Полосатая спинка. Рассказы - Радзиевская Софья Борисовна. Страница 32

— Ушёл! — вырвалось у меня, я нагнулась и подхватила козочку: она направилась было тоже к лестнице, за Полканом.

— Ай да коза! — смеялся Василий Львович, — этак её ни одна собака не тронет. Таких китайцы часто дома держат и зовут Мань-Мань.

— И мы так назовём! — закричала Мара и обняла козочку за шею. — Здравствуй! Здравствуй, Мань-Мань!

— Меее, — ответила козочка и опять повернулась к лестнице: на террасу шариком вкатился белый фокстерьер и сразу остановился, ждал, что сделает незнакомый рыжий зверь. А Мань-Мань вдруг наклонила головку и воинственно топнула ножкой: «Только сунься!»

— Ррр, ты бы потише, — посоветовал ей Рекс, уши и хвост торчком, и боком-боком стал к ней подбираться.

— Неужели они не подружатся! — огорчился Тарас.

Но белый и рыжий уже стояли рядом и тоже нос к носу, только на этот раз маленькие чёрные носишки оказались почти на одной высоте. Щенок вдруг тихо взвизгнул, опустил ушки и лизнул Мань-Мань прямо в мордочку. Та фыркнула, замотала головой, но не отскочила. Это было началом самой нежной дружбы. Беленький и рыжий больше не разлучались и в первый же вечер заснули рядышком на одном тюфячке.

Играли они презабавно, каждый по-своему, но понимали друг друга очень хорошо. Коза, наклонив голову, топала передними ножками и бодалась, а Рекс хватал её за ноги, за шею и лаял громко и весело. Проголодавшись, козочка бежала ко мне и толкала меня носом в колени. И, конечно, сейчас же появлялась бутылочка с тёплым, молоком.

Мань-Мань принесли к нам, может быть, даже в первый день её жизни. Мать её застрелил охотник, и она ещё не успела научить дочку бояться людей и собак. Поэтому Мань-Мань сразу стала бегать по комнатам и по саду, будто ей тут полагалось жить. Козочка и правда была похожа на живую игрушку — такие тонкие были у неё ножки с чёрными копытцами, так красивы яркие белые детские пятнышки на боках. Детские потому, что у взрослых косуль они пропадают.

— Зачем мама домашних коз держит? — удивлялся Тарас. — Они же некрасивые, лучше бы всех таких, как Мань-Мань.

— Да от таких, что от козла, ни шерсти, ни молока, — смеялся Фёдор.

— Ты ничего не понимаешь, — обижался Тарас, — зато она красивая…

Время шло. Мань-Мань подрастала, но была такая же тоненькая и грациозная. Белые пятнышки на боках её исчезли, шерсть стала красноватая, а когда козочка сердилась, топала ножками и опускала голову — шерсть на загривке топорщилась, как у сердитой собачонки. Хвостик, как и полагалось, был короткий, на бегу она его поднимала, и тогда сзади ярко вырисовывалось белое «зеркальце». Мечтой Рекса было как-нибудь поймать Мань-Мань за хвостик-коротышку. Но она всегда успевала повернуться и сердито топала ножкой: только посмей!

Гулять она отправлялась с нами очень охотно, прыгала по склонам, купалась в речке и так же охотно возвращалась домой.

— Мама, верно, ей не успела рассказать, что она коза, вот она и думает, что она человек, — рассуждал Тарас.

— Она думает, что она собака, — спорила Таня. — Видишь, как она Рекса любит.

Тарас задумался.

— Сонечка, — сказал он уже вечером, целуя меня на ночь. — Неужели мы никогда не узнаем, что думает Мань-Мань: человек она или собака?

— Думает, что собака, — убеждённо сказала я.

— Почему? — оживился Тарас.

— Потому что у неё четыре ноги, а не две, и хвостик есть, и спит она с Рексом на коврике. Спи спокойно и ты.

Тарас радостно забрыкался, устраиваясь на кровати.

— Вот спасибо, Сонечка, а то я всё беспокоился: как бы узнать.

Через минуту он крепко заснул, обняв подушку.

Наша дача стояла на склоне невысокой горы, воротами к речке Шаньши. Лес на горе давно вырубили, и всюду поднималась молодая поросль, но и в ней уже было тенисто, — играть хорошо. А на соседних высоких горах все деревья перевиты диким виноградом и другими ползучими растениями, так что ходить можно было только по давно пробитым узким тропкам.

