Ноги из глины - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 18

Представить облагороженного Шнобби было нетрудно. Его единственная ошибка состояла в том, что он слишком мелко плавал. Шнобби шарился по чужим домам и крысил вещи, которые ничего не стоили. А вот если бы он шарился по континентам и обносил целые города, убивая в процессе этого массу народа, то очень быстро стал бы национальным героем.

Зато в книге не было ни единого упоминания о Ваймсах.

«Праведник Ваймс не был национальным героем. Он собственными руками убил короля. Это была необходимая мера, но общество, каким бы продвинутым оно ни было, не любит людей, которые делают то, что надо сделать. Также Ваймс казнил еще кое-кого, что правда — то правда, но город погибал, его раздирали на части всякие глупые войны, практически мы были частью Клатчской империи. Иногда нужен козел отпущения. Он же хирург, оперирующий Историю. А из инструментов под рукой только господин Голова-С-Плеч. В топоре есть что-то окончательное. Но убей хотя бы одного безумного короля — и тебя сразу обзовут цареубийцей. Не то чтобы у тебя вошло в привычку рубить королям головы…»

Некогда Ваймс читал дневник Старины Камнелица, что хранился в библиотеке Незримого Университета. Несомненно, он был жесток. Но то были жестокие времена. «В огне Борьбы куется Новый Человек, — писал Камнелиц, — который Отринет Старую Ложь». Но старая ложь в конце концов победила.

«Он сказал людям: „Вы свободны“. И они крикнули „Ура!“, и он показал им, чего стоит свобода, и его назвали тираном, а когда Камнелица предали, его бывшие верные соратники носились кругами и кудахтали, как перепуганные куры, в первый раз увидевшие огромный мир, что ждал их снаружи. И они кинулись обратно в курятник и захлопнули дверь…»

— Дзынь-дзынь, дзынь-подзынь.

Ваймс вздохнул и вытащил органайзер.

— Да?

— Памятка: два часа дня, встреча с сапожником, — сообщил бес.

— Еще нет двух, и в любом случае эта встреча назначена на вторник, — ответил Ваймс.

— Значит, мне вычеркнуть ее из списка заданий?

Ваймс сунул разорганизованный органайзер обратно в карман, подошел к окну и выглянул наружу.

У кого имеется мотив убить лорда Витинари?

Нет, таким образом вопрос не разрешишь. Наверное, если выйти куда-нибудь в пригород и ограничиться опросом старух, которым больше делать нечего, кроме как обсуждать поклеенные поверх дверей обои, то, может, ты наконец и отыщешь человека, у которого нет причин убивать Витинари. Однако патриций так ловко выстроил управление городом, что без него будет хуже всем. Политика меньшего зла.

Только сумасшедший мог решиться убить Витинари, и лишь одним богам известно, сколько сумасшедших проживает в Анк-Морпорке. Или же это был кто-то абсолютно уверенный в том, что, если город развалится, он, убийца, встанет на вершине этой мусорной кучи.

И если Фред прав, а сержант всегда очень точно отражал чувства простого обывателя, поскольку сам таковым являлся, то наибольшую выгоду из происшедшего извлек бы капитан Моркоу. Но Моркоу был одним из немногих, кто совершенно искренне любил Витинари.

Конечно, был еще кое-кто, кто выигрывал в складывающейся ситуации.

«Черт побери, — подумал Ваймс. — И этот человек — я».

В дверь опять постучали. Этот стук он не узнал.

Ваймс осторожно приоткрыл дверь.

— Это я, сэр. Задранец.

— Тогда заходи. — Приятно узнать, что в мире есть кто-то, у кого еще больше проблем, чем у тебя. — Как себя чувствует его сиятельство?

— Покойно, — ответил Задранец.

— Покойны покойники, поэтому их так и прозвали, — буркнул Ваймс.

— Я имел в виду, он жив, сидит и читает. Господин Пончик прописал ему какую-то гадость, пахнущую водорослями, а я дал ему немного глубульской соли. Сэр, помните того старика из дома на мосту?

— Какого старика? А… да. — С тех пор, казалось, прошла целая вечность. — И что с ним?

— Ну… вы велели осмотреть там все, и… Я сделал несколько иконографий. Вот одна из них, сэр.

Шельма передал Ваймсу почти сплошь черный лист бумаги.

— Забавно. И что это такое?

— Э… вы когда-нибудь слышали истории о глазе мертвеца, сэр?

