Один в бескрайнем небе - Бриджмэн Уильям. Страница 67

Данные полета! Боже мой! Весь испытательный полет не был зафиксирован. Ошеломленный отцеплением против своего желания, я не включил тумблер испытательной аппаратуры. Ожидающим на земле инженерам полет не даст никаких данных. Вышло так, как если бы и на этот раз отцепление не произошло!

Заговорило радио:

— Четыре тысячи пятьсот, — подсказывает мне Мабри. — Страви давление в кабине.

Четыре тысячи пятьсот метров, я открываю клапан. В одно мгновение давление в кабине уравнивается с давлением окружающей атмосферы. Внезапное уменьшение давления похоже на взрыв, как это бывало в барокамере лаборатории авиационной медицины в Райт-Филде, и сопровождается сильным ударом в грудь изнутри, что вызывает громкий и глубокий выдох. В то же время через клапан в кабину прорывается белый туман, который тут же рассеивается.

Теперь можно снять лицевой щиток шлема. В течение двадцати минут давление сильно сжимало мою голову в большом шлеме, а сейчас наступило восхитительное облегчение, подобное тому, которое испытывает человек, поднявшись на поверхность после очень долгого пребывания под водой. Я пью воздух большими глотками и наслаждаюсь возможностью нормально дышать. Но мне нельзя сейчас просто сидеть и вдыхать свежий воздух. Мабри уже проверяет все мероприятия по подготовке к посадке с остановленным двигателем на скорости 280 километров в час. Посадка должна произойти через три минуты.

Воздух омывает фонарь кабины, как бушующая река камни на своем пути. У герметизированных стыков кабины воздух печально свистит, и кажется, что во всем мире нет других звуков. Самолет постепенно снижается и бесшумно проносится сквозь последние две тысячи метров к точке, которую я нанес на свою карту еще за несколько месяцев до этого полета. Эта точка находится в пяти километрах от озера на высоте две тысячи метров над его уровнем. Вот откуда я зайду по ветру на предпоследнюю прямую перед посадкой. Иной возможности нет. Путь только один — снижаться.

О'кэй, малыш! Наконец подо мной фасолевидное дно озера, убежище, к которому я стремлюсь. Между мной и огромным миром находятся две тысячи метров ловушек, где малейший просчет может стать роковым. Я разговариваю сам с собой. От звука собственного голоса становится немного легче.

«Ты в пяти километрах от дна озера! Планируешь на скорости пятьсот километров в час. Уменьши скорость, выпусти шасси!» — как бы диктует мне мой внутренний голос.

Летчик сопровождающего самолета-наблюдателя ведет свою машину рядом с моей и сообщает мне:

— Шасси выпущено и, по-видимому, стало на замок!

Неохотно я направляюсь по ветру в сторону от своего аэродрома на предпоследнюю прямую, длину которой нужно точно рассчитать. Высота полета постепенно уменьшается, и самолет все больше приближается к земле. Неприятное чувство стесняет мне грудь, когда, уходя на предпоследнюю прямую, я оставляю позади себя единственное место, на котором можно безопасно совершить посадку. Быть может, я ухожу слишком далеко? Не будь ребенком! Мое решение остается твердым, несмотря на то что меня одолевают сомнения. Не стоит кипятиться! Все идет хорошо! Дно высохшего озера осталось позади и растворилось в плоской пустыне, я больше не вижу его.

Хватит, дуралей! Ты что, собираешься сесть в Палм-дейле? Машина неуклонно теряет спасительную высоту, теперь отчетливо видна весенняя окраска пустыни, кактусы стоят, как пугала с поднятыми руками. С каким облегчением я ввожу самолет в разворот для выхода на последнюю прямую. По тому, как самолет, направленный против ветра, реагирует на него, я могу судить о расстоянии до аэродрома. Ветер сегодня слабый и поэтому почти не влияет на полет. Я делаю пологий разворот.

— Билл, не забудь на посадке выключить тумблер управления испытательной аппаратурой, — прерывает мои размышления голос Мабри. Радио связывает меня с вышкой управления полетами, с сопровождающими самолетами-наблюдателями и небольшой кучкой людей, находящихся на дне озера. Когда «Скайрокет» оставил самолет-носитель В-29, вся остальная радиосвязь на базе и в воздухе была прекращена. Каждый самолет, находившийся в воздухе в районе аэродрома, должен был ждать взлетных и посадочных указаний до тех пор, пока я не совершу посадку. Эверест молчит и не дает никаких советов, как произвести посадку с остановленным двигателем. Он спокойно летит справа от меня.

