Договор с дьяволом - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 53

Во-первых, «Сокол» незадолго до учений возвратился из длительного автономного плавания. В походах такого рода подводный корабль идет с полным вооружением. Были ли сняты с «Сокола» боевые торпеды, этот вопрос до сих пор не выяснен до конца. Между тем акустики, зафиксировавшие два взрыва, утверждают, что второй был гораздо сильнее первого и мощность его определяется примерно в две тонны тротила. Причиной подобного взрыва могут быть сдетонировавшие боевые торпеды. Если они действительно находились на борту «Сокола». В этой связи нуждается в самой тщательной проверке база вооружений, где грузилась лодка перед выходом в море. Этим сейчас занимается специальная комиссия.

Во-вторых, и это в данной ситуации приобретает чрезвычайную важность, имеются неясности с составом экипажа. Дело в том, что после возвращения из автономного плавания несколько моряков подлежали демобилизации. Этим вопросом лично занимался командир корабля. И в то же время на борту должны были находиться гражданские специалисты, прибывшие для проведения испытаний новой торпеды-ракеты типа «Шторм» с уникальным двигателем. Поскольку подготовка к учениям проходила, как обычно, в спешке, на базе имеются не все документы по списочному составу. Данный вопрос также уточняется.

Наконец, в-третьих, собственно само изделие, так называемая УГСТ – универсальная глубоководная самонаводящаяся торпеда, за которой – и это также известно компетентным органам – ведется самая настоящая охота иностранных разведок.

Так вот, по неохотному признанию американских военных, высказанному, разумеется, в частном порядке, вблизи района учений на Баренцевом море, помимо разведывательного судна ВМС США, находились как минимум еще и две американские подводные лодки. Проанализировав записи, сделанные их гидроакустиками, они высказали и свою версию случившегося.

Возможно, при заряжании или пуске торпеды с ракетным двигателем произошла осечка, и ее двигатель или находящееся в нем топливо взорвались. И когда спустя короткое время (между двумя зафиксированными взрывами) на «Соколе» увеличили мощность ядерного реактора или продули балласт для всплытия, взрыв торпедной боеголовки пробил в носовой части лодки зияющее отверстие.

По мнению же некоторых российских специалистов-оружейников, этот новодел, пока его окончательно не довели до ума, считался «с дурнотой», как говорят на флоте. Поэтому и работа с УГСТ требовала особой предосторожности.

Что же касается конкретно «Сокола», то на отдельных лодках данного проекта переборки между первым и вторым отсеками делаются облегченного типа. А при выполнении торпедной стрельбы вполне могли быть специально открыты переборочные люки – для выхода воздуха из торпедного аппарата. Естественно, что в этих условиях подрыв боевых частей торпеды мог повлечь за собой катастрофические последствия. От полученных повреждений лодка практически мгновенно уткнулась в дно, в скальный грунт, получила еще один мощнейший динамический удар, который привел к срыву с фундаментов основного оборудования. Взорвались аккумуляторные батареи, и возник пожар...

Кончался день. Выступавшие выдохлись.

Ну что ж, худо-бедно, а удалось подвергнуть детальному анализу все версии, выделить наиболее уязвимые места, четко обозначить главные направления дальнейших расследований и даже так распределить усилия, чтобы члены объединенной группы не мешали, а помогали друг другу. В этом, последнем, пожалуй, и заключалась наибольшая сложность: убрать ведомственные перегородки. Кажется, удалось-таки. Во всяком случае, Александр Борисович мог позволить себе так считать.

Грязнов соглашался. Богаткин важно кивал.

Еще во время обсуждения версий, когда речь зашла о списочном составе экипажа, Турецкий написал на бумажке, чтобы не отвлекаться на разговоры и не мешать выступавшим коллегам:

«Влад, на тебя вся надежда. Постарайся как можно скорее добыть полный и точный состав экипажа. Там может быть ключ».

Богаткин прочитал, сложил записку и сунул в карман. И только потом кивнул Турецкому.

