Санта-Хрякус - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 16

Сьюзен почувствовала, что посетители отвели глаза и вернулись к своим прежним занятиям или разговорам. В «Заупокое» и не такое могло сойти с рук.

Игорь поставил стакан на стойку и поглядел на окно. Оно было неожиданно большим для питейного заведения, успех которого зависел от поддержания внутри темноты. Впрочем, некоторые завсегдатаи прибывали сюда по воздуху.

Как раз сейчас кто-то стучал в стекло.

Прихрамывая, Игорь выбрался из-за стойки и открыл окно.

Сьюзен посмотрела вверх.

— О нет… — В трактир влетел громадный ворон, и с его спины Смерть Крыс спрыгнул на стойку прямо перед Сьюзен.

— ПИСК ПИСК ИИСК! ИИСК! ПИСК ИСК ИСК «ХИСК-ХИСК-ХИСК». ПИ…

— Убирайся, — сказала Сьюзен холодно. — Мне совсем не интересно. Ты просто плод моего воображения.

Ворон опустился на край большой чаши, стоявшей за стойкой.

— Великолепно, — прокаркал он.

— ПИСК!

— Это что? — спросил ворон, счищая что-то с кончика клюва. — Лук? Какая гадость!

— Вы, оба, давайте, кыш! Валите отсюда! — откликнулась Сьюзен.

— Крыса говорит, твой дедушка совсем свихнулся, — сообщил ворон. — Начал разыгрывать из себя Санта-Хрякуса.

— Послушайте, я не… Что?

— Красный плащ, длинная борода…

— «ХИСК-ХИСК-ХИСК»!

— …Твердит «Хо-хо-хо», разъезжает в санях, запряженных четверкой кабанов, все такое…

— Кабанов? А где Бинки?

— Понятия не имею. Конечно, такое иногда случается, я говорил крысе, эти оккультные сущности, они ведь…

Сьюзен закрыла уши руками — скорее в качестве эффектного жеста, а не для того, чтобы не слышать дальнейшего.

— Я ничего не хочу знать! У меня нет дедушки! Да, да, это факт. Неоспоримый. Дедушки нет. Надо держаться фактов…

Смерть Крыс что-то долго пищал.

— Крыса говорит, ты должна его помнить. Он высокий, не слишком упитанный, носит косу…

— Пшел! И забери с собой эту крысу!

Она взмахнула рукой и, к своему стыду и ужасу, сбила маленький скелет в балахоне прямо в пепельницу.

— ПИСК?

Ворон подцепил скелетик клювом и собрался было взлететь, но тот вдруг выхватил свою крошечную косу.

— И-ИСК ИСК ПИСК!

— Он говорит, ты еще пожалеешь.

Ворон взмахнул крыльями и вылетел в ночь. Игорь, не говоря ни слова, закрыл окно.

— Они были ненастоящие, — поспешила заверить его Сьюзен. — Ну, то есть… ворон, скорее всего, был настоящим, но эта крыса… Не стоило ему с ней связываться.

— Потому что она ненастоящая, — понятливо кивнул Игорь.

— Вот именно! — с облегчением подтвердила Сьюзен. — Впрочем, ты, наверное, их и не видел.

— Ага, — откликнулся Игорь. — Ничего не видел.

— Сколько я должна? — спросила Сьюзен. Игорь долго считал пальцы.

— Доллар за напитки, — наконец сообщил он. — И пять пенсов за то, что ворон, которого здесь не было, поклевал пикули.

Это была ночь перед страшдеством.

В ванной аркканцлера Модо вытер руки тряпкой и с гордостью оглядел результаты своего труда. Белоснежный фаянс, медь и бронза, сверкающие в лучах лампы.

Его немного беспокоило то, что он не все успел проверить, но господин Чудакулли сказал, что проверит сам, когда будет пользоваться, а Модо никогда не спорил с начальством. На то оно и начальство, чтобы лучше знать. Подобное положение вполне устраивало Модо. Он не вмешивался в вопросы времени и пространства, а начальство, в свою очередь, не лезло с советами к нему в теплицы. Такие отношения он называл сотрудничеством.

Особенно тщательно он надраил полы. Господин Чудакулли настоял на этом.

— Грибной гномик, ну надо ж такое придумать! — фыркнул он, в последний раз проводя тряпкой по крану. — Что за воображение у этих господ…

Где-то далеко, неслышный для всех, раздался некий шум, за которым последовал звон серебря-ных бубенцов.

«Динь-динь-динь».

— Вот черт! — выругался кто-то, упав в сугроб. Не совсем подходящее выражение для самого начала жизни.

А в ночном небе сквозь пространство и время летели сани, даже не подозревая о только что зародившейся и рассерженно отряхивающейся от снега новой жизни.

— ЭТА БОРОДА МЕНЯ РАЗДРАЖАЕТ.

— А зачем тебе понадобилась борода? — раздался голос из-за мешков. — Ты же сам сколько раз говорил: люди видят только то, что хотят увидеть.

— НО НЕ ДЕТИ. ОНИ ЗАЧАСТУЮ ВИДЯТ ТО, ЧТО СУЩЕСТВУЕТ НА САМОМ ДЕЛЕ.

— По крайней мере, хозяин, борода создает настроение. Держит в роли, так сказать.

— НУ А СПУСКАТЬСЯ ПО ТРУБЕ? КАКОЙ В ЭТОМ СМЫСЛ? Я МОГ БЫ ПРОЙТИ СКВОЗЬ СТЕНУ.

— Проходить сквозь стены не совсем правильно, — возразил голос из-за мешков.

— МЕНЯ ВПОЛНЕ УСТРАИВАЕТ.

— А положено по трубе. И борода, кстати, тоже положена.

Из-за мешков высунулась голова, которая, казалось, принадлежала самому древнему и непривлекательному эльфу во всей вселенной. Не спасало даже то, что ее венчала причудливая зеленая шапочка с бубенчиком.

Древний эльф помахал скрюченной рукой, в которой была зажата толстая пачка писем, написанных, как правило, карандашом на цветных листках. А еще на листках изображались кролики и плюшевые медвежата.

— Вряд ли эти бедняжки стали бы писать письма тому, что проходит сквозь стены, — сказала голова. — Кроме того, не мешало бы еще поработать над «Хо-хо-хо».

— ХО. ХО. ХО.

— Нет-нет-нет! — воскликнул Альберт. — Не хочу ни на что намекать, хозяин, но в этом восклицании должно быть больше жизни. Смех должен быть заразительным. Это… это нужно произносить так, словно писаешь ты чистым бренди, а ходишь по-большому рождественским пудингом, прошу прощения за мой клатчский.

— ПРАВДА? НО ОТКУДА ТЫ ВСЕ ЗНАЕШЬ?

— Когда-то я был молодым, сэр. Каждый год как послушный мальчик вешал на камин свой чулок. Чтобы там оказались игрушки. Впрочем, тогда в нем появлялись лишь сосиски да кровяная колбаса, если очень повезет. Но еще в чулке я всегда находил леденцовую свинку. Ночь перед страшдеством считается неудачной, хозяин, если ты не нажрешься как свинья. Примета такая.

Смерть посмотрел на мешки. Это был странный, но очевидный факт: из мешков, в которых Санта-Хрякус переносил игрушки, всегда торчали плюшевый мишка, игрушечный солдатик в форме настолько яркой, что от нее рябило бы в глазах даже на дискотеке, барабан и красно-белый леденец — независимо от того, что бы там ни содержалось на самом деле. А действительное содержание оказывалось намного безвкуснее и стоило, как правило, пять долларов и девяносто девять пенсов.