Джонни и мертвецы - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 14

— Обрываем буки, — поправил кто-то из мертвецов.

— Буги, — поправил Олдермен, чуть сбавляя темп. — Буги, вот что. Мистер Бенбоу — он умер в тридцать втором — говорит, это называется «тряхнем стариной и рванем буги».

— И так весь вечер, — вступил в разговор мистер Порокки. Он сидел на мостовой. Точнее, примерно в полуметре над мостовой. — Мы нашли несколько чрезвычайно интересных станций. Кстати, что такое ди-джей?

— Диск-жокей. — Джонни сдался и уселся на край тротуара. — Он крутит пластинки и все дела.

— Это какой-то вид наказания?

— Очень многим нравится этим заниматься.

— Весьма странно. Они не умалишенные, нет?

Песня закончилась. Танцоры перестали вертеться, но медленно и очень неохотно.

Миссис Либерти поправила сползшую на глаза шляпу.

— Это было чудесно! — сказала она. — Мистер Флетчер! Будьте добры, распорядитесь, чтобы господин из беспроволочника сыграл еще что-нибудь.

Невольно заинтересовавшись, Джонни отправился к телефонной будке. Мистер Флетчер стоял на коленях, запустив обе руки внутрь аппарата. За ним наблюдали двое мертвецов: довольно мрачный Уильям Банни-Лист и старик с похожей на одуванчик копной седых волос — этакой афро а-ля «сумасшедший ученый».

— А, это ты, — сказал Уильям Банни-Лист. — И это ты называешь жизнью?

— Я? — изумился Джонни. — Я это никак не называю.

— Этот тип в приемнике посмеялся надо мной, тебе не кажется?

— Нет, что вы. — Джонни скрестил пальцы.

— Мосье Банни-Лист не в духе, потому что он дозвонился-таки в Москву, — сказал седой. — И узнал, что они уже сыты по горло всякими революциями, зато им не помешало бы мыло.

— Грязные буржуи, вот они кто! — выпалил Уильям Банни-Лист.

— Но не прочь стать чистыми буржуями, что уже неплохо, — утешил его мистер Флетчер. — Куда теперь позвоним?

— А разве вам не нужны монеты? — спросил Джонни.

Мистер Флетчер рассмеялся.

— Будемте знакомы, молодой человек, — седой протянул Джонни полупрозрачную руку. — Соломон Эйнштейн. 1869-1932.

— Эйнштейн? Вы — родственник Альберта Эйнштейна? — ахнул Джонни.

— Ну! Он мне седьмая вода на киселе, — кивнул Соломон Эйнштейн. — Дальняя родня. Относительная, хе-хе.

Джонни показалось, что эту фразу мистер Эйнштейн произносит в миллионный раз, но по-прежнему с удовольствием.

— Кому вы звоните? — спросил Джонни.

— Да так. Интересуемся, что делается в мире, — откликнулся мистер Флетчер. — Как называются те штуки, что кругами летают по небу?

— Не знаю. Фрисби?

— Мистер Порокки их помнит. Они летают вокруг Земли.

— Спутники?

— Точно!

— Но откуда вы узнали, как…

— Не могу объяснить. Наверное, все упростилось. Я смотрю и вижу все как на ладони.

— Что все?

— Провода, кабели… э… спутники… И потом, когда нет тела, всем этим гораздо легче пользоваться.

— To есть?

— Во-первых, я не обязан все время оставаться в одном и том же месте.

— Но я думал, вы…

Мистер Флетчер исчез. Через несколько секунд он появился.

— Изумительно, — сказал он. — Ох и повеселимся мы, честное изобретательское!

— Не понима…

— Джонни!

Это был мистер Порокки.

К Двинутому Джиму чудом пробился кто-то из живых, и теперь мертвецы, фыркая от смеха, пытались плясать под какое-то кантри.

— Да что здесь происходит? — взвыл Джонни. — Вы же сказали, что не можете покидать кладбище!

— А тебе никто не объяснял? В школе, например?

— Да нет, нас не учат, как вести себя с приз… Ой, извините, с усопшими.

— Мы не призраки, Джонни. Призрак — создание весьма жалкое. О боже, как трудно толковать с живыми… Когда-то я и сам был живым, поэтому знаю, о чем говорю.

Покойный мистер Порокки посмотрел на Джонни. Тот явно ничего не понимал.

— Мы — другое дело, — сказал он. — Сейчас, когда ты видишь и слышишь нас, мы свободны. Ты даешь нам то, чего нам недостает.

