Пленница моего сердца - Райан Нэн. Страница 18

Всю дорогу до белого особняка Клей бежал и так запыхался, что вынужден был остановиться у белой колонны, чтобы перевести дух и собраться с мыслями.

Когда дыхание его пришло в норму, он постучал и при этом улыбался так, что яркостью его улыбка могла затмить само солнце. Клей не сомневался, что дверь ему откроет сама Мэри Эллен.

Однако дверь перед ним распахнула не Мэри, а седой дворецкий.

– Привет, Тайтус, – весело сказал Клей. – Надеюсь, Мэри дома? – Он уже нетерпеливо искал ее глазами на верхней площадке. Сейчас она бросится к нему навстречу...

Почему-то старый слуга никак не откликнулся на приподнятое настроение гостя.

– Мистер Пребл ждет вас в своем кабинете, – замогильным голосом произнес Тайтус. – Следуйте за мной.

Клей занервничал и перестал улыбаться.

– Мистер Пребл? А что он делает в Лонгвуде посреди дня?

Поскольку Тайтус не удостоил его ответом, Клей проследовал за дворецким по гулкому коридору. Недоброе предчувствие овладело им.

Дверь в кабинет была открыта. Тайтус поспешно удалился, так и не взглянув гостю в глаза.

– Заходи, сынок, – донесся из сумрачного кабинета низкий голос Джона Томаса Пребла.

У Клея по спине побежали мурашки. Он втянул в себя воздух, который словно обжег его изнутри. Ему показалось странным то, что шторы на окнах не были подняты и массивные дубовые двери на противоположном конце кабинета оказались закрыты. В помещении было жарко и душно.

Хозяин дома сидел за письменным столом из красного дерева; когда Клей вошел, он медленно встал.

– Мой дорогой мальчик. – По голосу Джона Томаса Клейтон сразу понял, что произошло нечто ужасное.

– Мистер Пребл, что случилось? – тревожно спросил он. – Вы не заболели? Почему вы сидите здесь в темноте и взаперти?

– Ах, – слабым голосом ответил Джон Томас, – я так плохо чувствую себя все последнее время, что... – Он вздохнул, подошел к окну и поднял тяжелые шторы. Яркий солнечный свет залил комнату. Только теперь Клей увидел, что седые волосы его собеседника в беспорядке, а лицо покрывает двухдневная щетина. Джон выглядел совершенно измотанным.

– Господи, только не это, – прошептал Клей. – Что-то случилось с Мэри? Она заболела? Ей плохо? Господи, нет...

Джон Томас покачал головой:

– Мэри не больна. – Щека его задергалась от нервного тика. – Но я боюсь, что тебе сейчас будет очень больно, сынок.

Клей, онемев, во все глаза смотрел на отца своей возлюбленной.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Где Мэри? Почему она не...

– Мэри Эллен уехала, Клей. – Джон Томас указал Клейтону на стул: – Тебе лучше присесть.

– Нет уж, я лучше постою, – решительно заявил Клейтон. – Где Мэри? Когда она вернется?

– Не знаю, как тебе все это сказать, – медленно произнес Джон Томас и провел рукой по взъерошенной седой шевелюре. – Так трудно отцу признаться в том, что его единственная дочь – глупая вертихвостка, обманщица, разбивающая сердца.

– Мэри? Обманщица? О чем это вы?

– Все это ужасно, просто ужасно! Клей, боюсь, что взбалмошная Мэри Эллен за то время, пока тебя не было, истоптала больше бальных туфелек, чем иным хватит на всю жизнь. – Джон Томас прикрыл ладонью глаза. – Сынок, я стыжусь собственной дочери, да поможет мне Бог. – Он опустил руку и печально посмотрел на Клея: – Как только я сказал Мэри, что ты уехал на пару недель, она тут же пригласила Дэниела Лоутона на ужин. В самый первый вечер твоего отсутствия она... они... Ты можешь это представить?

На лице Клея отразилось недоверие.

– Нет, сэр, – просто сказал он. – Я не могу. И я в это не верю. Мэри никогда не стала бы развлекаться с кем-то другим, когда...

– Когда она спит с тобой уже больше года, – перебил Джон Томас. – И я бы на твоем месте тоже в это не поверил. Но ты сам виноват, Клей: уложив мою девочку в постель, ты... – Теперь темные глаза Джона Томаса метали злобные искры, казалось, он пытался проклясть любовника дочери одной лишь силой взгляда.

