Движущиеся картинки - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 11

– На случай, если передумаешь, – сказал человек. – В Голывуде меня все знают.

Виктор уставился на карточку.

– Благодарю, – нерешительно произнес он. – Слушай, а ты, э-э… волшебник?

Зильберкит бросил на него гневный взгляд.

– С чего ты взял? – резко спросил он.

– Ну, магические символы на платье…

– Магические символы? Чем ты смотришь, юноша? Разве ты видишь перед собой сомнительные руны смехотворной и устаревшей системы верований! О нет, это знаки просвещенного ремесла, чей молодой рассвет еще только… э-э… рассветает! Магические символы! – заключил он уничижительным тоном. – И это мантия, а не платье, – добавил он.

Виктор всмотрелся в скопление звезд, полумесяцев и прочих рисунков. Знаки просвещенного ремесла, чей молодой рассвет еще только рассветает, были, на его взгляд, как две капли воды похожи на сомнительные руны смехотворной и устаревшей системы верований, но говорить об этом, пожалуй, было бы неуместно.

– Извини, – сказал он. – Не разглядел.

– Я алхимик, – сообщил Зильберкит, смягчившись лишь отчасти.

– А, свинец в золото и так далее.

– Не свинец, юноша. Свет. Из свинца не получается. Свет – в золото.

– Вот как? – вежливо отозвался Виктор, следуя за Зильберкитом.

Тот доковылял до середины площади и принялся устанавливать там треногу. Собралась небольшая толпа. В Анк-Морпорке нетрудно собрать небольшую толпу. В этом городе живут едва ли не самые благодарные зрители во вселенной. Они готовы глазеть на что угодно, особенно если зрелище таит в себе хоть малую возможность какого-нибудь забавного увечья.

– Может, останешься на представление? – спросил Зильберкит и поспешил по своим делам.

«Алхимик! Дело известное, у алхимиков вечно с головой непорядок, – подумал Виктор. – Удивляться нечему».

Но кто будет тратить время и двигать картинки? Многие из них недурно выглядят там, где их повесили.

– Сосиски в тесте! Хватайте, пока горячие! – гаркнул кто-то прямо ему в ухо.

Он обернулся.

– О, привет, господин Достабль, – сказал Виктор.

– Вечер добрый, паренек. Не хочешь ли славную горячую сосиску?

Виктор посмотрел на лоснящиеся трубочки в лотке, висящем на груди у Достабля. Пахли они заманчиво. Они всегда так пахли. А потом, вонзив в них зубы, вы в который раз обнаруживали, что Себя-Режу-Без-Ножа Достабль сумел найти применение таким частям животных, о наличии которых сами животные едва ли догадываются. Достабль справедливо полагал, что с большим количеством жареного лука и горчицы люди способны съесть что угодно.

– Студентам скидка, – заговорщицки шепнул Достабль. – Пятнадцать пенсов. Можно сказать, себя без ножа режу!

Он искушающе приподнял крышку сковороды, выпустив облако пара.

Растленный аромат жареного лука сделал свое злое дело.

– Разве что одну, – осторожно согласился Виктор.

Достабль выхватил сосиску и с обеих сторон пришлепнул ее надрезанной булочкой – точь-в-точь лягушка, на лету схватившая муху.

– Сосиска – объеденье, жизнь отдашь, – бодро пообещал он.

Виктор отщипнул кусочек лука. Пока вроде безопасно.

– А что здесь творится? – спросил он, ткнув большим пальцем через плечо в сторону хлопающего на ветру экрана.

– Представление какое-то, – сказал Достабль. – Горячие сосиски! Славные сосиски! – Он опять понизил голос до привычного заговорщицкого шепота. – Слышал, в других городах публика прямо с ума сходит. Они это дело там готовили, прежде чем сюда везти, в Анк-Морпорк.

Они смотрели, как Зильберкит и пара его помощников возятся с ящиком на треноге. Внезапно из круглого отверстия в передней стенке ящика вырвался ярко-белый свет и залил экран. Из толпы послышались ленивые возгласы одобрения.

– А, – догадался Виктор. – Понятно. И это все? Так это же театр теней. Только и всего. Меня когда-то дядя этим развлекал. Ну, двигаешь руками перед каким-нибудь светом, и из теней получаются всякие картинки.

– Да-да, – неуверенно припомнил Достабль. – «Большой слон», «парящий орел». Мой дед такие штуки умел показывать.

– А мой дядя обычно показывал «уродского кролика», – сказал Виктор. – Честно говоря, не умел он это делать. Иной раз выходило ужасно неловко. Мы все сидим и гадаем, что это – «удивленный ежик» или «дурностай во гневе», а дядя обижается и уходит спать, потому что на самом деле он показывал «Лорд Генри Прыггс и его солдаты побеждают троллей в битве при Псевдополисе». Не пойму, что тут особенного – обычные тени на экране…

– Не, я слышал, тут совсем другое, – поведал Достабль. – Я недавно продал одному типу двойную особую сосиску, так он и сказал: это, мол, картинки очень быстро показывают. Склеивают вместе и крутят одну за другой. Очень-очень быстро, говорит.

– Слишком быстро нельзя, – строго заметил Виктор. – Если картинки менять слишком быстро, мы их вообще не разглядим.

– Во-во, по его словам, вся штука здесь в том, что не видно, как картинки меняются, – пояснил Достабль. – Их нужно смотреть все сразу. Что-то в этом роде.

– Но они же будут расплываться, – возразил Виктор. – Ты об этом его не спросил?

– Гм… Нет, – признался Достабль. – Вообще-то, он очень быстро ушел. Сказал, что-то у него там разболелось.

Виктор задумчиво посмотрел на остаток сосиски в тесте и в ту же минуту почувствовал на себе чей-то пытливый взор.

Он перевел взгляд ниже. У ног его сидел пес.

Пес был небольшим, кривоногим, серый цвет чередовался с рыжими, белыми и черными пятнами. Псина изучала Виктора с самым пристальным вниманием.

Такого пронизывающего взгляда Виктор еще не видел. В нем не было ни угрозы, ни заискивания. Взгляд просто был очень протяжный, очень вдумчивый, словно пес желал запомнить все подробности, с тем чтобы позже дать представителю власти исчерпывающее описание.

Убедившись, что вполне завладел вниманием Виктора, пес перевел взгляд на сосиску.

Чувствуя стыд за свою жестокость к бедному бессловесному животному, Виктор бросил сосиску. Пес поймал ее и, не тратя сил на пережевывание, мгновенно проглотил.

Людей на площади прибавилось. Себя-Режу-Без-Ножа Достабль уже успел отойти и вел сейчас бойкую торговлю среди гуляк-полуночников, чей нетрезвый оптимизм брал верх над осторожностью. Впрочем, кому-кому, а им бояться было нечего. Наполненный не лучшей брагой желудок одинаково неприветливо встречает любую пищу.