Пятый элефант - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 8

– Будет очень приятно снова повидаться с Серафиной, – заметила Сибилла.

– Да, очень, – подтвердил Ваймс.

Но в Здец он отправляется не как стражник. И это ему совсем не нравилось. Нравилось даже меньше, чем все остальное.

В тех немногих случаях, когда ему приходилось покидать Анк-Морпорк и его пригороды, он либо посещал другие местные города, в которых значок стражника Анк-Морпорка кое-что да значил, либо гнался за преступником по горячим следам – самая древняя и, пожалуй, уважаемая из всех стражнических процедур. Однако если верить Моркоу, в Здеце его бляха в лучшем случае встанет у кого-нибудь посреди горла. Только на это она там и сгодится.

Он снова наморщил лоб.

– С Серафиной?

– С леди Серафиной фон Убервальд, – подтвердила Сибилла. – Это мать сержанта Ангвы. Помнишь, я рассказывала тебе о ней в прошлом году? Мы вместе учились в пансионе для благородных девиц. Конечно, все знали, что она вервольф, но в те времена никому и в голову не могло прийти говорить о подобных вещах вслух. О них просто не говорили, и все тут. Разумеется, был какой-то непонятный инцидент с лыжным инструктором, но лично я всегда считала, что он сам свалился в какую-нибудь расщелину. Потом Серафина вышла замуж за барона, и сейчас они живут рядом со Здецом. Каждый свячельник я пишу ей, поздравляю, сообщаю новости. Очень старый вервольфский род.

– Вот что значит порода, – рассеянно заметил Ваймс.

– Вряд ли ты посмел бы так шутить при Ангве. Сэм, да не волнуйся ты. Это прекрасная возможность отдохнуть и расслабиться. Пойдет тебе на пользу.

– Конечно, дорогая.

– Это словно второй медовый месяц, – сказала Сибилла.

– Да, несомненно, – подтвердил Ваймс, припомнив, что первого медового месяца у них так и не было: то одно, то другое…

– Кстати, – несколько неуверенно произнесла Сибилла. – Помнишь, э-э, я говорила тебе, что хочу повидаться со старой госпожой Контент?

– Да, и как у нее дела? – Ваймс снова уставился в точку над камином.

Дело было не в старых однокашницах. Порой у него создавалось впечатление, что Сибилла поддерживает связь буквально со всеми людьми, когда-либо повстречавшимися ей на жизненном пути. Ее список свячельных открыток перевалил на второй том.

– Нормально, насколько мне известно. Так вот, она согласилась со мной, что…

Раздался стук в дверь. Сибилла вздохнула.

– Вилликинс сегодня выходной. Открой дверь, Сэм. Я знаю, тебе этого хочется.

– Я приказал не беспокоить меня. Только если возникнет очень серьезный повод, – вставая с кресла, сказал Ваймс.

– Да, Сэм, но ты все преступления считаешь серьезными.

На пороге стоял Моркоу.

– Сэр, случилось нечто… политическое, – отрапортовал он.

– Какая еще политика без четверти десять вечера, капитан?

– Музей гномьего хлеба обокрали, сэр, – сказал Моркоу.

Ваймс воззрился в честные голубые глаза Моркоу.

– Капитан, – медленно произнес он, – мне пришла в голову одна мысль. И она заключается в следующем: из музея пропал определенный экспонат.

– Так точно, сэр.

– А именно – копия Лепешки.

– Так точно, сэр. Преступники либо взломали замок сразу после нашего ухода… – Моркоу облизнул губы от волнения, – либо они уже прятались там, когда мы пришли.

– Значит, никакие это были не крысы?

– Так точно, сэр. Простите, сэр.

Ваймс застегнул плащ и снял с крючка шлем.

– Итак, кто-то украл копию Каменной Лепешки за несколько недель до того, как оригинал должен будет использоваться в одной очень важной церемонии, – подвел итог он. – Лично я нахожу это крайне интригующим.

– Я тоже так подумал, сэр.

Ваймс вздохнул.

– Ненавижу политические дела.

Когда они ушли, госпожа Сибилла некоторое время сидела, уставившись на собственные руки. Потом взяла лампу, отправилась в библиотеку и достала с полки тонкий альбом в переплете из белой кожи, на котором золотыми буквами было вытиснено «Наша Сватьба».