А позже, в одном из следующих выступлений, прозвучала фамилия Мовлади Удугова, этого чеченского Геббельса. И Турецкий остановил докладчика, чтобы уточнить фамилию того мусульманина-камикадзе, который взял на себя роль убийцы «Сокола». Полковник юстиции порылся в своих бумагах и сказал:

– Вот, пожалуйста, Александр Борисович... Был назван некто Мамедов Махмуд Гасанович. Вознесенный к Аллаху за его бессмертный подвиг.

– Благодарю, – чуть улыбнулся Турецкий и стал писать записку Грязнову.

«Слава, то, что это бред, понятно, но сам факт настораживает. Ты ведь понял, о ком речь. Возьми на себя».

Грязнов прочитал, подумал и написал ниже:

«По-моему, Ярковец послал свое требование в Махачкалу. Раису, что ли, взять за жабры?»

«Тебе видней», – приписал в самом низу Турецкий.

Когда совещание подошло к концу, Александр Борисович слегка расслабился и подумал: «Неужели удалось преодолеть сопротивление материала? Скажи кто еще утром, решил бы, что он сумасшедший... Отчего же это произошло – и сравнительно спокойно? Видимо, по той простой причине, что все находящиеся здесь являются профессионалами, а сейчас каждый сумел избавиться от своего узкого взгляда на событие и оценил наконец общую картину. И она его, в общем-то, потрясла... Справимся. Будем работать все вместе...»

Вечером докладывал Меркулову.

Богаткин куда-то торопился или просто устал. Поэтому в кабинете заместителя генерального прокурора собрались втроем: сам Костя и Турецкий с Грязновым, которым бежать было некуда. Костю интересовал, по сути, лишь один вопрос: удалось ли найти общий язык. Он на совещании не был, не хотел мешать и давить своим авторитетом.

– Поначалу было трудновато, – сказал Александр, – но ближе к концу, кажется, удалось договориться. Немало, конечно, шелухи, но есть очень разумные версии.

Грязнов засмеялся:

– Если говорит сам мастер версий, это чего-то стоит, верно, Костя?

– Дай бог...

– Политическую сторону, – вкрадчиво заметил Турецкий, – мы с Вячеславом решили, ты уж извини, взвалить на твои могучие плечи, Костя.

– Что ты имеешь в виду?

– А все вопросы, связанные с визитом директора ЦРУ, с телефонными беседами нашего и американского президентов и прочее, что нам со Славкой не по чину. Ты уж не оставь, благодетель.

– Не понимаю, – развел руками Меркулов, – это мы тебя должны просить о подобной помощи. Зачем же тогда у тебя такой приятель, как Питер Реддвей?

– Костя, старина Пит, о котором я уже подумывал, не скрою, имеет одну особенность. Он бывший прожженный церэушник. И в наших с ним отношениях, как тебе хорошо известно, всегда присутствует одно наипервейшее условие: он никогда ничего не будет предпринимать, если наш интерес может коснуться государственных интересов Соединенных Штатов. Террористы – другое дело. Но я же не могу заявить ему: «Пит, дружище, узнай для меня, это парни из твоего ведомства кинули подлянку нашему подводному флоту?» Как ты думаешь, что он на это скажет? Нет, Костя, я сам, да и Славка, который тоже неплохо знает характер нашего приятеля, мы не имеем права поставить его в неловкое положение. Он и не станет этим заниматься. Тут нужен тонкий подход. Политический. А вот если бы ты напряг свои связи в Службе внешней разведки... Если бы ты, к примеру, где-нибудь в президентском окружении смог выяснить ну, скажем, такой вопрос: имеется ли в нашем высшем руководстве уверенность в том, что американцы чисты в этом деле? – ты бы избавил нас от многих ненужных блужданий в темноте и поиска черной кошки там, где ее отродясь не бывало. Как, Слава?

– Я всегда завидовал связям нашего дорогого Константина Дмитриевича. – Грязнов едва не присел в нижайшем поклоне.

– Ах вы, негодяи! – засмеялся Меркулов. – Чего не могу, того не обещаю. Но... попробую... Однако же у вас все-таки имеется, поди, уже своя собственная версия? Не поделитесь?

Турецкий с Грязновым переглянулись и тоже заулыбались.