Интересные времена - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 60

— Верно, но… это… как бы… Я к тому, что, когда мы проходили мимо тех молодых дамочек, они все как одна хихикали…

— Ничего, ты отыщешь их немного позже. Вот они похохочут, — ответил Коэн. — Но тебе следовало предупредить нас, Проф.

— Простите.

— Чиво? Чивоонгрит?

— Он говорит, что ты ЕВНУХ! проревел Малыш Вилли в ухо Хэмишу.

— Ага! — счастливым голосом согласился Хэ-миш.

— Что?!

— Это я! Как дам ему в нюх, он так и полетел!

— Да я не о том…

— Чиво?

— Ладно, забудь! Для тебя это уже не важно, Хэмиш.

Профессор Спасли окинул взглядом разгромленный зал.

— Интересно, который сейчас час? — произнес он.

— Ах, — словно ручеек, зажурчал Шесть Благожелательных Ветров, счастливый представившейся возможности просветить окружающих, — у нас имеются поразительные приборы! Их приводят в действие бесы, и приборы эти сообщают время даже тогда, когда солнце уже совсем село за..

— Это называется часы, — кивнул Профессор Спасли. — У нас в Анк-Морпорке таких приборов навалом. Только бесы быстро испаряются, так что у нас они приводятся в движение… — Он сделал паузу. — Любопытно. В вашем языке нет такого слова. Э-э… Как бы выразиться… Это такое железо, которому придана определенная форма и которое выполняет работу… Зубастые колеса…

Вид у сборщика налогов стал совсем испуганный.

— Колеса с зубами?

— Как вы называете штуковины, которые перемалывают кукурузу?

— Крестьяне.

— Да, но с помощью чего они перемалывают кукурузу?

— Я-то откуда знаю? Это надо знать только крестьянам.

— Ну да, конечно, — печально вздохнул Профессор Спасли.

— До рассвета еще далеко, — вставил Маздам. — Может, пойдем и перережем им глотки, Пока они нежатся в своих постельках?

— Нет, нет, нет! — воскликнул Профессор Спасли. — Сколько раз можно повторять, мы Должны сделать это прилично.

— Я могу показать вам, где находится сокровищница, — с готовностью подсказал Шесть Благожелательных Ветров.

— Давать обезьяне ключ от банановой плантации не лучшая идея, — сказал Профессор Спасли. — Может, придумаешь что-нибудь получше, чтобы занять их на пару часиков?

А тем временем внизу, в подвалах Запретного Города, человек рассуждал о правительстве. И рассуждал довольно громко.

— Нельзя сражаться за дело! Дело нельзя пощупать!

— Значит, мы сражаемся за крестьян, — ответила Бабочка.

Она даже попятилась. Гнев вырывался из Ринсвинда, как пар из трубы.

— Неужели? А ты когда-нибудь встречалась хотя бы с одним крестьянином?

Ну… я видела их.

— Прекрасно! И чего же ты хочешь добиться?

— Лучшей жизни для народа, — холодно заявила Бабочка.

— Ты думаешь, что, если затеять заваруху и повесить парочку-троечку негодяев, жизнь сразу изменится к лучшему? Знаешь ли, я сам из Анк-Морпорка, и у нас было побольше мятежей и гражданских войн, чем у вас… тепловатых утиных ног… ну как это… в общем, неважно. И что думаешь, правительство хоть чуточку изменилось? Правительство не затем, чтобы меняться, а затем, чтобы править!

Ответные улыбки выразили вежливое и нервозное непонимание.

— Вот послушайте, — сказал Ринсвинд, вытирая пот со лба. — Все эти люди на полях, которые пасут волов… Если вы устроите революцию, их жизнь станет лучше, я правильно понял?

— Разумеется, — кивнула Бабочка. — Они перестанут быть объектами жестоких прихотей Запретного Города.

— О-о, здорово, — откликнулся Ринсвинд. — Значит, они вроде как станут сами себе хозяева, будут сами управлять, верно?

— Именно, подтвердила Цветок Лотоса.

— Через Народный Комитет, — уточнила Бабочка.

Ринсвинд прижал обе руки ко лбу.

— Слушайте, что я сейчас скажу, — сказал он. — Не знаю, откуда это взялось, но меня вдруг осенило предвидение!

Столь знаменательное событие произвело неизгладимое впечатление на членов ячейки.

— Внезапно меня посетило предвидение, продолжал Ринсвинд, что в Народном Комитете будет не так уж много воловьих пастухов. Практически… я слышу что-то вроде… голоса, который говорит, что большинство членов Народного Комитета поправьте меня, если я ошибаюсь, Стоят сейчас передо мной! Я прав?

— Сначала, разумеется, так все и будет, — ответила Бабочка. Крестьяне ведь не умеют читать и писать.

— Полагаю, они не умеют даже правильно возделывать землю. мрачно кивнул Ринсвинд. — Куда им! Всего-то они занимаются этим каких-то жалких три или четыре тысячи лет!

— Мы, безусловно, считаем, что многое можно улучшить, — согласилась Бабочка. — И мы сможем это сделать, если будем действовать сплоченно.

— Бьюсь об заклад, крестьяне расплачутся от счастья, когда вы наконец покажете им, что надо делать с землей.

Ринсвинд хмуро уставился в пол. Вообще-то, работа воловьих пастухов ему нравилась. Сколько увлекательных занятий на свете: можно пасти волов, можно жить на необитаемом острове… Подумать только — пасешь себе вола, под ногами твоими безопасная хлябь, ты часами можешь смотреть в небо, разглядывать облака и гадать о том, когда твой вол намерен в следующий раз обогатить суглинок. Но всегда найдутся люди, желающие улучшить твою жизнь…

«Как вы можете быть такими хорошими и в то же время такими тупыми?! — хотелось воскликнуть ему. — Самое лучшее, что вы можете сделать для крестьян, это оставить их в покое. Пусть занимаются тем, чем занимались. Когда люди, умеющие читать и писать, начинают бороться за права тех людей, которые этого не умеют, все кончается тем же идиотизмом, только немного в другой форме. А если уж вам так хочется кому-нибудь помочь, постройте большую библиотеку или что-нибудь вроде и оставьте двери открытыми.

Но это Гункунг. Разве можно так думать в Гункунге? Здесь люди впитали с молоком матери: делать надо только то, что прикажут. Орда это сразу поняла.

Орудие империи куда эффективнее плеток, которыми стегают рабов. Это повиновение. Плеть для души. Люди повинуются тому, кто отдает приказы. Ну а свобода для них это когда приказы начинает отдавать кто-то другой, не тот, кто отдавал их прежде.

Вас всех убьют.

Я трус. Но даже я знаю о драках больше, чем вы все, вместе взятые. Мне доводилось выбираться из таких заварух, какие вам и не снились».