Солнце любви - Райан Нэн. Страница 11

— Да, да, очень! А ты сам разве не видишь, до чего это смешно?

— Не вижу ничего смешного. — Он свирепо уставился на Эми. Продолжая смеяться, она нежно тронула кончиками пальцев его ожесточившееся лицо:

— Тонатиу, неужели ты и вправду думаешь, что для меня это имеет какое-то значение — умеешь ты танцевать или нет?

— Ну а разве не имеет? — с недоверием спросил Луис.

— Ни капельки. Да хоть бы ты за всю жизнь ни одного танца не станцевал — какая мне разница? — Обеими руками она схватила его затянутую в перчатку руку и пылко прижала к своей щеке. — А я думала, ты не хочешь танцевать со мной. Как ты не понимаешь, я боялась, что это из-за меня.

— Вот и нет, все из-за меня. — Угрюмое лицо начало проясняться, однако он не смог удержаться от колкости: — Я же не Тайлер Парнелл.

— Знаю, — ответила Эми, — и очень этому рада. Очень-очень рада. — Она выпустила руку Луиса, но не сводила с него ликующего взгляда синих глаз.

Однако переубедить Луиса удалось не сразу.

— Держу пари, если бы сейчас он был здесь с тобой, то он бы… он бы тебя поцеловал.

Эми взглянула прямо ему в глаза:

— Нет, не поцеловал бы. Потому что я бы не позволила. Как не позволила в тот раз, когда мы гуляли в саду. — Она улыбнулась и очень тихо проговорила: — А вот тебе, Тонатиу, я бы разрешила поцеловать меня. — Ее прелестное лицо порозовело, и она робко добавила: — Если хочешь.

Щеки Луиса залились румянцем.

— Конечно, хочу, Эми. Я так хочу поцеловать тебя, но… но… — Он вздохнул: — Опять как с танцами. Я и этого не умею делать. Я никогда не целовал девушку.

— Вот удача! — от души воскликнула Эми. — И меня никто не целовал. Мы можем учиться вместе. — Она подняла на юношу доверчивый взгляд. — Верно?

Луис по-мальчишески ухмыльнулся:

— Конечно, можем.

С бьющимся сердцем он медленно стянул с рук замшевые перчатки и, бросив их на землю, придвинулся к Эми. Луис взял ее лицо в смуглые худые ладони, и девушка затаила дыхание.

Она не знала, куда девать руки, и поэтому легонько взялась пальцами за запястья Луиса.

Взгляд черных глаз, скользнув по лицу, опустился к ее губам. Под этим напряженным взглядом губы Эми задрожали. У нее было такое ощущение, как будто легкие вот-вот разорвутся.

Он понимающе улыбнулся и ласково посоветовал:

— Дыши, радость моя.

Благодарно кивнув, Эми перевела дыхание, и оба расхохотались. Когда они, наконец, успокоились, смеющиеся черные глаза Луиса затуманились, а потом снова загорелись огнем. Он запрокинул лицо Эми и, наклонившись, поцеловал ее.

Невинный поцелуй… Две робкие, жаждущие слияния пары уст неумело встретились и, едва коснувшись, быстро разошлись. Но, краткий и целомудренный, этот поцелуй сладко растревожил обоих.

Охваченный благоговейным восторгом от подаренного ему чуда, Луис произнес со смешанным чувством обретенной власти, ответственности и обладания:

— Эми, я первый поцеловал тебя, но этого недостаточно.

— Недостаточно?.. — Удивленная, она вопросительно взглянула на него.

В больших черных глазах вспыхнула одержимость, и Луис произнес медленно и внятно, так чтобы каждое слово звучало особенно весомо:

— Я должен быть и последним.

Эми уже собралась было заверить Луиса, что иначе и быть не может, но жаркие губы снова накрыли пылким поцелуем ее рот, и она только вздохнула, уверенная в том, что Луис и без слов знает: в ее жизни будет только он.

Первый и последний.

Единственный.

Глава 6

Июльский зной опалял стены асиенды; все ее ставни были закрыты для защиты от немилосердного солнца, придавая зданию вид многоглазого дремлющего чудовища, смежившего веки.

Внутри все было тихо, если не считать ударов высоких напольных часов в холле первого этажа, только что пробивших два часа пополудни. Время сиесты. Обычай сиесты — непременного послеполуденного отдыха — с удовольствием переняли от своих южных соседей те, кто населял юго-западные пустыни Техаса.

