Маленькие боги (Мелкие боги) - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 16

Лицо Бруты сморщилось от напряжения. — Я не уверен…-сказал он. Толстяк удовлетворенно улыбнулся Ворбису. — Ха! — сказал он. — Кажется…. — сказал Брута. — …это было после обеда. Но может быть утром. Около полудня. Третьего Грюня, в год Изумительных насекомых. В нашу деревню завернули несколько торговцев. — Сколько тебе было лет? — сказал Ворбис. — За месяц до того, как мне исполнилось три, лорд. — Я не верю в это. — сказал толстяк. Рот Бруты пару раз открылся и захлопнулся. Откуда этот толстяк может знать? Его-то там не было!

— Ты можешь ошибаться, сын мой. — сказал Ворбис. — Ты — ладный парень лет… пожалуй…семнадцати-восемнадцати? Нам кажется, ты не можешь помнить случайный образ монеты пятнадцатилетней давности. — Нам кажется, ты это выдумываешь. — сказал толстяк. Брута не сказал ничего. Зачем что-то выдумывать? Ведь это прочно сидит в голове. — Ты все помнишь, что с тобой произошло в жизни? — сказал коренастый, внимательно наблюдавший за Брутой во время разговора. Брута был благодарен за это вмешательство. — Нет, лорд. Большую часть. — Ты что-нибудь забываешь?

— Уммм…Есть вещи, которых я не помню. — Брута слышал о забывчивости, но ему было трудно это себе представить. Но были периоды, особенно в первые несколько лет жизни когда не было ничего. Не стертая память, а большая запертая комната во дворце его воспоминаний. Забытое не более, чем перестает существовать запертая комната, но… запертая. — Каково твое первое воспоминание, сын мой? — мягко сказал Ворбис. — Был яркий свет, и потом кто-то ударил меня. — сказал Брута. Трое мужчин тупо уставились на него. Потом повернулись друг к другу. На глубину его страха долетал шепот. — …мы теряем?…-Глупость и, возможно, дьявольское…-ставки высоки — Одна попытка, и они будут ждать нас… И так далее. Он оглядел комнату. В Цитадели не предавалось большого значения предметам обстановки. Полки, стулья, столы… Среди послушников ходили слухи, что у старших священников, ближе к иерархической верхушке, мебель была из золота, но здесь на это не было даже намека. В этой комнате царила та же жестокая умеренность, как и в комнатах послушников, разве что расцветшая еще более пышным цветом. Это была не вынужденная скудость бедности; это была аскеза, нарочитая и абсолютизированная. — Сын мой?

Брута поспешно повернулся. Ворбис взглянул на своих коллег. Коренастый кивнул. Толстый пожал плечами. — Брута. — сказал Ворбис. — Сейчас возвращайся в свою спальню. Прежде, чем ты уйдешь, один из слуг тебя накормит и напоит. К восходу ты явишься к Вратам Рогов и отправишься со мной в Эфебу. Ты знаешь о посольстве в Эфебу?

Брута мотнул головой. — Пожалуй, нет причин, по которым ты был бы должен. — сказал Ворбис. — Мы собираемся обсуждать политические вопросы с Тирантом. Ты понял?

Брута помотал головой. — Отлично. — сказал Ворбис. — Отлично. Да, и…Брута?

— Да, господин?

— Ты забудешь эту встречу. Ты не был в этой комнате. Ты нас не видел. Брута изумленно воззрился на него. Это был нонсенс. Невозможно о чем-то забыть просто захотев. Некоторые вещи забываются сами — те, что в запертых комнатах, но это по какой-то закономерности, которой он не может постичь. Что этот человек имеет ввиду?

— Да, лорд. — сказал он. Это показалось самым простым.

* * *

Богам некому молиться. Великий Бог Ом опрометью бросился к ближайшей статуе, шея вытянута, неприспособленные лапки изнемогают. Статуя оказалась быком, топчущим неверного, однако уютно тут не было. Это было всего лишь вопросом времени, когда орел перестанет кружить и устремится вниз. Ом был черепахой всего три года, но вместе с формой он унаследовал набор инстинктов, и многие из них были сгруппированы вокруг страха перед одним-единственным диким животным, додумавшимся, как съесть черепаху. Богам некому молиться. Ому очень хотелось, чтобы это было не так. Но каждому нужен хотя бы кто-то . — Брута!

* * *

У Бруты были некоторые сомнения относительно своего ближайшего будущего. Дьякон Ворбис явно освободил его ото всех послушнических обязанностей, и ему было совершенно нечего делать оставшиеся пол дня. Его потянуло в сад. Здесь была фасоль, которую следовало подвязать, и он обрадовался этому. Ты понимаешь, что ты есть, с фасолью. Она не требует от тебя таких невозможных вещей как забыть. Кроме того, если он собирается куда-то отправляться, надо помульчировать дыни и все объяснить Лу-Тзе. Лу-Тзе появился вместе с огородами. В любой организации есть кто-то вроде него. Этот кто-то может махать метлой в темном коридоре, прохаживаться среди полок на складе, (где он единственный знает, что где), или быть как-то связанным с котельной. Всякий знает, кто он такой, никто не помнит тех времен, когда его тут не было и не представляет себе, куда он девается, когда его нет там, где он обычно находится. Лишь случайно люди, более заметливые, чем большинство, что на первый взгляд не слишком сложно, останавливаются и удивляются им некоторое время… а потом принимаются за что-нибудь еще. Весьма странно, но передвигаясь своими легкими шагами от огорода к огороду по всей Цитадели, Лу-Тзе никогда не выказывал никакого интереса к самим растениям. Он занимался почвой, удобрениями, навозом, компостом, суглинком и пылью, и методами транспортировки всего этого. Обычно, он помахивал метлой или ворошил кучу. Но как только кто-то что-то засевал, он терял к этому всякий интерес. Когда Брута вошел, он подравнивал дорожки. Это у него получалось отлично. Он оставлял рисунки из гребней и легких успокаивающих изгибов. Брута всегда чувствовал сожаление наступая на них. Вряд ли он когда-либо прежде разговаривал с Лу-Тзе, потому, что не играло никакой роли, кто, что и когда говорил Лу-Тзе. Старик в любом случае кивал и улыбался своей однозубой улыбкой. — Меня тут некоторое время не будет. — сказал Брута громко и отчетливо. — Я надеюсь, что кого-нибудь пошлют присматривать за огородами. Но тут надо кое-что сделать… Кивок, улыбка. Старик терпеливо следовал за ним вдоль грядок, а Брута рассказывал о фасоли и травах. — Понял? — сказал Брута через десять минут. Кивок, улыбка. Кивок, улыбка, знак рукой. — Что?