Клей крепко сжал челюсти, на это ему нечего было ответить.

– Прости. – Джон Томас вдруг как-то странно обмяк. – Я не хотел выходить из себя, но я ведь расстроен не меньше твоего. Она моя дочь и ведет себя возмутительно, поэтому я и накинулся на тебя. – Пребл пододвинул к себе хрустальный графин с бренди и наполнил два стакана. – Да, так вот, насчет Лоутона. Это, должно быть, любовь с первого поцелуя. Они отправились в Европу, чтобы пожениться во Французской Ривьере. Медовый месяц они проведут на вилле Лоутона, на берегу Средиземного моря.

Смуглое лицо Клея стало серым, сердце болезненно сжалось. Ему вдруг показалось, что он прямо сейчас умрет.

– Этого не может быть! Мэри любит меня и никогда не стала бы...

– Увы. – Джон Томас беспомощно развел руками. – Мы пытались ее отговорить, но она уже все решила.

– Тогда с ней поговорю я, – пробормотал Клей. – Я должен понять, почему...

– Боюсь, это ничего не изменит. Они с Дэниелом Лоутоном неразлучны. Я понимаю, Мэри Эллен вела себя опрометчиво и больно ранила тебя своим предательством, но ты справишься. Ты умный, привлекательный, красивый молодой человек, и в твоей жизни будет еще в избытке красивых женщин. – Джон Томас в первый раз за весь разговор улыбнулся, но лицо Клея оставалось мрачным.

– Мне не нужен избыток красивых женщин, – со злостью сказал он, с трудом сдерживая душившие его слезы. – Мне нужна только моя Мэри.

Глава 13

Словно бледная тень, несчастная Мэри Эллен проводила долгие часы на палубе величественной «Океании», медленно рассекавшей серые воды Атлантики. Светлые волосы ее трепал ветер, юбки липли к стройным ногам, пока она бездумно смотрела вдаль, на свинцовые глыбы волн.

Ее буквально губила сердечная тоска. Она и знать не знала, что человек может так страдать. Иногда ей казалось, что еще один час такой муки – и она не выдержит.

Мэри призывала смерть – ей казалось, что мгновенная кончина может принести избавление. Не в силах думать ни о чем другом, она в мучительных подробностях восстанавливала в памяти события последней недели. Снова и снова она вызывала в памяти тот разговор с отцом. Те жуткие слова, что слово в слово повторил ей отец. «Я терпел Мэри Эллен возле себя не один год. Помогите мне попасть в Аннаполис, и я оставлю вашу драгоценную дочку в покое». О нет, ее возлюбленный просто не мог сказать такое!

Мэри Эллен до сих пор не могла принять как данность то, что случилось. Она не понимала, как могла так жестоко ошибиться в Клее, не могла поверить, что человек, которого она любила всем сердцем и душой, беззастенчиво ее использовал. Это просто не могло быть правдой. Произошла ужасная ошибка, и всему этому в конце концов найдется какое-то разумное объяснение. Если бы только она могла увидеться с Клеем, поговорить с ним! Клей любит ее, он не может причинить ей боль.

Или...

Мэри лучше других знала, как сильно хотел Клей попасть в академию – это казалось ему самым важным в жизни. Но разве она была для него ничем? Неужели он считал ее лишь проходной пешкой, которой можно пожертвовать во имя главной цели?

Самым горьким во всем этом было то, что он мог без труда получить и то и другое. Родители ее любили Клея, доверяли ему так же, как и она, – по сути, он уже стал членом их семьи. Но тогда почему?

Круг за кругом проходила Мэри все те же муки ада. То ей казалось, что во всем этом кроется какая-то фатальная ошибка, тогда как Клей действительно любит ее и продолжает любить, однако в следующий момент она уже верила в то, что все сказанное отцом – чистая правда и Клею, этому бессердечному, беспринципному, одержимому карьерой негодяю, никогда не было до нее никакого дела.

Безнадежность ситуации порождала у Мэри ощущение полной беспомощности, и она снова начинала плакать. Потом слез стало меньше и на смену им пришла депрессия. Поведение Мэри Эллен вызывало у ее матери все больше беспокойства. Дочь часами могла неподвижно стоять на палубе, вцепившись в перила, она не желала ни с кем общаться, а глаза ее были пусты и безжизненны.