Сын ярла - Посняков Андрей. Страница 29

Глава 9

АЛЬВСЕНЫ

Апрель 856 г. Бильрест-фьорд

Всякий раз ругались братья Альвсены, когда вспоминали ту достопамятную ночку, после которой их перепуганные коровы дали так мало молока, что, по выражению Бьярни Альвсена, вряд ли хватило бы и кошке! Да что ругались – Бьярни чуть было не проткнул мечом не вовремя подвернувшегося под руку Хрольва, хорошо старший брат, Скьольд, вовремя отвел лезвие. Три овцы отдал Альвсенам отец Фриддлейва Свейн Копитель Коров, а Фриддлейву хорошо досталось крепкой ясеневой палкой – долго гуляла она по его плечам. Уже после, в лагере, Фриддлейв сорвал зло на Дирмунде Заике – это ведь его был план, что так подвел «Медведей». Поколотил Фриддлейв Заику такой же крепкой палкой. Бил да приговаривал: не стоит недооценивать противников, вот тебе за это, вот! Утомившись, бросил измочаленную палку, ушел. А Заика, плача, смывал снегом идущую из носу кровь. Вот так наказал его Фриддлейв, хотя, если разобраться, не так уж и виноват был Заика, это Хельги слишком уж хитер оказался: ну, с секирой, можно сказать, повезло ему, а вот с дальним лесом он хорошо придумал, ловко провел дружка своего Харальда – накинул тот ночью веревку на шею спокойно дежурившего у костра малыша Снорри – тихо все прошло, удачно, парень даже не пикнул, – осторожненько подтянул, глянул… и не знал дальше, ругаться или смеяться: поймал вместо худенького тела Снорри обернутое тряпками соломенное чучело! Хотел было уж опрометью нестись к Фриддлейву, да понял – не успеет, эта ночь последней считалась, а до того никак не выкрасть Снорри было, уж так загонял всех Ингви, заплутал по лесам, не поленился даже и за Ерунд-озеро сползать, к хутору Курид, а Харальд с Бьорном, как два идиота, конечно же, за ним следом поперлись, бешеной-то касатке десять дегров – не крюк. Бьорн-то не очень расстроился – у него на хуторе родичи имелись, а вот Харальд – да, обиделся поначалу на дружков своих, Ингви и Хельги. Потом, правда, плюнул, ну их в горы, смеяться только что потом будут, сволочи. Они и смеялись, да так, что в доме молодых воинов Эгиля дрожала крыша.

– Сижу я себе спокойно на дереве, – отпивая из крынки холодное молоко, рассказывал Ингви Рыжий Червь. – Смотрю, где ж наш Харальд? Потом вижу – вот он, внизу, ползет-ползет, змей, ага, и веревку – ап! Ловко метнул, ничего не скажешь – прямо на шею Снорри… то есть это он думал, что Снорри, а когда увидал, кого изловил вместо Снорри… Ой, ну и рожа у него была, парни!

– Да ладно, – надулся Харальд Бочонок. – Смотри вон, от молока не лопни.

Все молодые парни, члены воинской общины – фелаги, – Хельги, Фриддлейв, Снорри, Хрольв Приблуда и прочие – в очередной раз вспоминали подробности недавней игры. Кроме уморительных россказней Ингви, бывшим «Медведям» особенно нравился рассказ Хельги о том, где и как он обнаружил секиру Эгиля.

– Так, говоришь, никаких звуков не издал Фриддлейв? – смеясь, обычно переспрашивал кто-то. – Зачем же ты тогда в уборную ходил, а, Фриддлейв?

