Крылья - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 7

— Командир корабля только что объявил: полет продлится шесть часов сорок пять минут note 2 , — ответил Талисман.

— Но мы же умрем с голоду, — сказал Гердер.

— Может, тут водится какая-нибудь дичь? — с надеждой спросил Ангало.

— Вряд ли, — ответил Масклин. — В таких местах мышей обычно не бывает.

— Но ведь люди-то будут есть, — сказал Гердер. — Себя они никогда не обижают.

— Я так и знал, что ты это скажешь, — произнес Ангало.

— Так подсказывает простой здравый смысл.

— Хотелось бы поглядеть в иллюминатор, — мечтательно сказал Ангало. — Представляю себе, с какой быстротой мы мчимся. Деревья, столбы и дома, наверно, так и мелькают; только увидел — и мимо!

— Послушайте, — обратился к ним Масклин, чувствуя, что страсти начинают разгораться. — Надо немножко обождать. Успокоиться. Отдохнуть. А потом поищем чего-нибудь съедобного.

Они снова присели. По крайней мере, тут-то тепло и сухо. В былые времена, когда Масклин жил в норе, он частенько страдал от холода и сырости и теперь пользовался любым удобным случаем, чтобы поспать в тепле и сухости.

Он задремал.

Итак, они в полете. В воздухе.

Можно предположить, что сотни номов живут в самолетах, точно так же как они живут в Универсальном Магазине. Прячутся себе где-нибудь под ковром, в то время как самолет летает по разным местам, обозначенным на единственной карте, которую удалось найти номам. Карта находилась в карманной записной книжке, ив напечатанных на ней названиях и словах была какая-то магия: Африка, Австралия, Китай, Эквадор, Отпечатано в Гонконге, Исландия…

Возможно, эти номы ни разу не выглядывали из иллюминаторов. Возможно, они даже не знали, что летают по воздуху.

«Уж не это ли имела в виду Гримма, когда рассказывала о лягушках, живущих в цветке?» — подумалось Масклину. Она вычитала это в какой-то книжке. Ведь можно всю жизнь провести в каком-нибудь крохотном местечке и думать, что это и есть весь мир. Жаль, что, разговаривая с ней, он был зол и не пожелал ее внимательно выслушать.

Но сейчас-то он не в цветке — в самолете.

Лягушка подвела нескольких лягушат к самому краю цветка.

И все они выпучили глаза на длинную ветку. На ней было много цветов, целые дюжины, но лягушки не умеют считать и не могут определить разницу между одним цветком и многими.

Они видели только много отдельных цветов.

И пучили глаза. Уж что-что, а пучить глаза все лягушки умеют.

Но вот думать они, к сожалению, не умеют. Было бы, конечно, замечательно, если бы лягушата могли долго и упорно думать о новом цветке, о жизни в старом цветке, если бы они чувствовали необходимость обследовать окружающий мир, который гораздо больше, чем лужица, окаймленная лепестками… Но лягушки, увы, не умеют думать.

По правде сказать, у них была лишь одна мысль: «. — . — . мипмип. — . — . мипмип. — . — . мипмип. — . — .».

Но все же обуревавшее их чувство было слишком велико, чтобы вместиться в один цветок.

Медленно, осторожно, без всякой уверенности они одна за другой переползли на ветку.

Талисман вежливо подал голос, чтобы привлечь внимание своих спутников.

— Может, вам интересно знать, — произнес он, — что мы только что преодолели звуковой барьер.

Масклин устало повернулся к своим спутникам.

— Признавайтесь, — сказал он, — кто из вас сломал этот барьер?

— Не смотри на меня, — махнул рукой Ангало. — Я даже не знаю, где он, этот барьер.

Масклин подполз к краю отверстия и выглянул.

Перед ним стояли человеческие ноги. По-видимому, женские. Женщины, как правило, носят менее практичные туфли.

О людях обычно можно очень многое узнать по их обуви. И взгляд нома редко поднимается выше. А если поднимается, то видит где-то высоко вверху только пару ноздрей, и то снизу.

Масклин принюхался.

— Пахнет едой, — сказал он.

— Какой? — заинтересовался Ангало.

— Не важно, какой, — сказал Гердер, отталкивая его. — Какая бы ни была, я все съем.

— Назад! — резко крикнул Масклин, передавая Талисман в руки Ангало. — Я сам пойду. Не пускай его никуда, Ангало!

Он подбежал к занавеске и спрятался за ней. Через несколько секунд из-за нее выглянул его прищуренный глаз.

Здесь, видимо, был кухонный отсек. Бортпроводницы доставали из ниши в стене подносы с едой. Номы обладают более острым обонянием, чем лисы; у Масклипа чуть не потекли слюнки. Надо откровенно признать, охотиться и выращивать овощи — дело, конечно, нужное, но то, что добываешь сам, своими руками, не идет ни в какое сравнение с тем, что едят люди.

Одна из бортпроводниц поставила последний поднос на тележку и покатила ее мимо Масклина. Колеса были почти вровень с его головой.

Масклин вылетел из своего укрытия и, вспрыгнув на нижнюю полку тележки, спрятался среди бутылок. Он знал, что это дурацкая затея. Но не мог больше торчать в этой проклятой дыре в компании с парой идиотов.

Ряды и ряды ботинок и туфель. Черные, коричневые. Со шнурками, на резинках. А некоторые даже сами по себе, в стороне от вытащенных из них ног.

Тележка продвинулась чуть вперед.

Ряды и ряды ног. Некоторые прикрыты юбками, но большинство в брюках.

Масклин поднял глаза. Номы редко видят сидящих людей.

Ряды и ряды туловищ, увенчанных головами, с обращенными вперед лицами.

Ряды и ряды…

Масклин присел на корточки среди бутылок.

За ним наблюдал Внук Ричард.

Лицо то самое, что он видел на портрете. Ну конечно же, это он! Маленькая бородка, улыбающийся зубастый рот. И как будто вытесанные из какого-то сверкающего мрамора волосы.

Тридцатидевятилетний Внук Ричард.

Лицо отвернулось. «Он не мог меня видеть, — успокоил себя Масклин. — Заметить меня среди бутылок — дело очень нелегкое.

Что, интересно, скажет Гердер, когда я расскажу ему о том, кого увидел?

Просто с ума сойдет!

Нет, лучше всего промолчать. Самое разумное. У нас и так с лихвой причин для беспокойства.

Подумать только, ему целых тридцать девять лет. Этот Внук Ричард почти наполовину так же стар, как Универсальный Магазин. А магазинные номы утверждают, будто Магазин стар как мир. Я знаю, это неправда, но…