Болотные робинзоны - Радзиевская Софья Борисовна. Страница 11

Дед Никита сидел, по-прежнему обхватив руками колени и неподвижно устремив взгляд на спящего на руках бабушки Ульяны ребёнка Натальи. Но было непонятно: видит ли он его и видит ли что-либо вообще.

Бабушка Ульяна тихонько покачивала завёрнутого в пёстрое одеяльце Ванюшку. Придерживая его одной рукой, она другой гладила по голове сидевшего около неё Гришаку и что-то ему тихо шептала. Морщинистое лицо её было спокойно и приветливо.

Саше опять на минуту показалось: всё страшное, что он видел, было лишь сном. А если себя ущипнуть побольнее и проснуться… Но тут же, встретив вопросительный взгляд бабушки Ульяны, вздохнул и опустил голову.

— Это Николай был, — проговорил он негромко. — На войну ушёл. И Федоска… тоже.

Бабушка Ульяна кивнула головой и продолжала смотреть на Сашу, точно ожидая услышать ещё что-то.

Саша переступил с ноги на ногу и отвернулся.

— Ну и думайте, что я трус. И думайте. А я всё равно не ушёл!

— Не покинул, — проговорила бабушка Ульяна тихо и крепче прижала к себе спавшего ребёнка.

От этих слов руки Саши, упрямо сжатые, вдруг разжались и дышать стало легко и свободно.

— Нам тоже уходить надо, бабушка. И скорее. Николай говорил — «эти» опять придут.

— Куда уходить-то? — отозвался дед Никита, не поворачивая головы.

— На Андрюшкин остров! — решительно сказал Саша и сам вздрогнул от неожиданности. — Ты нас поведёшь, дедушка?

Дед Никита ещё больше сгорбился.

— Примет я не увижу, — безнадёжно ответил он. — А без примет пропадём все.

У Саши сильно забилось сердце.

Так это значит правда, дед знает дорогу!

— Ты мне будешь говорить, дедушка, а я — смотреть. Вставай же, дедушка! Слышишь? Времени терять нельзя.

Бабушка Ульяна посмотрела на деда Никиту, потом на Сашу.

— Весь ты в мать, Сашок, — проговорила она. — Слышишь, дед? Пойдём, куда мальчик сказал. На дорогу картошки накопаем, мешки на плетне возьмите. Дарёнка сушить повесила, головушка бедная.

Сдержанная похвала старухи приободрила Сашу. Ему захотелось действовать сейчас же, сию минуту спасти Гришаку, Маринку, бабушку, всех!

— Дедушка, идём, — строго повторил он.

Дед Никита ещё некоторое время продолжал сидеть неподвижно, опустив голову на грудь. Затем тяжело повернулся, опёрся рукой о землю и медленно встал.

— Пропадать будем, — сказал он глухо, ни к кому не обращаясь.

Бабушка Ульяна положила спящего ребёнка на землю, развязав передник, прикрыла его и выпрямилась. Даже маленькая Маринка почувствовала, что настало время действовать, она вздохнула, вытерла кулачком глаза и тоже встала.

— Я картошку хорошо умею подкапывать, — деловито проговорила она.

— Подкапывать не надо, — отозвалась бабушка Ульяна. — Дёргать надо кусты, так скорее. Ох и жалко добро портить, — сокрушённо вздохнула она…

«Ме-е-е… — раздалось со стороны дороги. — М-е-е…» Бабушка Ульяна едва успела схватить Маринку за руку.

— Куда ты? — испуганно крикнула она.

— Манька, Манька моя, — старалась вырваться Маринка. — Моя это Манька кричит, бабушка, пусти!

«М-е-е» — раздалось ближе. Стебли конопли затрещали, раздвигаясь, и большая белая коза подбежала к девочке. Маринка с плачем обняла её за шею.

— Манька, Манька моя, — причитала она. — Ой, бабушка, пускай она с нами пойдёт. Ладно, бабушка?

Дед Никита раздражённо махнул рукой и отвернулся.

— Ещё кого поведёшь, бабка? — сердито проворчал он.

Но бабушка Ульяна осторожно разняла руки Маринки.

— Ладно уж, — сказала она. — Ты только скорей на огород иди. И Сашок пойдёт, и дед. А я сейчас бельё с забора сниму — хоть на это не польстились, окаянные.

В огороде, начинавшемся у самого пожарища, Саша схватил деда за руку.

— Дедушка, смотри, дрова напиленные и пила, и топор; в чурбане оставили. Взять надо.

— Оставили, — повторил дед, — там он, небось, и голову оставил, Сергей-то, это его топор.

Дед Никита даже не повернул головы в сторону мальчика, пока тот с трудом выбивал поленом глубоко ушедший в дерево топор.

Старик говорил и двигался, как во сне, иногда останавливался с кустом картофеля в руках, прислушиваясь и шевеля губами.

Бабушка Ульяна успевала везде: сняла с плетня бельё, мешки, с помощью Маринки подоила козу и напоила детей тёплым молоком из битого черепка.

— Вот теперь и идти можно, — сказала она и, разделив последние капли, аккуратно отряхнула широкую юбку. — Собирайся, дед. Будем живы или нет, а здесь добра ждать не приходится. Теперь у нас с тобой одна думка — как этих малых сберечь.

Дед Никита провёл рукой по глазам и покосился на ребятишек, жавшихся к бабушке.

— Как сбережём? — хмуро спросил он. — Сколь годов я там не бывал, а с такой командой как пройдём?

Бабушка Ульяна внимательно посмотрела на него.

— Вот мешок тебе, дед, на спину, — проговорила она так, точно сборы были самые обыкновенные, как в лес за ягодами. — На руки Павлика возьми. Сашок впереди пойдёт, вот и ему узел на спину. Так и пойдём.

Сборы были недолги, всех подгонял страх. Саша через грядки картофеля двинулся к дороге. Дед Никита, поправив верёвочные лямки своего мешка, шагнул за ним. Гришака вёл за руку Маринку. Позади всех мелкими шажками шла бабушка Ульяна, за её спиной и на груди, как в гнёздышках, в концах длинного связанного полотенца сидели Наталка и самый маленький — Ванюшка. За Маринкой, не отставая, бежала коза.

Саша и дед Никита уже перешли через улицу, как Гришака вдруг остановился и крепко сжал руку Маринки.

— Не пойдём! — сказал он, упрямо опустив голову.

— Почему? Почему не пойдёте? — испугалась бабушка Ульяна. Она взяла его за руку, но он с силой её выдернул и спрятал за спину.

— От печки не пойдём! — ещё настойчивее повторил Гришака. — К печке она придёт, мамка-то. А нас где ей найти? Не пойдём!

— Не пойдём, — тихонько протянула за братом Маринка и прижалась к нему.

Бабушка Ульяна отчаянно взмахнула свободной рукой:

— Троица пресвятая. Ты слышишь, Никита? Что ж это будет? И ждать нам нельзя.

Дед Никита повернулся и подошёл к мальчику.

— Не балуй, — строго сказал он. — Времени на баловство нет. Понял? С часу на час те снова придут. Остатки добирать. Из-за тебя все пропадём.