Фриддлейв угрюмо отмалчивался – а что ему было говорить-то? Проиграл и проиграл – настоящий викинг должен уметь проигрывать. И Фриддлейв умел, да только вот отношения его с Хельги – и без того не особо сердечные – вконец испортились, хотя, видят боги, Хельги и пытался помириться с Красавчиком, да тот не шел навстречу: больно уж горд оказался. Ну, да и пес с ним! На сердитых воду возят. Предчувствовал Хельги, что придется ему еще столкнуться с Фриддлейвом, – хоть и проиграл сейчас тот, однако многие в младшей дружине его поддерживают и слушаются беспрекословно. «Змеиный Язык» – такое прозвище появилось было у сына Сигурда ярла, и он догадывался, кто его пустил в оборот. Не самое плохое прозвище, если учесть что Змей – «Орм» – одно из любимейших носовых украшений, венчавших форштевни боевых ладей викингов. Змея – символ мудрости. Правда, не очень-то прижилось прозвище, другое через несколько лет возникло, ну, да то и другая история…

Хельги улыбнулся, прислушиваясь, как шумят снаружи деревья. Словно бы кто-то тихонько перебирал струны арфы. Никогда раньше не замечал в себе Хельги склонности к музыке. Теперь же все время в голове крутились какие-то мелодии, а волшебные скальдические строки слагались будто сами собой. Надо же. И откуда у него прорезалось вдруг это умение?

Эгиль Спокойный На Веслах вместе с Велундом гостил сегодня в усадьбе Сигурда ярла и обещал вернуться лишь к утру. Потому и весело было в доме – о чем только не переговорили: в который раз уже об игре, потом перемыли косточки жадюгам Альвсенам – тут даже Фриддлейв улыбнулся, – ну, конечно, зашел разговор и о девках, а как же без них-то? Сначала так просто болтали: кто, где да с кем; потом перешли на более конкретные темы.

– Говорят, в гости к Альвсенам приехали девчонки с дальней усадьбы Рекина ярла, – вполголоса заметил Ингви Рыжий Червь… и вызвал настоящую бурю!

– Девчонки с дальней усадьбы?! – разом переспросили все.

– Ну да, оттуда, – важно подтвердил Ингви.

– К этим жадюгам Альвсенам?!

– Да не может быть!

– С чего б это ездить к ним этим девкам, что им, своих парней мало?

– Ну нет, врешь ты все, Ингви.

– Да не вру, клянусь молотом Тора! – Ингви Рыжий Червь уселся на ложе и хлопнул себя ладонями по коленкам. – Просто вы мне не даете дальше сказать.

– Так говори же.

– Так вот. – Ингви многозначительно обвел взглядом заинтересованно притихших парней. – Есть у Альвсенов родичи в тех усадьбах, не со стороны самих братьев родичи, а по жене Скьольда, старшего брата, Смельди Грачихи, она ж сама из тех мест. Как вы знаете, овец у Альвсенов много, и еще они несколько пар прикупили, – да вот беда, женщины их да рабыни прясть шерсть не успевают, да и ткать тоже – уж больно много шерсти у Альвсенов.

– Да, шерсти у них много.

– И не только шерсти.

– Ну и вот, решилась-таки Грачиха: третьего дня съездила да привезла погостить своих родичей – трех девок, их наш раб Трэль Навозник видал, как ехали на двух телегах, говорит, красивые.

– Кто, телеги красивые?

– Девки, тролль ты лесной!

– Ну, положим, для Навозника любые девки красивые…

– А за тролля можно и по ушам схлопотать!

– Тихо вы, не ругайтесь, я ж не все еще сказал! – Ингви погрозил усыпанным веснушками кулаком особо ретивым и продолжил рассказ, при этом несколько отвлекся от девчонок, зачем-то перейдя к подробнейшей характеристике Смельди Грачихи, жены старшего брата, Скьольда, имевшего весьма красноречивое прозвище – Жадюга. Надо сказать, что и жена его Смельди тоже отличалась этим ценным качеством, и еще было неизвестно, у кого оно проявлялось ярче. Всем памятен был случай, когда Грачиха сгноила в бочках почти всю весеннюю рыбу, не желая тратиться на соль, – этой тухлятиной потом неделю несло по всему заливу. А еще ходили упорные слухи, что на воротах усадьбы братьев всегда сидит раб, высматривающий возможных гостей, и как только кого высмотрит – сразу кричит, а Смельди пинками гоняет рабынь, чтоб побыстрее прятали всю еду, оставив только засохшие корки. Тем гостей и потчует, угодливо улыбаясь да жалуясь на плохие времена.

– Ты о девках говори, про Смельди мы и так знаем, – нетерпеливо перебил Приблуда Хрольв, и многие одобрительно поддакнули ему.