Тысяча пятьсот метров. Большое, безопасное и пустое дно высохшего озера растянулось прямо передо мной на расстоянии полутора километров. Я связан в своих действиях и должен за один заход правильно произвести расчет на посадку. Уйти на второй круг невозможно. Потребуется ли большая змейка для правильного расчета? Ветер слабый, черт побери! Быстрее решай, смышленый паренек! Доверни немного! Еще немного!

Высота двести пятьдесят метров. Под самолетом мелькает поросшее кустарником твердое дно озера. Вот и взлетно-посадочная полоса, и я змейкой захожу на нее. Неплохо, неплохо! Получается довольно хорошо, черт возьми, Бридж! Пятьдесят метров, и я уже нахожусь над краем озера, прямо на меня надвигается маркер. Пит Эверест, сопровождая меня, идет буквально рядом. Приближаясь все больше, он определяет оставшееся расстояние, отделяющее бесшумно летящий «Скайрокет» от посадочной полосы.

— Билл, положение хорошее. Ты на высоте около трех метров. Дай самолету снизиться еще немного… Еще немного… высота полтора метра… одна треть. Выдерживай эту высоту! Вот молодчина!

И он сообщает утешительный факт:

— Парень, у тебя впереди еще одиннадцать длинных километров посадочной полосы.

Огромное расстояние! Самолет касается неровной и твердой поверхности озера на скорости 280 километров в час. Я на земле. Мои решения и действия были правильными, а отсюда и хороший результат. Однако не время поздравлять самого себя — я должен еще выдержать прямую на пробеге по дну озера. Далеко впереди находятся санитарная и пожарные машины, которые, вздымая клубы пыли, разворачиваются навстречу самолету.

И, как всегда, вместо того чтобы до конца выдерживать прямую, я направляю иглообразный нос «Скайрокета» прямо на них. В ответ на это они резко меняют направление, бросаясь врассыпную, как цыплята в курятнике. Вид быстро удирающих пожарных машин ужасно смешон.

— Спасибо, Пит.

— Не за что, — скороговоркой отвечает Эверест, проходя бреющим полетом над полосой и группой столпившихся в беспорядке машин. Затем он делает горку и направляется к северу, на взлетно-посадочную полосу военно-воздушных сил. Радиосвязь возобновляется, и вокруг меня вновь начинается жизнь.

— Самолет D-558-II находится на дне озера, — сообщают с вышки управления полетами. Вслед за этим начинается потрескивание радиопозывных.

— Девять-десять вызывает вышку управления полетами, прошу указаний после приземления…

— Вышка управления полетами самолету 558. Начальник пожарной службы хотел бы, чтобы вы освободили машины как можно скорее. Пожарные машины нужны на северной стороне озера.

Мабри ухитряется прорваться сквозь шум позывных:

— Билл, выключи тумблер испытательной аппаратуры…

Позади остались пять километров посадочной полосы.

Машина теряет скорость и заканчивает пробег. Я открываю фонарь кабины. Горячий воздух пустыни омывает мое лицо, а яркий блеск дна озера, словно вспышка лампы, бьет в глаза. Машина неподвижна. Все сделано! Цепь действий закончена. Не нужно ожидать особых случаев, не нужно торопиться. Мне уже нечего запоминать. Эти запоминания и предупреждения больше не нужны для моего существования и сохранения вверенной мне машины. Мышцы рук и ног начинают ослабевать от напряжения, и то, что сжимало меня до сих пор, начинает понемногу отпускать, но, чтобы полностью избавиться от этой нагрузки, понадобится день.

Седьмой раз — ошибка, но машина все же совершила полет. В конце концов напряжение было использовано! Как хорошо теперь неподвижно сидеть в одиночестве в глубокой кабине, среди успокаивающей пустыни.

Но блаженствовать пришлось недолго. К пустой машине, израсходовавшей все топливо, приближались грузовики и легковые машины. Ко мне бежали люди. Два человека на подвижной платформе должны были принять мое снаряжение и поднять меня из тесной кабины. Невозможно было вылезти из кабины без посторонней помощи. Я походил на средневекового рыцаря, которого нужно было снимать с лошади. Томми Бриггс помог мне снять с головы шлем высотного костюма. Кожа на шее горела от тесной резиновой прокладки. Когда сняли шлем, у меня заложило уши. Наконец вытащили из кабины и меня самого. Я старался быть спокойным и бесстрастным.