Королевский корсар - Поуп Майкл. Страница 39
Помимо неприятных мыслей имели место неприятные травмы. Кто-то разбил колено, кто-то рассек лоб. Но самое неприятное было не в этих повреждениях, а в том, что из-за них они лишились фантастического зрелища.
Французский гигант как бы приподнялся над водой, замер и вдруг из всех окон и портов кормовой части выпустил мощные струи порохового пара. Потом задрожал всем мощным деревянным телом и лопнул.
В клубящейся дымовой горе были различимы хлопья сорванных парусов, вставшие на дыбы реи, нелепые человеческие фигурки и еще более нелепые части пушек.
Все это долго, очень долго по меркам взрыва, секунды три, а то и четыре, висело в воздухе и наконец начало рушиться вниз.
Каллифорд, Берджесс и Хант с Херстом увидели только окончание пышного, но краткого представления.
Они долго, опять-таки не менее четырех секунд, молчали, а потом Каллифорд сказал:
— Пороховой погреб.
Случилось то, что возможно лишь в одной попытке из сотен тысяч. Ядро, посланное одной из пушек кудесника Мэя, нашло путь к пороховым залежам победоносного француза.
Глотнув воды всеми своими открытыми трюмами, он быстро шел ко дну.
Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться спустить шлюпки. Оставалась только одна возможность спастись — немедленно прыгать с гибнущей плавучей руины в воду и стремительно отплывать от громадного водоворота, который вот-вот образуется на месте идущего ко дну корабля.
И в этот момент перед растерянно молчащими офицерами возник их капитан.
Он сиял, хотя физиономия у него была перемазана, камзол разорван, а открытая грудь исцарапана.
— Я был убежден, что мы победим, — весело крикнул он, — а вы, джентльмены, хотели сдаваться.
Не только джентльмены, собиравшиеся сдаваться, но и те, что предпочитали бежать, чувствовали себя неловко.
Каллифорд, угрюмо сопя ноздрями, обратился с вопросом к капитану, и в этом вопросе было выражено общее мнение всей офицерской четверки:
— Что прикажете, сэр?
Капитан Кидд озабоченно огляделся:
— Знаете что, спустите там несколько шлюпок, что ли. Пусть пособирают пловцов этих.
Каллифорд сделал знак боцману, и тот, дунув в свой свисток три раза, бросился к левому борту выполнять приказание.
Офицеры продолжали стоять в позе людей, готовых немедленно выполнить любое приказание.
Кидд задумчиво поскреб грязными пальцами небритую щеку и смущенно спросил:
— Знаете, джентльмены, я бы хотел спросить у вас, а нынешней ночью не произошло ли чего-нибудь необычного с нашим кораблем, а?
Каллифорд, не удержавшись, усмехнулся.
Хант поправил локон парика.
Херст вежливо сообщил:
— Имел место шторм, сэр.
Кидд понимающе кивнул:
— То есть мне не приснилось, будто я играл в карты…
— Нет, сэр, вам ничего не приснилось. Вас выбросило из кресла, и вы рухнули на стол.
Кидд осторожно потрогал затылок:
— Неудачно выбросило.
— По всей видимости, так, сэр.
Первый помощник, дождавшись окончания этого увлекательного расследования, повторил свой давешний вопрос:
— Какие будут приказания, сэр?
Капитан Кидд ответил не сразу, сначала он полюбовался зрелищем гибнущего и уже почти погибшего противника, потом еще раз потрогал шишку на затылке.
— Один шторм и один бой — по-моему, этого достаточно для одного плавания, не правда ли, джентльмены?
Джентльмены ответили в том смысле, что да, вполне достаточно.
Уже через час, заделав свои мелкие пробоины и усадив на палубе четыре дюжины пленных и мокрых французов, «Блаженный Уильям» лег на желанный обратный курс.
Едва неизменно победоносный капитан вошел в свою печально знакомую комнату в таверне, за ним следом тут же проник все тот же слуга от Плантов.
И опять с письмом.
«БЛАЖЕННЫЙ УИЛЬЯМ»
(продолжение)
«Если честь девушки является для Вас пустым звуком, если нежные чувства, источаемые благородным сердцем, для Вас лишь повод для насмешки, если Вы малодушно не верите в то, что возможно истинное, непорочное единение двух душ, если Вам не знакома высокая бескорыстная жажда, стремление посвятить свою жизнь красоте и истине, то не читайте далее этого послания».
Уильям Кидд испытывал жажду и поспешил ее немедленно утолить с помощью кружки эля, доставленной ему услужливым самбо.
Утолив жажду, он тем не менее продолжил интригующее чтение.
Ниже писалось:
«Моя сестра — существо нежное, воздушное, однако при этом жертвенное, способное отдать всю свою жизнь человеку, который стал бы избранником ее сердца.
Трудно, признаю, трудно найти ключи от тайны, что заключена в сердце, источающем столь возвышенные устремления. Но значит ли это, что надобно опустить руки и совершенно отказаться от поисков?!
Мое убеждение твердо и незыблемо — нет!
Мое убеждение — надобно искать, и эти святые поиски будут вознаграждены так, как только могут быть вознаграждены усилия человеческие на этом свете.
В иные моменты жизни воздержанность есть малодушие.
Вы вольны в обретении счастья, и если Вы выбираете счастье, то любые Ваши прегрешения в таком случае невольны.
Истинные движения души заранее освящены Богом.
Помните об этом.
И помните о том, что душа, начавшая проникаться преданностью к Вам, есть суть Ваша совесть.
P.S. В ранний утренний час, когда большая часть мира еще покоится в объятиях сновидений, легче всего увидеть истинную суть вещей.
Убеждена, Вы помните о месте и часе».
Уильям выпил еще эля.
Выпил и начал ходить по комнате, размышляя над прочитанным.
Первое, он заключил, что автор второго послания и первого — разные люди.
Что оба эти человека — женщины.
Что обе они предпочитают утреннюю пору любой другой.
Но главное, понятое Киддом, заключалось в мысли, что ходить ему на это утреннее свидание ни в коем случае не надо.
Он привел себя в порядок, облачился в лучший свой камзол и отправился с докладом в дом губернатора.
На улицах Порт-Элизабет он с новой силой ощутил свою популярность. На него восторженно показывали пальцами, в его честь поднимали стаканы и бросали вверх шляпы. Негры, мулаты и самбо шли за ним маленькими стайками, о чем-то шушукаясь. Проститутки его не задирали, помня о драматической судьбе Либы. Эта местная королева любви, кстати, покончила со своим веселым, рискованным и богопротивным ремеслом. Она пошла в услужение к протестантскому священнику отцу Прайму. Одевалась строго, сделалась богобоязненна и работяща.