Сокол и огонь - Райан Патриция. Страница 1

Патриция Райан

Сокол и огонь

Глава 1

Побережье Нормандии, август 1159 года

Занималась заря. Тридцать гребцов, дружно налегая на весла, выводили корабль от причала в открытое море. Стоя на палубе, Мартина Руанская наблюдала за парящей в розовой вышине чайкой. Появившаяся из-за горизонта птица плавно кружила в предрассветном небе над гаванью Фекам, стоящими в ней судами и лодками, будто выбирала место для отдыха. Наконец, описав в воздухе изящную спираль, она опустилась на борт «Дамской туфельки» и села на поручень ограждения совсем рядом с Мартиной.

— Это хорошая примета, миледи, — сказал, улыбаясь, шкипер — коренастый и почти беззубый англичанин, с испещренным морщинами лицом. Он говорил по-французски с режущим слух гортанным акцентом. — Небеса благословляют ваш брак с сыном барона Годфри.

Мартина с детства не верила в приметы, особенно в хорошие. Зачем обманывать себя ожиданиями чего-то лучшего и светлого, когда разум говорит об ином. А разум подсказывал ей, что ничего хорошего это путешествие в далекую и неведомую ей Англию, куда она направлялась, чтобы выйти замуж за Эдмонда Харфордского, ей не принесет. И никакие счастливые предзнаменования не могли убедить ее в обратном.

Ощутив за спиной присутствие брата, она обернулась и взглянула на него. Райнульф ответил ей ободряющим взглядом.

— Вы говорите, это добрый знак? — с улыбкой обратился он к английскому шкиперу. — Почему вы так думаете?

Шкипер показал пальцем на маленькую пернатую гостью, уютно устроившуюся на поручнях возле Мартины:

— Потому, что эта английская чайка, святой отец… то есть милорд.

Он наморщил лоб, беззвучно шевеля губами. Мартина поняла, что он подыскивает в уме правильные слова обращения к человеку, являющемуся не только духовным лицом и сыном норманнского барона, но и родственником самой королевы Алиеноры Английской.

— Святой отец, будет вернее, — поправил его Райнульф. — Моя преданность Господу превосходит даже мою родственную привязанность к кузине. Значит, по-вашему, эта птица прилетела сюда из Англии специально для того, чтобы благословить наше отплытие? — Он кивнул в сторону чайки.

— Верно, милорд. Святой отец. Это счастливое предзнаменование для госпожи. — Он расплылся в беззубой улыбке, обращаясь к Мартине: — Это крохотное создание совершило долгий перелет через Ла-Манш для того, чтобы сопровождать вас на пути к вашему счастью с молодым сэром Эдмондом Харфордским. И если вы соблаговолите бросить ей несколько хлебных крошек, то она скорее всего останется на борту и не покинет нас до завтра, пока корабль не бросит якорь в гавани Балверхайт. Ее присутствие будет служить залогом того, что ваш будущий брак станет истинным союзом любви и что Господь пошлет вам многочисленное потомство.

Ее брак станет истинным союзом любви? Мартину передернуло при одной только мысли об этом. Еще с детских лет она запомнила, сколько несчастий принес такой «союз любви» ее матери. Любовь лишила ее всего — воли, здравого смысла и, наконец, самой жизни. Мартина согласилась выйти замуж, предпочтя замужество заточению в монастырь, но она вовсе не давала согласия любить. И никогда не полюбит, несмотря ни на какие счастливые предзнаменования.

Шкипер замолчал и теперь смотрел на нее, ожидая ответа на свои слова. «Интересно знать, все ли англичане разделяют ваши нелепые предрассудки? — хотелось ей спросить. — Если сэр Эдмонд входит в их число, то вряд ли мне нужны приметы, вроде этой чайки, чтобы предсказать, каким несчастливым будет мое замужество». Ее так и подмывало ответить этому англичанину именно в таком дерзком тоне, ибо страх перед будущим не покидал ее. Но она овладела собой, понимая, что, несмотря на свою бестактность и примитивные суеверия, шкипер не хотел сказать ничего дурного. И, помня настоятельные просьбы Райнульфа быть вежливой, она промолчала и даже попыталась улыбнуться, но не смогла. Извинившись перед братом, Мартина спустилась по узкой лесенке на нижнюю палубу и юркнула в каюту. Не успела она закрыть за собой дверь, как духота маленького помещения сразу же окутала ее. «Дамская туфелька» была торговой гребной галерой с одной-единственной отдельной каютой, притулившейся на корме под верхней палубой. Эта тесная, темная и душная каюта доверху была завалена вещами Мартины и Райнульфа. Но это было единственное на всем корабле место, где они с братом могли уединиться и отдохнуть во время плавания через Ла-Манш.