— Предположим, я так и не удосужился получить образование в какой-либо из Гильдий.

— Ну… говорят…

— Кто?

— ВООБЩЕ говорят, сэр. Понимаете? Вообще.

— А, те самые, которые «всё про всех знают»? Народ, так сказать?

— Так точно, сэр. Он самый.

Ваймс помахал рукой.

— Ну, если речь об этом… Ладно, давай дальше.

— Говорят, последнее, что видел человек перед смертью, запечатлевается в его глазах, сэр.

— А, ты вот о чем. Это все старые сказки.

— Да. Но с другой стороны… Наверное, если бы это не было правдой, хотя бы отчасти, вряд ли эта легенда долго прожила бы. И когда я осматривал покойника, мне вдруг показалось, что я увидел странный красный отблеск в его глазе, поэтому я срочно велел бесу из иконографа зарисовать этот самый отблеск, пока он не потух. И вот, взгляните, прямо в центре…

— А может, это все больное воображение беса? — спросил Ваймс, еще раз уставившись на рисунок.

— У них нет воображения, сэр. Они что видят, то и рисуют.

— Светящиеся глаза…

— Две красные точки, — добросовестно поправил Задранец, — которые вполне могут быть парой светящихся глаз, сэр.

— Хорошо подмечено, Задранец. — Ваймс потер подбородок. — Черт! Надеюсь, это не была месть какого-нибудь бога. Только богов мне сейчас не хватало. Можешь сделать копии, чтобы я разослал по всем штаб-квартирам?

— Так точно, сэр. У бесов прекрасная память.

— Тогда за дело.

Но еще до того, как Задранец ушел, дверь снова открылась. Это были Моркоу и Ангва.

— Моркоу? Я думал, у тебя выходной.

— Мы нашли труп, сэр! В Музее гномьего хлеба. Но, когда мы вернулись в штаб-квартиру, нам сказали, что лорд Витинари умер!

«Так и сказали? — подумал Ваймс. — Вот тебе и слухи. Хотя, если бы можно было скрестить их с правдой, они могли бы быть так полезны…»

— Для трупа патриций слишком часто дышит, — сказал он. — Я думаю, все будет нормально. Кто-то не уследил, и во дворец проник убийца, но покушение не удалось. Патриция уже осмотрел лекарь. Поводов для беспокойства нет.

«Кто-то не уследил… — подумал он. — Ага. А кто должен был следить? Сэмюель Ваймс».

— Не сомневаюсь, сэр. Вряд ли к патрицию пригласили какого-нибудь коновала, — кивнул Моркоу.

— О, не какого-нибудь, а лучшего из лучших, — откликнулся Ваймс.

«Я должен был следить за ним, и я не смог его защитить».

— Если с патрицием что-то случится, для города это будет серьезным ударом! — продолжал Моркоу.

Ваймс внимательно поглядел на Моркоу. В глазах капитана не было ничего, кроме заботливого участия.

— Разумеется, — согласился он. — Но, так или иначе, теперь все под контролем. Однако ты сказал, случилось еще одно убийство?

— В Музее гномьего хлеба. Кто-то убил господина Хопкинсона. И очень коварно, сэр. Одним из экспонатов!

— Что, закормил насмерть гномьим хлебом?

— Господина Хопкинсона ударили по голове, сэр, — с легким упреком в голосе ответил Моркоу. — Боевым Хлебом Б'хриана, сэр.

— Господин Хопкинсон — это такой старик с белой бородкой?

— Так точно, сэр. Если помните, я вас представил друг другу на выставке бисквитов-бумерангов.

Ангве показалось, что при этих словах командор Ваймс виновато поморщился.

— Ну кому могли помешать эти несчастные старики? — спросил он, обращаясь к миру в целом.

— Не знаю, сэр. Констебль Ангва обследовала все и ТАК, и ЭТАК. — Моркоу многозначительно подвигал бровями. — Но никаких следов не обнаружила. И ничего не украли. Убийство было совершенно вот этим оружием.

Боевой Хлеб был гораздо крупнее обычной буханки. Ваймс осторожно повертел его в руках.

— Гномы метают этот хлеб как диски, если не ошибаюсь?

— Да, сэр. На играх Семи гор в прошлом году Снори Щитокол с пятидесяти ярдов сбил макушки у шести вареных яиц. Стандартной охотничьей буханкой! А этот хлеб является исторической ценностью. Секрет его выпечки безвозвратно утерян. Он уникален.