Роковая музыка (Музыка души) - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 46
В лавку были вбиты два гвоздя с натянутой между ними проволокой. Она расплылась, как будто кто-то дернул ее. Толстые кривые зеленые лини повисли в воздухе над ней.
— Это еще что? — спросил Ридкулли.
— Вот так и выглядит звук, — объяснил Прудер.
— Так выглядит звук, — повторил Ридкулли. — Да, это нечто. Никогда не видел звуков, выглядевших таким образом. Так вот для чего вы, парни, используете магию — чтобы смотреть на звуки? Эй, у нас на кухне можно найти превосходные сыры. Может, сходим туда и послушаем, как они пахнут?
Прудер пожал плечами.
— Таким был бы звук, если бы ваши уши были глазами.
— Правда? — сказал Ридкулли весело. — Потрясающе!
— Выглядит очень сложным, — сказал Прудер. — Простенький, если смотреть на него на расстоянии, и очень запутанный вблизи. Почти…
— Живой, — уверенно закончил Ридкулли.
— Кхм…
Звук издал студент, которого называли Сказз. С виду он тянул килограмм на сорок пять и носил самую примечательную прическу из всех, виденных Ридкулли в жизни; она представляла собой достигающую плеч бахрому вокруг всей его головы. Только кончик носа, высовывающийся наружу, указывал направление, в котором Сказз развернут в настоящий момент. Если бы на шее у него вдруг вскочил чирей, люди бы думали, что он ходит не той стороной.
— Да, мистер Сказз? — подбодрил его Ридкулли.
— Кхм… Я что-то читал об этом однажды.
— Замечательно. Как вам это удалось?
— Вы слышали о Слушающих Монахах с Овцепикских Гор? Они говорят, что у вселенной есть фоновый шум. Что-то вроде эха от какого-то звука.
— Звучит внушительно. Когда начинает существовать целая вселенная, обязан произойти большой взрыв.
— Он не должен быть очень громким, — заметил Прудер.
— Он повсюду. Я читал эту книгу. Старый Риктор Счетчик написал ее. Он утверждают, что Монахи до сих пор слышат его. Звук, который никогда не стихает.
— По мне, так это значит, что он громкий, — сказал Ридкулли. — Должен быть громким, чтобы его можно было услышать с любого направления. Когда ветер дует в другую сторону, не слышно даже колокола Гильдии Убийц.
— Чтобы его было слышно повсюду, ему не обязательно быть громким, — возразил Прудер. — И вот почему: в некотором смысле все находится в одном месте.
Ридкулли уставился на него так, как люди смотрят на фокусника, извлекшего из уха яйцо.
— Все находится в одном месте?
— Да.
— А где тогда находится что-то еще?
— Оно тоже все находится в этом месте.
— В том же самом?
— Да.
— Расплющенное в лепешку? — Ридкулли начал выказывать определенные признаки — если бы он был вулканом, живущие на его склонах аборигены уже приглядывали бы подходящую девственницу.
— Хаха, в сущности, вы можете сказать, что оно было раздуто до невозможности, — сказал Прудер, который постоянно нарывался. — И вот почему: пока не возникла вселенная, пространство отсутствовало, поэтому все, что угодно существовало повсюду.
— То же самое «повсюду», что и прямо сейчас?
— Да.
— Отлично. Продолжайте.
— Риктор говорит, что в начале был звук. Один великий сложный аккорд. Величайший, сложнейший аккорд из когда-либо звучавших. Звук столь полный, что вы не сможете сыграть его в этой вселенной, все равно как не сможете взломать ящик ломом, который в нем заперт. Величайший аккорд, который… как бы…сыграл все, что существует. Начал всю эту музыку, если угодно.
— Что-то вроде та-даххх? — спросил Ридкулли.
— Полагаю, да.
— Я всегда думал, что вселенная возникла вот так: какой-то бог оторвал другому богу свадебные причиндалы и сотворил ее из них, — сказал Ридкулли. — Это было для меня совершенно очевидно. Я хочу сказать, что такое можно хотя бы представить.
— Нуу…
— А теперь вы мне говорите, что кто-то дунул в здоровенный гудок — и вот они мы!
— Не уверен насчет кого-то, — заметил Прудер.
— Зато я уверен, что шум не может произвести себя сам, — сказал Ридкулли.
Он немного смягчился и хлопнул Прудера по спине.
— Все это нуждается в доработках, парень, — сказал он. — Старый Риктор был слегка… больной, вы понимаете. Думал, что все на свете можно перевести в цифры.
— Представьте себе, — сказал Прудер. — Все во вселенной имеет свой собственный ритм. Ночь и день, свет и тьма, жизнь и смерть…
— Куриный бульон и гренки, — подхватил Ридкулли. — Не всякая метафора точно отражает проблему.
Раздался стук в дверь. Вошел Ужасный Тец с корзиной, следом за ним — миссис Панариция, домоуправительница. У Ридкулли отвалилась челюсть.
Миссис Панариция присела в реверансе:
— Доброе утро, вауша милость, — сказала она. Хвостик у нее на затылке подпрыгнул. Зашуршали накрахмаленные нижние юбки.
Ридкулли опять открыл рот, но все, что он смог выдавить, было:
— Что вы сделали со своими…
— Извините, миссис Панариция, — быстро сказал Прудер. — Но накрывали ли вы сегодня к завтраку для кого-нибудь из преподавателей?
— Это верно, мистер Стиббонс, — ответила она. Ее необъятный бюст вздымался под свитером. — Ни один из джентльменов не спустился вниз. Я отпраувила им корзинки.
Взгляд Ридкулли продолжал ползти вниз. До этого момента он и не подозревал, что у миссис Панариции есть ноги. Конечно, теоретически женщине нужно что-то, чтобы двигаться, но… ну… Но сейчас он видел две толстые коленки, выглядывающие из нагромождения юбок. Чуть ниже начинались белые носки.
— Ваши волосы… — хрипло проговорил Ридкулли.
— Чтоу-тоу не так? — спросила миссис Панариция.
— Все в порядке, все в порядке, — сказал Прудер. — Большое вам спасибо.
Дверь за ней закрылась.
— Она прищелкивала пальцами, когда уходила, — заметил Прудер. — Точно, как вы рассказывали.
— Это не единственная вещь, которая прищелкивала, — ответил Ридкулли, все еще содрогаясь. — Ты видел ее обувь?
— Наверное, мои глаза от испуга закрылись. Если это живое, — сказал Прудер. — То оно очень, очень заразное.
Следующая сцена имела место в каретном сарая Грохтова отца, но она была частью спектакля, разыгрывающегося повсюду в городе.
Грохт не был от рождения Грохтом. Он был сыном богатого поставщика фуража и презирал отца за то, что тот был трупом от шеи и выше, зацикленным на материальном, лишенным воображения и еще за то, что отец выдавал ему на расходы три несчастных доллара в неделю.