— Что?

— Не могу объяснить. Но пока ты думаешь о нас, мы свободны.

— Выходит, моя голова не должна вертеться волчком?

— Это был бы неплохой фокус. Ты это умеешь?

— Нет.

— На нет и суда нет.

— Но, знаете, я немного беспокоюсь: вдруг я якшаюсь с нечистой силой?..

Похоже, этого говорить не следовало. Ни мистеру Порокки — мистеру Порокки в полосатых брюках, черной бабочке, с неизменной свежей гвоздикой в петлице, — ни миссис Либерти, ни высокому бородачу Уильяму Банни-Листу, который стал бы Карлом Марксом, если бы сам Карл Маркс его не опередил.

— Боже мой, я надеюсь, ты не якшаешься с нечистой силой, — встревожился мистер Порокки. — Отцу Керни (1891-1949) это придется не по вкусу.

— Кто такой отец Керни?

— Он только что отплясывал с миссис Либерти. О господи. Заварили мы кашу, верно?

— Гоните его. Джонни обернулся.

Один мертвец оставался на кладбище. Он стоял у самой ограды, вцепившись в ржавые прутья, как узник в тюремную решетку, и был очень похож на мистера Порокки, но в очках. Диво, что их стекла не плавились, — Джонни ни у кого еще не встречал столь жгучего взгляда. Сейчас этот взгляд жег его левое ухо.

— Кто это? — спросил он.

— Мистер Строгг, — ответил мистер Порокки, не оглядываясь.

— Ах да. Я ничего не нашел о нем в газетах.

— Ничего удивительного, — мистер Порокки понизил голос— В те дни отнюдь не все предавали гласности.

— Уходи, мальчик. Не суй нос куда не следует, — вмешался мистер Строгг. — Ты рискуешь своей бессмертной душой. И их душами. Ступай прочь, скверный мальчишка.

Джонни впал в ступор. Он посмотрел на мостовую, на танцоров, на ученых, собравшихся вокруг телефонной будки. Чуть поодаль Стэнли Нетудэй в трусах до колен учил группу мертвецов постарше играть в футбол. На его бутсах виднелись крупные буквы «П» и «Л».

Мистер Порокки смотрел куда-то прямо перед собой.

— Гм…—начал Джонни.

— Тут я ничем не могу тебе помочь, — сказал мистер Порокки. — Кое с чем нужно справляться самому.

Должно быть, Джонни пошел домой. Он этого не помнил. Но проснулся в своей кровати.

Интересно, что покойники делают по воскресеньям, задумался Джонни. По воскресеньям Сплинбери преодолевал своего рода скуковой барьер и оказывался по другую сторону скуки.

Большинство сплинберийцев поступали традиционно: приодевшись, садились в машины и всей семьей отправлялись на окраину города, в Мекку обывателя — Цветоводческий мегасуперцентр. Там в изобилии были представлены растения в горшках, которые развозились по домам, с тем чтобы в течение недели до следующего посещения Центра пасть жертвой центрального отопления.

Пассаж по воскресеньям вымирал. Тусоваться было негде.

— В этом городе все равно, кем быть, мертвым или живым, — сказал Холодец. — Невелика разница.

— Никто вчера ночью не слушал радио? — спросил Джонни.

Оказалось, никто. У него отлегло от сердца.

— Вот вырасту, — сказал Холодец, — только меня здесь и видели. Гад буду. Знаете, что это за городишко? Место, откуда уезжают. Уезжают, а не живут.

— И куда же ты двинешь? — спросил Джонни.

— Мир такой огромный! — сказал Холодец. — Горы! Америка! Австралия! Тьма-тьмущая стран, городов, континентов!

— А позавчера ты говорил, что, скорей всего, устроишься на работу к своему дяде, в торговлю, — удивился Бигмак.

— Ну да… но… в общем, пока-а я созрею, чтобы уехать… успею и поторговать, — сказал Холодец.

— А я думал, ты собираешься стать большой шишкой по компьютерам, — заметил Ноу Йоу.

— Запросто. Раз плюнуть. Если захочу.

— Это значит, если случится чудо и ты сдашь математику и английский, — уточнил Бигмак.

— Просто у меня талантливые руки, — сказал Холодец.

— То есть ты просто тычешь в клавиши, пока что-нибудь не произойдет.

— Ну и что? Очень часто что-нибудь происходит.

— А я двину в армию, — мечтательно сказал Бигмак. — В ВДВ.