошин переулок. Потом продирались каким-то полем, пока не выехали непонятно куда – то ли на Ильина, то ли на Нутную. Филимон пояснил, что так быстрее. Ну, быстрее так быстрее – ему видней. И правда, вскоре приехали.

Постучав в калитку, стражник что-то сказал вышедшей из дома женщине – дородной, русоголовой, с длинной толстой косой. Во дворе, перед домом играли дети, девочка и мальчик – светлоголовые, сероглазые, лет по двенадцати. Проходя мимо, Митря угостил детей специально припасенными пряниками, погладил по головам. Ну, вскорости будет доволен Аттамир-мирза.

Зайдя в избу, Филимон вдруг резко нырнул куда-то в сторону. А вошедший вслед за ним Митря остановился как вкопанный.

Хозяйка избы целилась прямо ему в лоб из здоровенной дуры, походящей на небольшую пушку. Скворчал горящий фитиль.

– Руки в гору и не дури!