Свадьба получилась достаточно странной. Все сливки анк-морпоркского общества («Сливки, да только скисшие, ты на рожи их посмотри», – любил говаривать Ваймс) явились на эту церемонию – правда, скорее из любопытства, чем из уважения. Госпожа Сибилла Овнец была самой выгодной анк-морпоркской невестой (она-то думала, что уже никогда не выйдет замуж!), а он был простым капитаном Стражи, этакая заноза в заднице высшего общества.

В альбоме содержались запечатлевшие свадьбу иконографии. Улыбка на ее лице была скорее широкой, чем лучезарной; Сэм с наспех приглаженными волосами смотрел в иконограф с угрюмым видом. Рядом, надув грудь так, что ноги едва ли не отрывались от земли, стоял сержант Колон. Шнобби то ли похабно ухмылялся, то ли строил рожу. С Шнобби никогда точно не скажешь.

Сибилла осторожно листала альбом. Каждую страницу, чтобы иконографии не смазались, она прокладывала бумажной салфеткой.

Она всегда говорила себе, что во многих смыслах ей очень повезло. Она искренне гордилась Сэмом. Он трудился во благо людей, трудился честно и изо всех сил. Причем во благо самых обычных людей, а не каких-нибудь шишек. Множество проблем, множество забот – и никакой личной выгоды. Он был самым цивилизованным человеком из тех, что ей доводилось встречать в своей жизни. Никаких тебе благородных кровей, но благородство было у него в крови.

Она никогда не интересовалась, чем именно он занимается. Конечно, она знала, в чем заключаются его обязанности, но также ей было известно, что он очень мало времени проводит за своим столом. Когда поздно вечером Сэм наконец приходил домой, то старался закопать одежду поглубже в корзину для грязного белья, а она только от прачки узнавала о пятнах крови и грязи на его мундире. До нее доносились лишь отдельные слухи о погонях по городским крышам, о рукопашных и дрыгоножных схватках с людьми, которые носили имена типа Гарри «Болторез» Уимс…

Ваймсов было двое. Был известный ей Сэм Ваймс, который уходил и возвращался домой, но там, на улице, существовал совсем другой Сэм Ваймс, который ей уже не принадлежал и который обитал в том же мире, что и все эти люди с ужасными именами.

Госпожа Сибилла Овнец росла вежливой и доброй девочкой, открытой окружающему миру. Ее всегда учили хорошо думать о людях.

В тиши своего дома она снова глянула на альбом с иконографиями, громко высморкалась и отправилась заниматься сборами в дорогу и прочими разумными делами.

Некоторое время назад капрал Шельма Задранец во всеуслышание объявила, что ее теперь зовут Шелли. И она нисколечко не стеснялась своей онакости. Редкая птица (вернее, гном, вернее, гномиха) – даже для Анк-Морпорка.

Не то чтобы гномы совсем не интересовались сексом и всем, что с ним связано. Они понимали жизненную необходимость появления на свет новых гномов, которым можно оставить нажитое добро и которые продолжили бы дело предков в семейных рудниках. Просто гномы не видели необходимости в различии полов где-либо, кроме как в интимной обстановке, В их языке местоимение женского рода отсутствовало как класс, и в их обществе не было места женской работе (ну разумеется, после того как дети переходили на твердую пищу).

А потом Шельма Задранец приехала в Анк-Морпорк и обнаружила, что по улицам ходят мужчины, одетые не только в кольчуги и кожаное нижнее белье [3], но в одежду всяких интересных цветов, и лица их раскрашены специальными волнительными красками. А еще она узнала, что на самом деле эти мужчины называются «женщинами» [4]. И в ее маленькой головке поселилась навязчивая мысль: «А чем я-то хуже?»

Вскоре все анк-морпоркские подвалы и гномьи трактиры с презрением заговорили о Шелли Задранец как о первом гноме, надевшем юбку. Юбка была сшита из выдубленной коричневой кожи и объективно была столь же эротичной, как, допустим, обломок доски, но ведь, как логично указывали гномы постарше, где-то там, под этой юбкой, находились его коленки [5].