Селений близко в этих местах не было, значит, на этих тропинках мирным людям и делать нечего. Зато на них можно было встретить хунхузов, разбойников, или тех, кто в горах тайком сеял мак и добывал из него опиум. Люди эти были отчаянные, хорошего от них ждать не приходилось.

Поэтому мы с детьми в лес одни не ходили, нас сопровождал Фёдор или сам Василий Львович и всегда с винтовкой. Одни же мы играли на нашей горке, поросшей кустарником, или спускались от ворот прямо к речке и тут играли под старыми плакучими ивами у самой воды. Здесь купаться в тихой заводи было безопасно.

Но в этот день мы решили попробовать перейти речку вброд. На другом берегу, в низинке, расцвели огромные ирисы, лиловые с золотом. А дальше гора была вся розовая — это распустились пионы.

Шаньши мелкая, по колено. Однако неслась она и катила камни так стремительно, что трудно было её перейти вброд не свалившись. Но ирисы и пионы почему-то на нашем берегу не росли, ребята долго меня уговаривали и, наконец, уговорили.

Мы сначала досыта накупались в заводи, потом сложили лишнюю одежду и обувь в мешок, и я взялась перенести его не замочив. И вот, наконец, начался великий переход.

Вначале всё было благополучно: шли осторожно, опираясь на палки. Но уже почти у противоположного берега Таня оступилась и уронила Рекса. Рекс взвизгнул, его закружило и понесло. Таня хотела подхватить собачку, оступилась и сама покатилась по течению вперевёрт. Я кинулась за ней, выпустила мешок с одеждой, и он, ныряя, устремился вперегонки с Рексом. А того уже несколько раз окунуло с головой и тащило дальше.

Мань-Мань всё время молодцом шла и плыла около меня: тоненькие её ножки загребали воду не хуже широких лап Полкана. Но когда Рекс взвизгнул ещё раз, козочка круто повернула от меня и устремилась вниз по течению. Я отлично видела, что её не бьёт и не крутит, она повернула добровольно на визг Рекса.

Дети с криками и слезами бежали по берегу.

— Тонет, тонет! — кричал Тарас.

Рекс и Мань-Мань уже исчезли за поворотом. Докатилась до поворота и я и что же увидела? Рекса волной выкинуло на камень посередине речки, и он лежал на нём, вытянув лапки, а Мань-Мань, легко вспрыгнув на этот камень, стояла, тревожно обнюхивая Рекса.

Одной рукой я ухватилась за камень, другой подняла пёсика. Он слабо взвизгнул и лизнул меня в шею: «Пожалуйста, держи покрепче, не урони».

Мань-Мань вопросительно посмотрела на меня.

— Цел твой приятель, — сказала я и потрепала её по мокрой спинке. — Плыви сама, видишь, у меня руки заняты.

Но козочке помощи и не требовалось. В этом месте было мелко, и её ножки цепко держались за камни. Она всё время прыгала около меня, а выйдя на берег, встряхнулась, как собачонка, так что брызги с рыжей шкурки полетели во все стороны, и опять подбежала к Рексу.

А тому помощь уже не нужна: он ещё немножко полежал, встал, тоже отряхнулся, и верные друзья начали весело играть в густой траве.

— Она за Рексом плыла, хотела его спасти, правда, Сонечка? — волновался Тарас. — Только очень плохо, что у неё все ножки с копытами, ей хватать нечем. Надо, чтобы у всех зверей ещё по две руки было. Правда, так удобно?

— Очень удобно, — прицепилась Мара. — Это чтобы нас волки и медведи ещё руками хватали? Не хочу.

— Ну пусть у волков не будет, — начал опять Тарас.

Но тут Таня закричала:

— Мешок! Где мешок?

Мы опять кинулись к речке. На наше счастье, мешок зацепился за камень и трепыхался на нём, как живой, — вот-вот сорвётся.

Павлик поспешно залез в воду и выудил наш гардероб. Самое главное — уцелели высокие сапоги. Мы жили чуть ли не в самом змеином месте на свете, и бегать босиком нам не разрешали: в густой траве легко наступить на змею, и тогда только высокий сапог может спасти от укуса.

Мы натянули сапоги, одежду развесили на деревьях для просушки и отправились за цветами. Потом, на обратном пути, когда надо было опять переходить вздорную речушку, Рекса взял на руки Павлик.

Мань-Мань сразу пристроилась к нему. Где шла, где плыла, а так и не оставила друга без присмотра, пока мы не выбрались на свой берег.