Мартина пригнула голову, чтобы не задеть низкий потолок, отстегнула золотую брошь, скреплявшую черный плащ с капюшоном, и отшвырнула его в угол. Голова ее была закутана в шафранно-желтую льняную накидку, оставлявшую открытым только лицо, и едва она сняла ее, как длинные волосы рассыпались по плечам струящимся потоком. Достаточно было один раз взглянуть на Мартину и Райнульфа, чтобы определить их родство: оба были высокого роста, стройные, со светлыми волосами с серебристым отливом, как у древних норманнов, от которых они и вели свой род. Брат и сестра были удивительно похожи на своего отца, покойного барона Журдена Руанского, хотя были рождены разными матерями.

Сквозь крохотное отверстие единственного в каюте окошка Мартина наблюдала, как постепенно тает вдали неровная линия нормандского берега. Она почувствовала, что кто-то трется о ее ноги, и вздрогнула, но, взглянув вниз, увидела своего кота, лоснящийся черный комочек с белыми лапками. «Не волнуйся, Локи». Она нагнулась, сбросив маску ледяной неприступности, которой отгораживалась от людей вроде этого англичанина — да и вообще от всех мужчин, кроме своего брата Райнульфа, — и взяла кота на руки. «Говорят, Англия такая… холодная и сырая, — задрожав, она зарылась лицом в теплую пушистую шерсть. — Может быть, там водится много мышей. Я уверена, тебе там будет хорошо».

Тяжелые дубовые доски потолка каюты, служившие одновременно и настилом верхней палубы, жалобно заскрипели под ногами Райнульфа и шкипера, которые подошли к борту и встали на корме прямо над головой Мартины. Разговор двух мужчин был отчетливо слышен через иллюминатор.

— Юная леди, ваша сестра, похоже, не очень-то разговорчива, святой отец.

Райнульф глубоко вздохнул вместо ответа.

— Простите мое любопытство, святой отец, но интересно было бы знать, молодой барон уже имел честь быть представленным миледи?

— Нет. Еще нет, — промолвил священник после долгой паузы.

Шкипер понимающе усмехнулся:

— Да, уж я бы не пожалел месячного жалованья, чтобы хоть одним глазком посмотреть на их встречу.

«Почему она просто не спросит меня, где оно?» — думал Райнульф. Он сидел, скрестив ноги, на полу каюты и, поигрывая своей черной ермолкой, наблюдал за своей сводной сестрой, которая копошилась в его дорожном багаже. Сунув руку под сутану, он извлек из-за пазухи свернутый лист пергамента.

— Джайрс считает, что молодой Эдмонд будет изрядно озадачен твоей холодностью и надменностью и что тебе нужна твердая мужская рука, способная растопить лед твоей неприступности, — с улыбкой произнес Райнульф.

Мартина сосредоточенно молчала, занятая открыванием небольшого деревянного сундучка.

— Кто такой Джайрс? — спросила она.

— Наш шкипер. Тот, чьи слова ты столь презрительно проигнорировала сегодня утром.

Вывалив содержимое сундучка на качающийся пол, Мартина встала на четвереньки и принялась ворошить рассыпанные вещи.

— А откуда ты знаешь его имя? И вообще почему это тебе всегда известно, как кого зовут?

— Потому что я спрашиваю.

Немного помолчав, она пристально взглянула на брата и, уловив в его словах мягкий укор, улыбнулась. Но когда она заметила в его руке свиток, ее синие глаза вдруг заблестели в свете утреннего солнца, проникающего в каюту через иллюминатор.

— Это оно? — спросила она. — Письмо сакса?

— У этого сакса есть имя.