В самые жаркие дневные часы все обитатели Орильи — и хозяева, и слуги — разбредались по своим комнатам, где при закрытых ставнях царил полумрак: только сон мог служить оружием против всепроникающей жары.

Впрочем, один из хозяйских отпрысков давно уже открыл для себя куда более приятный способ борьбы с сухими и горячими часами техасского лета. Бэрон Салливен одолевал жгучий жар воздуха своим собственным жаром. Никто не наслаждался сиестой больше, чем Бэрон.

Летом 1841 года — в тот год умерла его мать, и они переехали в только что построенную асиенду — понадобилось нанять многочисленную прислугу, и одной из новых служанок оказалась Магделена Торрес из ближайшей деревни, двадцативосьмилетняя вдова с маленькой четырехлетней дочкой Розой. Магделене отводилась роль горничной верхнего этажа.

Бэрон сразу же приметил Магделену. Его просто заворожило зрелище ее полных грудей, которые колыхались под хлопковой блузой, и он не мог отвязаться от мыслей о том, как они выглядят без этой блузы. И о том, как бы ему это выяснить.

Ответ на столь важный вопрос ему удалось найти жарким августовским днем, когда он в полумраке своей спальни маялся от скуки и беспокойного томления и никак не мог заснуть. Внезапно он улыбнулся, поднялся с кровати, подошел к двери и шагнул за порог. В коридоре он оглянулся по сторонам и, никого не увидев, двинулся прямиком к отцовской комнате. Он открыл тяжелую резную дверь, вошел внутрь и увидел отца, который, распластавшись на спине, мирно похрапывал на кровати. Бэрон направился к высокому бюро красного дерева, выдвинул верхний ящик и из самого дальнего его угла достал небольшую коробочку, обтянутую синим бархатом.

Затем он открыл коробочку и вынул из нее сверкающую подвеску-кулон, которую Уолтер Салливен некогда преподнес своей невесте ко дню свадьбы. Бэрон сжал подвеску в кулаке, закрыл коробочку и, поставив ее на место, покинул отцовскую комнату. Весь этот визит не занял у него и минуты.

Он молча спустился по лестнице и поспешил в заднюю часть дома, где располагались комнаты слуг. Перед дверью Магделены Торрес он остановился, прислушался, ничего не услышал, открыл дверь и вошел.

Оглянувшись в полутьме комнаты, он обнаружил в другом ее конце стоявшую около окна двуспальную кровать, где безмятежно спали Магделена и ее дочурка Роза. Расплывшись в широкой улыбке, он так и пожирал взглядом открывшееся ему зрелище. На его распрекрасной Магделене были надеты только хлопчатая рубаха и просторная нижняя юбка. Лямка рубахи соскользнула с плеча, являя взору атласную соблазнительно-полную грудь. Почти столь же соблазнительную, как крепкое бедро, виднеющееся из-под перекрученной сбившейся юбки.

Бэрон неохотно оторвал взгляд от спящей женщины. Он шагнул к простому сосновому комоду, где стояла шкатулка с иголками, нитками и прочими принадлежностями для рукоделия. Открыв шкатулку, он засунул туда алмазную подвеску, после чего поспешил возвратиться к себе в комнату, где и растянулся на кровати, мечтательно улыбаясь.

Теперь он не сомневался: больше ему не придется изводиться от скуки в часы сиесты.

На следующий день Бэрон поднялся не слишком рано. Он понимал, что прочие давно уже позавтракали и разошлись кто куда. Перед тем как спуститься по лестнице, он умышленно оторвал одну из пуговиц своей рубашки. С пуговицей в руке Бэрон отправился на поиски Магделены Торрес.

Он обнаружил ее в гостиной, где она занималась уборкой. Магделена не услышала, как он вошел, поэтому он мог вполне насладиться видом ее округлых ягодиц, когда она наклонилась, чтобы обмахнуть перьевым веничком низкий подоконник.

— Ой, сеньор Бэрон, — воскликнула она, кивнув ему в знак приветствия, — вам придется позавтракать в одиночестве. Другие-то все уже ушли.

— Ну и пускай, — беззаботно отмахнулся Бэрон. — По правде говоря, я именно тебя искал. — Он показал ей перламутровую пуговицу. — Ты не могла бы ее пришить? Это одна из моих любимых рубашек.